Мирабель рассказывает ей о таинственной присылке перчаток, по ошибке допуская Лизу в свой внутренний круг (состоящий из одного человека). Маска заинтересованности не спадает с Лизы, но на душе делается муторно, поскольку эта история произошла не с ней. Лиза в состоянии думать лишь о том, что тропка этого мужчины пролегла в стороне от ее орбиты. И потому она оделяет Мирабель настолько потусторонними советами, что та просто не силах их воспринять. Советы варьируют от игры в неприступность до проверки его кредитной истории и возвращения пакета невскрытым. Тема так возбуждает Лизу, что она забывает обо всех своих осторожных позах и выбалтывает свое тайное тайных и темное темных:
— Когда мужчина начинает за мной ухаживать — я точно знаю, чего он хочет. Он хочет меня выебать.
Спина Мирабель напрягается, а ее ноги рефлекторно сжимаются, заставляя Тома попросить счет.
— И если он мне нравится, я с ним ебусь напропалую, пока он не пристрастится. Потом я его обламываю. И тут он мой.
Это предел Лизиной жизненной философии во всей ее глубине и ширине. У Мирабель кофе застревает в горле, она впивается в Лизу таким взглядом, словно рассматривает впервые полученные снимки внеземной формы жизни. Потом уводит разговор в сторону — следует несколько реплик на другие темы, обеспечивающие Лизе мягкую посадку на планету Земля, и они, наконец, пополам платят за обед.
Призвав на помощь весь свой ум и интуицию, которыми не обижена, Лиза сосредоточила свой циклопий взор на мыльной опере площадью в четыре квартала — на Беверли-Хиллз — и отгородилась от собственной жизни. Устремленный вовне ум Мирабель собирает информацию — эта информация до сих пор отрывочна, и, чтобы отстояться, ей, наверное, потребуется несколько лет. Но Мирабель всегда чувствовала, что ее лучшее десятилетие наступит после тридцати, а поскольку ей пока все еще за двадцать — торопиться некуда.
Остаток дня и два следующих дня проходят в летаргических синкопах. Время течет слишком медленно, чтобы измерять его щелчками метронома, и ритм задают обеденные перерывы, часы закрытия магазина и клиенты, а ломается ритм лишь редкими всплесками любопытства по поводу интригующей бандероли и воспоминаниями о мужчине, который ее послал. По утрам иногда приходится заниматься делом, даже кое-что продавать, в промежутках между любопытствующими, которые в массе своей таращатся на перчаточный отдел как на допотопный снимок в стереоскопе. Уровень мозговой активности Мирабель, будь она отражена электроэнцефалограммой, большинство ученых определило бы как сон. Утром в четверг ее пробуждает к жизни восторженная японская туристка — вне себя от того, что ей посчастливилось наткнуться на перчаточный отдел, она покупает двенадцать пар перчаток и посылает их домой в Токио. Для этого требуется взять адреса, подсчитать расходы по пересылке, упаковке и заполнению подарочных карточек. Клиентка желает, чтобы название «Ниман» красовалось повсюду, в том числе и на карточках, и Мирабель звонит по всем отделам, чтобы отыскать карточки старого образца с тисненой эмблемой. Во вселенной Мирабель это равносильно тому, чтобы пробежать милю за три минуты — она совершенно измотана, киснет и настраивается лечь спать пораньше. Наконец, завершив последнюю деталь глобальной трансакции, она благодарит покупательницу единственным иностранным словом, которое обязаны знать «нимановские» служащие:
— Аригато.
Женщина берет свой чек, кладет его в сумку, которая уже ломится от ранее сделанных покупок, радостно благодарит Мирабель полновесным поклоном, пятясь делает двенадцать шагов к выходу, потом поворачивается и устремляется на запад к отделу модной одежды. Тут только Мирабель замечает, что рядом стоит мужчина — он говорит ей:
— Так вы согласитесь со мной поужинать? — А затем, поскольку она не отвечает, добавляет: — Я — мистер Рэй Портер.
— О, — говорит она.
— Извините за то, что вот так напрямик, — говорит он. — Но я пробую новый подход к жизни и в числе прочего — стараюсь быть прямее.
Пока м-р Рэй Портер объясняет, почему дерзнул послать перчатки, Мирабель его обмеряет. Ее интуиция, какой бы ржавой ни была, впитывает все одним махом и не издает тревожных звонков. Он одет в превосходный деловой темно-синий костюм, хоть и без галстука. Рост, размер, вес — нормальные во всех отношениях. Она снова проверяет его туфли, и — они хороши. И вот тут-то в эту долю секунды она впервые замечает, что ему, наверное, лет пятьдесят.
