А потом Натали вдруг широко улыбнулась ему. Хотела дать понять, что это все не важно. Что лучше просто забыть этот вечер, и все. Она сказала, что хочет немного пройтись, и удалилась на этой приветливой ноте. Шарль, не отрываясь, смотрел ей в спину, не в силах пошевелиться, скованный по рукам и ногам своим провалом. Натали удалялась, ее фигура, центр его поля зрения, становилась все меньше и меньше, но не она, а он съеживался, уменьшался, не сходя с места.
И тут Натали остановилась.
И повернула обратно.
Она снова шла к нему. Еще секунду назад эта женщина почти исчезла из его поля зрения, а теперь она возвращалась, становилась все больше. Что ей надо? Спокойно, не нервничать. Наверняка забыла ключи, или шарфик, или еще что-нибудь, есть масса предметов, которые женщины обожают забывать. Но нет, здесь другое. Это было видно по походке. Чувствовалось, что дело не в вещах. Она возвращалась, чтобы поговорить с ним, что-то ему сказать. Шла словно по воздуху, как героиня какого-нибудь итальянского фильма 1967 года. Ему тоже захотелось пойти ей навстречу. Его уносил романтический вихрь, он подумал, что сейчас должен начаться дождь. Что все это молчание под конец ужина — сплошное недоразумение. Что она возвращается не затем, чтобы что-то сказать, а чтобы поцеловать его. Удивительное дело: когда она ушла, он интуитивно понял, что не надо двигаться с места, что она вернется. Ведь очевидно, что между ними что-то было, было с самого начала, что-то инстинктивное и простое, сильное и хрупкое. Конечно, ее можно понять. Ей нелегко. Нелегко признаться самой себе в новом чувстве, когда недавно умер муж. И даже как-то противно. Но разве устоишь? Любовные истории часто бывают аморальными.
Теперь она была совсем рядом, божественная, трепещущая, воплощенная женственность, сладострастная и трагическая. Она была здесь, его любовь Натали.
— Прости, что не ответила тебе сразу… я растерялась…
— Да, я понимаю.
— Так тяжело подобрать слова для того, что я чувствую.
— Знаю, Натали.
— Но, по-моему, я могу тебе ответить: ты мне не нравишься. По-моему, мне даже не по себе от того, как ты пытаешься меня соблазнить. Я уверена, что между нами никогда ничего не будет. Может, я просто вообще не смогу больше никого любить, но даже если когда-нибудь мне покажется, что это возможно, это будешь не ты, я знаю точно.
— …
— Я не могла уйти просто так. Лучше все сказать сразу.
— Все сказано. Ты все сказала. Да, сказала. Я слышал, значит, ты все сказала. Сказала, да.
Шарль все лепетал, а Натали смотрела на него. Рваные слова, слова-всхлипы постепенно заволакивала тишина. Слова — как глаза умирающего. Она положила руку ему на плечо — мимолетный намек на ласку. И пошла обратно. Снова пошла к той, совсем крошечной Натали. Шарлю хотелось одного — устоять на ногах, это оказалось непросто. Он не мог опомниться. Особенно от того, каким тоном она говорила. Очень просто, без всякой злости. Приходилось признать очевидное: он ей не нравится и не понравится никогда. В нем не было гнева. Просто словно вдруг кончилось что-то, чем он жил много лет. Кончилась какая-то возможность. Вечер прошел путь «Титаника». В начале праздник, в конце — кораблекрушение и смерть. Правда часто похожа на айсберг. Натали по-прежнему находилась в его поле зрения, и он хотел, чтобы она как можно скорее исчезла. Даже маленькая точка, в которую она превратилась, казалась ему безмерно, бесконечно невыносимой.
Шарль сделал шаг, другой, дошел до парковки. Сел в машину, выкурил сигарету. Его ощущения прекрасно сочетались с агрессивно-желтым светом неоновых ламп. Он нажал на газ и включил радио. Диктор говорил о странной серии ничьих в сегодняшних матчах: турнирная таблица Лиги 1 осталась без изменений. Все одно к одному. Он сам был словно футбольный клуб, затерявшийся в дряблом брюхе чемпионата. Он был женат, имел дочь, руководил крупной фирмой, но чувствовал внутри лишь безграничную пустоту. Только мечта о Натали была способна вдохнуть в него жизнь. А теперь все кончено, разрушено, уничтожено, разорено. Он мог продолжать цепочку синонимов, сколько душе угодно, это уже ничего не изменит. И тут ему пришло в голову, что быть отвергнутым любимой женщиной — еще не самое худшее; хуже, что с ней каждый день придется встречаться. В любую минуту можно столкнуться с ней в коридоре. Про коридор он подумал не случайно. Она была красива и в кабинетах тоже, но он всегда считал, что ее эротичность сильнее всего проявляется в коридорах. Да, для него она была женщина-коридор. А теперь он вдруг понял, что в конце коридора придется развернуться.
