Ознакомительная версия.
- Ну, так а я о чем? Тут, главное, зевать нельзя : кто быстрее своего попутчика в благодарного слушателя успеет превратить, тот и в выигрыше…Так что давай, рассказывай! Я тебе фору даю.
- Да чего рассказывать–то? Ничего интересного. Банальная, наверное, на посторонний взгляд история…
- Так все истории на первый взгляд банальны. Для чужого уха просты, а для своего сердца горестны. Вот ты самое горестное и произнеси словами. Я пойму, ты не бойся…
- Ну что ж, ладно, попробуем, — задумчиво произнесла Люся. – А ты что, к психоанализу какое–то отношение имеешь? Внучок дедушки Фрейда двоюродный?
- Нет, я в юридическом учусь, на втором курсе.
- О! Коллеги, значит! А я два года назад закончила. А Глеб в прошлом году диплом получил, в июне…
Она опять замолчала, будто споткнувшись на этом имени, снова уставилась в темное окно, вцепившись напряженно ладошками в остывший металл подстаканника.
- Кто такой Глеб? – напомнил о себе Илья, незаметно подвигая поближе к ней тарелку с едой.
- Ты видел парня, который меня провожал?
- Видел, только не разглядел спросонья. Красивый такой вроде.
- Да, очень красивый… Это Глеб. Глеб Сахнович. Мой парень. Вернее, бывший парень… Я на третьем курсе училась, когда мы познакомились, а он на первом еще. Влюбилась, как дура. И как меня угораздило, сама не знаю…
Люся и впрямь начала рассказывать, но неохотно как–то, ежась от неловкости и изредка бросая будто виноватый взгляд на Илью. Постепенно, и сама того не заметив, все же увлеклась горькими своими эмоциями, и даже заблестела глазами, словно сидела не в плохо освещенном купе зимнего поезда, а на приеме у хорошего и дорогого психоаналитика…
С Глебом Люся познакомилась в институтской библиотеке. Сама подошла, словно черт ее к нему понес. Просто подняла вдруг от книжки голову и ткнулась взглядом в его красивое, совсем одурело и растерянно уставившееся в разложенные вокруг учебники лицо. Смешно ей стало тогда почему–то, и еще – жалко очень парня. Помочь ему захотелось. Если б знала она тогда, умненькая и правильная девочка Люся, чем обернется для нее эта ее сердобольность… «Ну, что у тебя?» — подойдя, спросила она его насмешливо, — «Совсем заплюхался, я вижу. Первокурсник, что ли? Первую курсовую делаешь? Ну–ка, давай посмотрим…»
Так они и познакомились. Он проводил ее до дома, на следующий день они снова сидели в библиотеке, а потом постепенно занятия эти перекочевали к Люсе домой. Вернее, они вообще вскоре стали исключительно только Люсиными, эти занятия, — Глеб в основном сидел рядом и смотрел на нее преданно. А потом и смотреть перестал. А потом она и сама не заметила, как полностью провалилась в эту зависимость, растворилась в яркой синеве красивых голливудских глаз, как потеряла себя, увязла в этом парне каждым своим ноготком, и пришел птичке конец, или как там еще в народе говорят… Она и сама от себя такого не ожидала – всегда была девушкой в меру осмотрительной, в меру циничной, в меру себе на уме. И вот нате – была девушка Люся, и нет ее…
Учился Глеб из рук вон плохо, тянул кое–как на тройки – она ж на семинарах да на экзаменах не могла за него отвечать. Хотя курсовые работы и практические задания вместо него, конечно же, исправно выполняла. И госэкзамены его на себе, можно сказать, вытащила – занималась с ним днями и ночами. В общем, постепенно превратилась Люся в Глебову мамку, заботливую и хлопотливую клушу, хотя и числилась официально для всех его девушкой. Что, впрочем не мешало ей понимать — настоящими его девушками как раз другие были, с которыми он с удовольствием ходил и в клуб, и на дискотеку, и на «чашечку кофе»… Понимала, а сделать с собой уже ничего не могла. Потому как – любовь… И бегала за ним, и выслеживала, как та жена–ревнивица, и ночами вызванивала, сама себя при этом презирая глубоко и основательно. И бросить никак не могла. А Глеба такое положение вещей вполне устраивало — дипломы юридического института, знаете ли, на дороге не валяются. Люся даже и жениться его на себе уговорила, как только они этот его диплом получат. Глеб обещал… Они так и решили – как только он к родителям в Уфу за благословением съездит, сразу и свадьбу сыграют…
Люся вдруг захлебнулась торопливым и сбивчивым своим монологом, опять замолчала, уставившись огромными карими глазами в темное вагонное окно, будто провалилась с головой в горькие свои воспоминания, забыв и о своем попутчике, и о его халявном сеансе психоанализа…
— Ну? А дальше–то что? – опять напомнил о себе осторожно Илья.