Мирабель напрочь забывает о запутанных наставлениях Лизы и просто спрашивает Рэя Портера, кто он. Он рассказывает, что живет в Сиэтле, но у него есть жилье и в Лос-Анджелесе, поскольку тут он занимается бизнесом. Она спрашивает, женат ли он, он говорит, что уже четыре года как разведен. Она спрашивает, есть ли у него дети, и он отвечает «нет». Вопрос, который она не задает, но который так и вертится у нее на языке: «Почему я?» В ходе этих тонких переговоров они определяют, что встретятся в итальянском ресторане в Беверли-Хиллз в восемь вечера в воскресенье. Она не разрешает забрать себя от дома, и м-р Рэй Портер не настаивает. Это освобождает ее от всяких беспокойств, которые могли бы препятствовать ужину с совершенно незнакомым мужчиной. Он держится располагающе, благодаря чему она раскрепощается, и они произносят ровно по одной полу-юмористической фразе каждый. Оба оглядываются по сторонам — не смотрит ли кто, и он похоже осведомлен о том, что продавцам не стоит у всех на виду болтать с клиентами, хотя и обратное распространено. Он удаляется, заметив как бы про себя, что, мол, вторично перчаточный отдел он отыщет только с помощью карты, добавляет что-то насчет того, как он рад, что она будет с ним ужинать, потом слегка краснеет и скрывается за углом.
Ничего особенно таинственного в м-ре Рэе Портере нет, по крайней мере — в обычном смысле слова. Он холостяк, он добр, он пытается поступать по совести, и — он ничего не понимает ни в себе, ни в своих отношениях с женщинами. Впрочем, истина о мужчине, который приглашает женщину на ужин, не перекинувшись с ней ни единым задушевным словом, напрашивается: м-р Рэй Портер ищет добычи. Он не знает Мирабель — он ее всего лишь видел. Он откликнулся на какой-то внутренний зов, но этот зов существует только внутри него. Пока. Он только воображает себе личность, в которой объединяется одежда Мирабель, кожа Мирабель, тело Мирабель. Он представляет себе удовольствие прикоснуться к ней и представляет себе удовольствие ее прикосновения. Она женщина — предмет, распаляющий в нем лучшие качества самца.
При помощи экстраполяции запястья он постигает рельеф ее шеи и представляет себе ложбинку между ее грудей и понимает, что может там сгинуть. Он не знает своих дальнейших намерений по отношению к ней, но не собирается добиваться желаемого любой ценой. Если бы он подумал, что навредит Мирабель, отстал бы. Но он еще не усвоил, когда и от чего людям бывает больно. Тонкости ускользают от него — до него не доходит, что не большие события сильнее всего ранят, но скорее — изменение в тоне, еле уловимый нюанс окончания произнесенного слова может перепахать сердце. Ему кажется, что в мире взаимоотношений человеческих нет доказанных общих истин, причинно-следственная логика не действует и его поиски единой системы бесплодны.
Влечение к Мирабель для него — не блажь. Он не из тех, кто рассылает перчатки кому попало. Его поступок — очень спонтанная и специфическая реакция на нечто в ней. Может, на ее позу, манеру, осанку — с расстояния в двадцать ярдов она выглядит искушенной и манящей. А может, она выглядит невинной и ранимой, потому что глаз не разглядеть. Что бы там ни было, все началось с малости, которую Рэй Портер не смог бы назвать и под пыткой.
Его небольшой дом на Голливуд-Хиллз со всей своей меблировкой рассказывает одну бесхитростную историю: у м-ра Рэя Портера водятся деньги. И их достаточно, чтобы не было никаких проблем, никогда и нигде. Тайну выдает освещение. Встроенные огоньки подсветки, смешиваясь с теплым светом ламп, образуют мягкое желтое сияние, которое подразумевает «декоратора». Дом, будучи резиденцией номер два, используемой только ради бизнеса, не наполнен личными предметами. Когда вы в отпуске, сходная безликость дорогих гостиничных номеров вызывает желание скинуть одежду и предаться ебле. В спальне имеется камин, напротив — старинная кровать с балдахином, по обеим сторонам которой стопки книг (все нехудожественные и в каждой по три-четыре закладки). Фасад дома глядит на тот самый вид Лос-Анджелеса, в котором Мирабель так запросто отказано.
Опрятность, которую дом являет каждым кофейным столиком, каждой гранью тумбочки в ванной — это не характеристика Рэя Портера. Однако опрятность — качество, которое он обожает и, следовательно, покупает, нанимая истовую горничную.
