— Пап, я к Соне.
Отец кивнул…
Соня положила конверт на подзеркальник в комнате. Мать выглянула из гостиной:
— Ты куда так поздно?
— К Женьке.
— А почему такой наряд? — Инна Михайловна удивленно оглядела толстый свитер, плотно заправленный в брюки с ремнем.
Соня на мгновение растерялась.
— Ну-у… Я же обещала, пока не вырасту — никаких вольностей, — невинно сказала она.
Богуславский-старший сосредоточенно работал в своем кабинете. Мельком оглянулся на сына.
— Что? — он снова склонился над бумагами.
— Ничего. Скоро приду.
— А… Хорошо…
На журнальном столике лежала большая стопка деловых конвертов с печатями. Игорь положил свой сверху…
Мишка тихонько оделся, надеясь незаметно выскользнуть из квартиры. Но отец услышал, вышел в коридор.
— Куда?
— Гулять.
— Опять к ним? А ну раздевайся! — заорал отец. — Я же запретил тебе водиться с этой компанией!
— Почему? — угрюмо спросил Мишка.
— А ты не понимаешь? У Блохина отец — махровый антисоветчик! Его из конторы выбросили с волчьим билетом. Неверовы тоже — мамаша блядь, и дочка туда же. Ты что, маленький, не знаешь, где я работаю?
— Знаю, — сказал Мишка, с ненавистью глядя на него. — Ты кагэбэшный стукач!
— Что?! — опешил отец. — Кто тебе это сказал? Ты за кем повторяешь, сучонок? — он бросился на Мишку, но тот выскочил за дверь и опрометью кинулся вниз по лестнице.
На улице вынул из кармана конверт, скомкал и бросил в сугроб.
Друг за другом они прошли по снежной целине. Мишка впереди тащил палатку. Из-за пазухи у него выглядывал щенок. Игорь и Блоха несли рюкзаки. Соня шла за ними, ступая след в след.
Многоэтажные корпуса микрорайона остались позади, на холме. Далеко впереди видна была черная полоса кольцевой дороги, освещенная фонарями, по ней беззвучно ползли крошечные автомобили.
— Хватит, — решил Блоха. — Нет смысла далеко уходить.
Они утоптали снег и натянули палатку. Забрались внутрь, разожгли маленький походный примус, поставили на него набитый снегом котелок и уселись вокруг на свернутых спальниках.
— Обидно, — сказал Игорь. — Завтра в школу придем — ведь не поверит никто.
— Черт, холодно… — поежился Мишка.
Блоха просунул руку наружу, достал термометр.
— Минус двадцать пять. Нормальная погода для высоких широт… ТУ, когда трудно, представляй, как мы вернемся из Арктики. Самые юные покорители полюса! Народу набежит… А мы черные, обмороженные, усталые… И никого не надо будет расставлять от столба до столба. Помнишь, как Гагарина встречали?..
Когда все затихли в своих спальниках, Соня осторожно повернулась к Блохе. Тот лежал спиной к ней. Соня тронула его за плечо.
Блоха торопливо закрыл глаза и размеренно засопел.
Соня улыбнулась в темноте и обняла его, поцеловала в висок и зашептала чуть слышно, касаясь губами уха.
— Раз ты спишь, значит, меня не слышишь, и я могу говорить, что захочу, любую глупость… Ты все равно будешь мой, потому что я тебя люблю. И я выдержу все испытания, хотя мне не нужен твой дурацкий полюс, и я не хочу быть черной и обмороженной. Мы вырастем и будем вместе всю жизнь, потому что я тебя люблю…
Вдали послышался долгий надсадный автомобильный гудок. Ему ответила, приближаясь, милицейская сирена. Палатку залил снаружи яркий свет, на стенах возникли черные изломанные тени. Лезвие ножа с хрустом пробило и распороло обледеневший брезент, луч мощного фонаря осветил лица спящих ребят с инеем на ресницах и жалобно скулящего щенка.
