Диагноз: вывих мозга, такое явно не подойдет!
Красавица просыпается, чудовище не может заснуть.
Мне хочется позвонить Аэропортовым и спросить, какого черта они прислали мне этот дурацкий е-мейл, разбередивший душу. Но для звонка еще рано, я включаю компьютер, окончательно осознав, что поспать уже не удастся.
Запрос: побережье Турции, Малая Азия.
Ответ: побережье Эгейского моря.
Увеличиваю карту, пытаясь своим вывихнутым мозгом найти хоть что-то, что могло бы привести меня в равновесие с собой и с наступающим днем.
Если бы я все же уснул, то хорошо бы опять увидеть тот сон, про берег моря, по которому бежит лунная дорожка. И про то, как из темноты появляется мой пес. Море — вот оно, по краю карты, греческие острова, турецкая материковая часть.
И ни одного знакомого названия.
Пока не всплывает слово «Бодрум», где я мог его слышать?
Память разматывается назад, призраки отступают, заснувшие тени оставляют меня в покое.
Не слышал, но читал на рекламном щите, когда на город опустился туман и хюзюн был особенно пронзительным. Тоска, печаль, huzun…
Уже семь. Аэропортовы должны проснуться. Можно выждать минут пятнадцать и позвонить.
— Клава, — говорю я, даже не соизволив сказать «с добрым утром», — мне надо в Бодрум…
— Проснулся! — отвечает хмурая со сна Клава. — Там уже не сезон!
Я кладу трубку и думаю, что красавице придется еще какое-то время пожить с чудовищем. Впрочем, есть такое слово «судьба».
Началось и закончилось зимнее время.
Перевод часов на меня производит параноидальное воздействие. Что на час вперед, что назад. И в том и в другом случае внутреннее время поднимает бунт. Ужаснее действуют только новолуние с полнолунием, тут уже не революция и не переворот, а Армагеддон, наступление эры Апокалипсиса, хорошо, что ангел депрессии обычно знает, когда наступает пора улетать.
Все зимние морозы призраки спали, а если и просыпались, то ненадолго. Обычно в сумерках, в тот мерзкий промежуток, когда чернота ночи еще не настала. Все какое-то расплывчатое, на той цветовой грани, что лежит между сиреневым и фиолетовым. Да грязный снег отражает желтые всполохи фонарей.
В один из предновогодних дней началась метель, каких давно не бывало. Я возвращался с работы и вдруг, уже выйдя из автобуса, увидел, как прямо передо мной дорогу переходит женщина, ведущая на поводке пса. Горел зеленый, машины прорывались через перекресток. Женщина шла сквозь них, собака тащила ее прямо под колеса. Вот они проходят одну машину, вот другую. Наконец показываются на той стороне улицы и теряются в белой мгле.
Стоит ли объяснять, что это была за женщина и что за собаку она вела на поводке. Хотя при жизни, в свои немногочисленные приезды до болезни, мать никогда не выводила моего пса на прогулку, ни ей, ни мне это не приходило в голову.
Новый год я встречал у Аэропортовых. За полчаса до полуночи внезапно приехала П. Была она с каким-то молодым человеком, годившимся ей если не в сыновья, то в племянники. Увидев меня, она стушевалась, они выпили с нами шампанского под бой курантов, а потом отбыли в ночь, уже взорвавшуюся за окном петардами и фейерверками, больше я ее не видел.
Аэропортовы собрались погулять, мне же не хотелось выходить на улицу. Я уселся у телевизора, налил себе коньяка и начал пялиться на экран, ожидая, пока вернутся хозяева. Да так и заснул, а снилось мне нечто совсем странное, я впервые увидел белый город, сбегающий к морю по крутым склонам гор.
Пространство сна было поделено на четыре части. Небо, горы, дома, море. Именно в такой последовательности.
Небо было даже не голубым. Цвета лазури — может быть, потому как неестественная чистота голубизны этой части сна подразумевала искусственность происхождения. По крайней мере, я никогда в жизни не видел такого неба, а значит, может ли оно существовать в действительности?
Горы…
Частично зеленые, частично коричневые. Мне хотелось как-то поближе взглянуть на них, чтобы понять, отчего такая гамма, и если там леса, то из каких деревьев и почему коричневый цвет, что это, выжженная солнцем земля?
Но как я ни старался подкрутить то колесико в оптике, что отвечает за укрупнение изображения, сон не позволял мне сделать этого.
А может, не позволял этого сделать тот, кто прислал мне этот сон. Ведь с того момента, как я понял, что жизнь моя состоит главным образом из снов, пусть временами еще не приснившихся, но уже осознаваемых, а также теней и призраков, то осознал и то, что есть некто, кто ответственен за это.
