Мы, как было условлено заранее, встретились в аэропорту у центрального электронного табло, высвечивающего информацию об отлетах интригующе подмигивающими зелеными буквами. Сегодня подружка выглядела на редкость уставшей и не слишком-то веселой; тень глобальной озабоченности, всегда прибавляющая человеческому лицу лет пятнадцать дополнительного возраста, лежала на высоком и гордом Аленином челе, в скуловых впадинках и под слегка затуманенными глазами – у ее мальчика возникли проблемы с призывом в армию, так что отпуск его матери предстоял хлопотный и нервный. На несколько мгновений мне стало радостно-легко оттого, что моему сыночку только десять лет и два дня тому назад он вместе с папой, бабушкой и дедушкой с папиной стороны отбыл загорать в Пуэрто де Ла Крус, местечко на одном из Канарских островов с самым большим в мире натуральным океанским бассейном, полным всевозможных водных аттракционов.
На самом деле мой сыночек Игоречек всей душой рвался ехать со мной в Москву (на Канарских островах мы побывали несколько раз), чтобы там вместе сходить в цирк, зоопарк и театр кукол. Он любил проводить время вместе с обожающей его, веселой матерью, то есть со мной. Однако бабушка с дедушкой, приехавшие в Осло проведать семью сына и побаловать единственного внучка, от таких наших смелых планов моментально посерели лицами и надулись на невестку, как мыши на крупу.
Хорошо зная об Алениных проблемах, я постаралась разговорить-развеселить ее. Это не должно было создать сложной проблемы, ведь у меня самой настроение совершенно отменное, и суетливый вокзальный мир вокруг кажется полным забавных чудес и увлекательнейших моментов. Да и как же иначе, ведь хоть ненадолго, а удалось вырваться из домашней крепостной неволи, где ежесекундно приходится учитывать чьи-нибудь себялюбивые капризы и глупые эгоистические требования.
В нарядных, манящих, как заветная мечта, бутиках настоящие женщины сразу же отодвигают все свои бесчисленные жизненные проблемы на второй и последующий планы и целиком погружаются в ароматную, блистающую огнями витрин, дразнящую вкусными запахами, полную жизни, свободы и движения стихию. Накупив всякой сувенирной чепухи в красиво упакованных блестящих коробочках с лентами, с душевным настроем, уже близким к отличному, с болтовней о сущих дамских пустяках, искрящиеся искренним звонким смехом, мы на секундочку заскочили в уютную кафешку выпить перед предстоящим полетом по чашечке капуччино с коньячком.
– Ты послушай, как он тут пишет: «Все на свете сказки начинаются со слова «однажды». Так вот, однажды я увидел тебя в самый первый раз, моя Принцесса, и с тех пор весь мир вокруг меня так сказочно преобразился». Здесь я пропущу, не буду тебе читать – это слишком личное про то, как мы катались на яхте. Ага, вот здесь: «Почему такой дивный лавандовый запах испускают все твои одежды? Почему в твоих сверкающих глазках, глазах гордой пантеры, луна отражается так глубоко, так влекуще? Знай, Принцесса, что я мечтаю быть веткой плюща, обвивающего твой тонкий стан, капелькой слезы, медленно стекающей по твоей нежной щечке, лилией цвета белой ночи, благоухающей в твоих медовых волосах. Возьми, умоляю, мое разрезанное на девять частей сердце».
– Ален, а почему именно на девять?
– Не перебивай, а слушай дальше! «Норвегия и я не могут существовать без тебя. Не могут и не станут! Подписываться не буду, сокровище мое, ведь ты сама знаешь, кто обожает тебя так сильно».
Аленка, растроганно блестя глазами, с чувством переводила мне норвежские поэтические фразы на русский. Ее высокая небольшая грудь в облегающем джемпере вздымалась то высоко, то низко – ни дать, ни взять грудь героини как классических, так и бульварных романов в аналогичных ситуациях. Подруга сдала с отличными баллами всевозможные языковые экзамены и тесты, перед тем с пугающим остервенением изучив этот слегка варварский язык на многочисленных курсах и упражняясь в нем буквально днем и ночью. Мне же норвежский давался трудно – как камни во рту перекатывать, да к тому же я была намного ленивее Аленки.
– А теперь взгляни на конверт. Видишь, как марки странно наклеены, и почтового штампа нет. Может, он приезжал и самолично бросил письмо в мой почтовый ящик, а марки – это так, для отвода глаз?
Я действительно в жизни никогда не видела, чтобы обе марки были приклеены на конверт абсолютно вверх ногами. Бывает: криво-косо и сикось-накось, но чтобы так геометрически ровно и совсем наоборот на конверте – это действительно загадка, требующая недюжинного ума и волшебной интуиции. Я напрягла мозги до буквального шевеления завитой, кудрявой шевелюры, дотоле мирно рассыпанной по плечам в молодежно небрежном стиле и в художественном беспорядке.