— Да что дальше… — не отрывая немигающего взгляда от темного окна, продолжила нехотя Люся, будто враз потеряв интерес к разговору. — Вот он уехал в Уфу, а я его ждать начала. Месяц жду, другой, третий – нет его. На сотовом номер сменился, по домашнему мать все время отвечает – то он на дискотеке, то девушку провожать ушел… В общем, извелась я вся. Как осень прошла да как зима потом наступила, уже и не помню. Автоматом хожу на работу – я помощником адвоката устроилась – а мысли все об одном. Как ты думаешь, это любовь?
- Не знаю…
- А ты сам–то любил когда–нибудь?
- Нет… Вот так — нет. Я вообще всех люблю.
- Как это?
- В том смысле, что всех одинаково…А так, как ты, я не смогу, наверное. Чтоб других не видеть, а только в одного человека уйти.
- А–а–а… Понятно. Тебе лет–то сколько?
- Двадцать.
- Ты маленький еще просто. Хотя вот Глебу двадцать три всего, а у него уже огромный опыт по этой части…
- И все равно я так не смогу. Я думаю, любовь – это когда всех кругом любишь, а тот, кого любишь сильнее, помогает тебе других любить. А то, что с тобой произошло, больше на тяжелую болезнь похоже. Что–то сродни алкоголизму, наркомании… Когда человек понимает, что это плохо, а что–то изменить уже будто и не в силах.
- Да , наверное, так и есть… В общем, не выдержала я, сорвалась и поехала в Уфу. Теперь вот возвращаюсь не солоно хлебавши…
Люся, вздохнув коротко, будто всхлипнув, снова продолжила свой грустный рассказ — как пришла она сегодня утром домой к Глебу, как стояла долго около дорогой сейфовой двери его квартиры, похожей на вход в бункер, как долго–долго не решалась нажать на кнопку звонка…
Дверь ей открыла мать Глеба, полная вальяжная женщина несколько почтенных уже лет, и даже улыбнулась ей снисходительно–приветливо, и даже вежливо пригласила пройти в гостиную, что Люся и сделала, обрадовавшись такому родственному почти приему. Это потом уже выяснилось, что почтенная дама просто приняла ее за прислугу, пришедшую в дом на работу устраиваться – накануне она в газету объявление такое дала. Но оглядеться все ж в Глебовом доме Люся успела, и свекровь свою потенциально–несостоявшуюся тоже разглядеть успела, пока та не поняла, наконец, что перед ней сидит вовсе не девочка–прислуга, а та самая Люся, от общения с которой ее сынок так тщательно был оберегаем все последнее время.
В планы Глебовых родителей Люся как таковая никак не входила. Другие совсем были у них на сына планы, можно сказать, более материально–тщеславные : по их общепринятому решению, Глеб должен был вскорости сочетаться законно–корпоративным браком с дочерью отцовского партера, такого же бизнесмена, внезапно разбогатевшего во времена коротенького, образовавшегося между социализмом и капитализмом дикого Клондайка. Так что бедная Люся тут же и получила самый что ни на есть крутой от ворот поворот: выставила ее Глебова мать за дверь совсем уж халдейски–бесцеремонно, только что пинка под зад не успела дать…
Но Люся Глеба все равно разыскала – очень уж хотелось ему в глаза красивые голливудские посмотреть. Соседи подсказали, где он работает. А Глеб, конечно же, только картинно руками развел: он против воли родительской вроде как и пикнуть не смеет, ни–ни… На вокзал вот проводил. И всю дорогу искренне удивлялся Люсиной этой наивности – как же так, мол, она, глупая, поверила, что он и в самом деле на ней жениться вздумает…И все посматривал на нее оценивающе да насмешливо, рассказывая при этом о невесте своей – такой исключительно длинноногой, такой исключительно блондинке, и с грудью исключительно как у Памелы Андерсон…И не в надобность ей, говорил, никакого такого лишнего интеллекту – только личико беленькое–хорошенькое им портить…
Как Люся все это выдержала да не расплакалась, для нее и самой загадкой осталось. Рассказав до конца всю эту немудреную историю своему случайно–заинтересованному юному попутчику, она, вдруг резко вскинув к нему лицо, спросила отчаянно–горестно:
— Ну вот скажи мне, только правду, — я и на самом деле, что ль, никудышная совсем, что со мной вот так вот поступить можно? Не только обмануть–бросить, да еще и посмеяться потом, да?
- Господи, да дурак твой Глеб! Кретин полный! — горячо и громко проговорил, почти покричал Люсе Илья. — Это же невооруженным глазом видно, какая ты красивая!
- Ну да… — усмехнулась грустно девушка. – Это ты о чем? О внутренней красоте, что ль? Самое главное, чтоб душа красивой была, да? Знаем мы эти сказки для неказистых теток…
Ознакомительная версия.