И вот он-то сейчас никак не давал мне разглядеть в подробностях отдаленные склоны гор. Просто два мазка, зеленый и коричневый, коричневый ближе к вершине, зеленый ниже по склону. Хотя попадались горы полностью зеленые, равно как и покрытые лишь одной, коричневой краской. Но взгляд мой уже был направлен ниже, будто кто-то взял мою голову в руки и насильно повернул в сторону белой россыпи. Сахарные кубики, набросанные на землю в определенном порядке.
Дома были трехэтажными, с плоскими крышами. Сбегали с гор ручейками, ручейки превращались в реку, река заканчивалась устьем, дальше было только море.
А значит, опять начинался тот голубой цвет, которому больше подходит название «лазурный». Хотя таким он становился подальше от берега, где одна голубизна переходила в другую, море смешивалось с небом, и пространство сна замыкалось, четыре части вновь становились одним целым, как стеклянный шар, внутри которого расположен сколок неведомого мира.
Мне хотелось взять его и повесить на елку. Аэропортовы всегда ставят елку на Новый год, в углу той комнаты, что они именуют гостиной.
И елка эта всегда настоящая. Клава как-то призналась мне, что у нее аллергия на искусственные елки, самая настоящая, какая бывает на тополиный пух, цветение, резкий парфюм, да на что только не бывает аллергии!
Выбирали елку они вдвоем, но украшал всегда Веня. Клава руководила, сидела на диване или в кресле и указывала, куда и какую игрушку повесить.
Я присмотрелся к елке, нашел ветку, на которой мой шар мог бы уютно разместиться между двумя шарами большего размера, одним красным, усыпанным белыми звездами и с белым же полумесяцем, а другим трехцветным, где белый цвет переходил в синий, а тот в красный.
Выбираться из сна не хотелось, так что я взял свой шар и повесил на присмотренное место, а потом снова сел на любимый аэропортовский диван и начал разглядывать ветку с водруженным только что артефактом.
Внутри шара началась своя жизнь. Мне было хорошо видно, как со стороны моря подул ветер, погнал волны, небо внезапно потемнело, видимо, собирались шторм и гроза.
Белые дома не то чтобы сникли, но стали приземистей, в некоторых из них зажегся свет.
Зажегся он и в прихожей, это вернулись с улицы разрумянившиеся от новогоднего морозца Аэропортовы.
— Эй! — услышал я Клавин голос. — Весь Новый год проспишь!
Я открыл глаза и уставился на елку. На той самой ветке действительно появился еще один стеклянный шар, внутри которого было все, что я видел во сне.
— Клава, — спросил я, стараясь, чтобы голос мой звучал как можно естественней, — а вот этой игрушки я раньше не видел…
— Плохо смотрел, — ответила Клава, — это мы из Германии еще в прошлом году привезли…
— А внутри…
— Да посмотри, она не кусается!
Я подошел к елке. Внутри шара действительно были горы, только покрытые снегом, еще можно было разглядеть маленький замок и кучку елок, в общем, ничего, что напоминало бы мой сон.
Типичная немецкая пастораль, не хватало только жаровни с сосисками да лыжников, спускающихся по склонам.
Клава принесла из кухни еще бутылку шампанского. Веня принялся ее открывать, а я вдруг почувствовал, как ангел депрессии кружит у меня над левым плечом.
— Да, — вдруг сказала Клава, — я тут тебе с работы один путеводитель принесла, считай, что это новогодний подарок! — И она засмеялась тем своим рассыпчатым, звонким смехом, от которого у Аэропортова, по его собственному признанию, всегда начинается эрекция. Это признание случилось в первый же месяц нашего знакомства, когда я еще был с П. Однажды Веня позвонил мне и позвал в баню. Мы хорошо попарились, окунулись в бассейн, а потом, под пиво, Веня вдруг начал говорить мне о том, какая у него замечательная жена, и что даже от ее смеха у него встает. И что вот мне бы такую же найти, а то от смеха П. лишь цветы вянут, он сам это видел…
Цветы у них дома были ухоженные, видимо, П., бывая у них, смеялась редко.
Клава выдала мне пакет, из которого я достал глянцевую книжку с надписью «Bodrum Tourist Guide». Я открыл, и первая же фотография поразила меня схожестью со странным сном, воплотившимся в шар, которого, как оказалось, никогда не было.
Еще прошлой осенью, когда я получил от Аэропортовых тот странный е-мейл, я смотрел в интернете фотографии этого места. Но ни одна из них не была чем-то таким, что могло породить впоследствии этот сон.