– Может, он торопился, чтобы его не увидел кто, и поэтому так странно наклеил марки, а штемпель поленился шлепнуть почтовый бюрократ. Да этот принц-инкогнито даже не подписался, будто бы не хочет оставлять улик! – наконец расправила я нахмуренные от напряженной умственной активности собственные соболиные брови.
Аленкин возлюбленный ухажер, шеф одного из подразделений большой интернациональной нефтяной компании, где работала подруга, был благополучно женат. Я, со свойственной мне категоричностью, считала, что связываться с женатым человеком не к добру, что он просто морочит моей одинокой девушке голову, заскучав на пятом десятке от ничегонеделания в собственной семье.
Я видела его один раз: мужчина это был, конечно, очень импозантный – просто король-мыслитель с благородной, чуть голубоватой сединой на висках; проницательный, жесткий и умный, но тем хуже для Алены. Вполне искренне восхищаясь лишь самим собой и собственными, чисто интеллектуальными, романтизмом и манерностью, лишенными и тени всякого чувства (ах, как такая тенденция сейчас рекламируема и модна среди моих современников обоего пола!), он дьявольски искусно искушал измученную одиночеством женщину описанием малосбыточных радостей и подачками быстротекущих фейерверков страстных восторгов. Ему было удобно, а то, что она страдала и душевно мучилась бóльшую часть времени, так то ее личное дело и проблема.
Терпеть не могу подобных личностей: беспощадные, не ведающие сомнений в своей жестокосердной правоте такие, как он, любят поедать душевную безмятежность других ради эгоистического самолюбования, потому что на интуитивном, оголенном от внешней маскарадной мишуры уровне к неудовольствию своему все же ощущают, до чего же холодна, механистична и пуста их жизнь, несмотря на все пышные внешние регалии типа высоких должностей, конференций, вилл, яхт, гаражей, курортов, казино. «Кукла в строю общества, занимающая наиболее могущественную позицию в иерархии, имеет наибольшую тенденцию тратить все свое жизненное время на абсолютную чепуху». Кажется, примерно так сформулирован один из законов Мэрфи. Больше всего средств богатые, как правило, затрачивают на покупку людского лицемерия, этой фальшивой монеты, всякий раз обманно вменяющей себя вместо искренних уважения, дружбы и любви. Между тем ирония судьбы состоит в том, что как раз лицемерие на самом деле не стоит и гроша ломаного вместе с банальностью, и так валяясь везде и повсюду. Какими же великими болванами должны являться те, кто за подобный мусор еще готов и хорошо приплатить, но туда им и дорога…
Аленка же по натуре своей была человеком великодушным, ранимым, искренним и нежным; ей бы не стоило играть в чьи-то тщеславные психопатические игры – обойдется себе дороже. Так убежденно считала я и твердо настаивала на правильности своей точки зрения в разговорах с Аленой, которая в таких случаях застенчиво молчала, в душе, видно, не соглашаясь со мной по малопонятным иррациональным причинам. Но что могла я с этим поделать?
Одетый в сентиментально голубой (обычно французские месье именно такие обожают), очень аккуратный, сидящий на нем как с иголочки костюм, молодой цветущий господин весьма интеллигентного вида и яркой южной наружности (может, не француз, а испанец?), сидящий за соседним столиком, с явным интересом наблюдал за нашей с подругой беседой и слегка улыбался. Официант принес и поставил на наш хорошенький, веселенький, ярко-красный пластиковый столик щедрый дар от улыбающегося господина – бутылку шампанского брют. «Это австралийское, а не французское. Жаль-жаль!» – с легким сожалением прошептала мне на ухо подружка. «Да хорошо, что хоть что-то! – так же тихо ответила ей я. – Французское нам будет в следующий раз».
Мы кокетливыми улыбками поблагодарили щедрого джентльмена, он ответил нам приветливым взмахом благородной руки со сверкнувшей элегантной запонкой («Запонки у него вроде от Версаче?» – опять шепотом спросила Аленка. «Да я и не разглядела. А нам-то какая разница?» Меня отчего-то стали смешить подобные подружкины вопросы), но попытки познакомиться поближе не предпринял. Допив игривое шампанское до дна, мы окончательно разнежились-раскраснелись. Наконец-то и Алену, и меня выпустили из цепких зловредных объятий навязчивые фантомы неверных обожателей, свирепых мужей и беспричинно щедрых незнакомцев, так разрушающе действующие на и без того перенапряженные дамские нервы.