Зато, чтобы попасть домой, никаких разворотов не надо. Машина Шарля ехала по накатанной дороге. Прямо как метро: каждый день одно и то же. Он поставил машину в подземный гараж и выкурил еще сигарету. Открывая дверь квартиры, он увидел жену перед телевизором. Никому бы и в голову не пришло, что Лоранс когда-то была одержима бешеной чувственностью. Сейчас она медленно, но верно врастала в образ депрессивной мещанки. Как ни странно, эта картина не произвела на Шарля никакого впечатления. Он медленно подошел к телевизору и выключил его. Жена издала какой-то протестующий звук, правда, без особой уверенности. Он приблизился к ней вплотную и крепко взял за руку повыше локтя. Она хотела возразить, но не произнесла ни слова. В глубине души она мечтала об этой минуте, мечтала, чтобы муж прикоснулся к ней, мечтала, чтобы он перестал проходить мимо, как будто ее вообще не существует. Их совместная жизнь была ежедневной тренировкой в самоустранении. Не говоря ни слова, они направились в спальню. Застланная кровать мигом оказалась разобранной. Шарль повернул Лоранс спиной и спустил с нее трусы. После отказа Натали у него возникло желание заняться любовью с женой, трахнуть ее, и притом довольно грубо.
Результаты матчей Лиги 1 в день, когда Шарль понял, что никогда не понравится Натали
• Осер — Марсель 2: 2
• Ланс — Лилль 1: 1
• Тулуза — Сошо 1: 0
• ПСЖ — Нант 1: 1
• Гренобль — Ле-Ман 3: 3
• Сент-Этьен — Лион 0: 0
• Монако — Ницца 0: 0
• Ренн — Бордо 0: 1
• Нанси — Кан 1: 1
• Лорьян — Гавр 2: 2
После того ужина их отношения изменились. Шарль отдалился, и Натали это прекрасно поняла. Они общались редко и только по работе. Дела, которые они вели, почти не пересекались. После своего повышения Натали руководила группой из шести человек.[5] Она перебралась в другой кабинет и почувствовала себя гораздо лучше. Как она раньше об этом не подумала? Неужели, чтобы изменилось настроение, достаточно сменить обстановку? Наверно, ей стоило переехать на новую квартиру. Но, представив себе такую возможность, она сразу поняла, что у нее не хватит мужества. Траур имеет над нами абсолютную власть, власть противоречивую, он несет в себе и необходимость перемен, и искушение хранить патологическую верность прошлому. Так что задачу развернуть ее в будущее она возложила на профессиональную деятельность. Новый кабинет на последнем этаже, казалось, упирался прямо в небо, и она радовалась, что не боится высоты. Такая вот маленькая и простая, на ее взгляд, радость.
В следующие месяцы ею по-прежнему двигала ненасытная жажда работы. Она даже подумывала брать уроки шведского, на случай, если придется выполнять какие-то новые обязанности. Нет, ее нельзя было назвать честолюбивой. Просто она пыталась забыться, закопавшись в папки с делами. Окружающие по-прежнему беспокоились и считали ее чрезмерное рвение очередной формой депрессии. Эта теория приводила ее в бешенство. Для нее самой все было просто: она хотела как можно больше работать, чтобы не думать, быть в пустоте. Каждый борется как может; лучше бы ее близкие, вместо того чтобы выдумывать туманные теории, поддержали ее в борьбе. Она гордилась тем, сколько всего успевала сделать. Сидела в кабинете даже на выходных, брала работу домой, забывала о перерывах на обед. Конечно, в один прекрасный момент она бы неизбежно рухнула от истощения, но пока только этот шведский адреналин и помогал ей жить дальше.
Ее энергия поражала всех. Она не выказывала ни малейшей слабости, и коллеги мало-помалу стали забывать о том, что ей довелось пережить. Франсуа превращался для них в воспоминание, и, быть может, только так он мог превратиться в воспоминание и для нее. Она всегда была на месте, поэтому к ней всегда можно было зайти поговорить, особенно членам ее группы. Самую молодую, новенькую, звали Хлоя. Она очень любила делиться с Натали своими печалями и тревогами, главным образом по поводу жениха — она была ужасно ревнива. Знала, что это нелепо, но ничего не могла с собой поделать, не могла вести себя разумно. И произошло нечто странное: полудетские рассказы Хлои позволили Натали восстановить связь с утерянным миром. С миром ее юности, миром ее страхов, когда она боялась не найти мужчину, с которым ей было бы хорошо. В словах Хлои словно проступали, складываясь заново, ее собственные воспоминания.