Черные фигуры деловито суетились вокруг палатки, другие бежали по снежному полю от машин, светящих издалека фарами и прожекторами.
Сквозь иней на ресницах Блоха видел склонившиеся над ним лица — отца, плачущую Инну Михайловну, Богуславского, Шищенко, милиционеров и врачей. Он хотел сказать что-то, но не смог разжать замерзшие губы.
* * *
Город был залит солнцем и полон яркой июньской листвой, еще не запыленной, не выгоревшей.
Блоха вышел из подъезда и двинулся знакомым маршрутом вдоль двора. К восемнадцати годам он стал окончательно похож на отца: сутулый, с тонкой шеей, торчащей из ворота кургузого пиджака, неряшливо стриженный, с редкими волосками на подбородке, стремительно переступающий на прямых ногах — бодрый старичок.
Навстречу ему сбежал по ступенькам Игорь — в новом, с иголочки, костюме, лакированых туфлях, с аккуратно уложенной шевелюрой. Он пожал руку Блохе, критически оглядел его.
— Галстук бы, что ли, надел по такому случаю.
— Не дождетесь! — гордо ответил Блоха. — Удавка на шее — символ рабства!
Из своего дома вышел Мишка в наутюженных брюках и джемпере, обтянувшем широкие мужицкие плечи. Он поздоровался и, морщась, на ходу повел бедрами.
— Черт, плавки жмут…
— Ты что, купаться собрался? — удивился Игорь.
— Танцевать же будем — вдруг встанет? Опять полвечера в углу сидеть?
Соня с распущенными до пояса золотыми волосами, в белом бальном платье и белых туфельках вышла вместе с матерью, заметно постаревшей и расплывшейся в талии.
— Меня не жди, ложись спать. И не сиди у окна, как Ярославна, — сказала Соня. — Меня не изнасилуют, не ограбят и не убьют.
Инна Михайловна последний раз поправила складки ее платья.
— Надо было нижнюю юбку надеть, Соня, — сказала она. — Неприлично все-таки…
— Кому не нравится — пусть не смотрят… — Соня шагнула навстречу ребятам, провернулась перед ними на каблуках.
Игорь закатил глаза и повалился без чувств. Блоха и Мишка подхватили его и поставили на ноги, и они направились к школе, пронзительный звонок которой доносился из-за домов.
Блоха незаметно отстал на шаг, восторженно глядя сзади на Соню. Она вышла из тени на солнце, и тонкое платье стало насквозь прозрачным.
— Ты куда пялишься, подонок? — прошипел Игорь.
— А ты куда уставился, гад?
— Я — куда надо, а вот ты куда?
Они втроем, сдерживая смех, толкались локтями за спиной у Сони. Она обернулась через плечо и засмеялась.
В актовом зале, украшенном воздушными шарами и гирляндами, танцевали выпускники — в белых платьях и костюмах, с колокольчиками на красной ленте. На сцене играл ансамбль — три гитары, ионика и ударник. Педагоги во главе с Марксэной стояли у стен, снисходительно и строго приглядывая за молодежью.
Игоря окружили сразу несколько девчонок, с готовностью смеялись, глядя на него влюбленными глазами. Он, продолжая увлеченно рассказывать что-то, покосился на Соню — та кокетничала неподалеку с парнем из параллельного класса.
— Джаст э момент!.. — Игорь направился к ним. — Сергуня, можно тебя на минутку?
Он приобнял парня и увел от Сони.
— Ну что ты к ней прилип? — вполголоса спросил он. — Пойди потанцуй! Видишь, мои стоят, скучают. Бери любую, разрешаю, — он подтолкнул Сергуню к девчонкам. — Давай!
В зал вошел Мишка. Проходя мимо Игоря, негромко сказал, глядя в сторону:
— Пожарный кран номер два…
— Понял, — так же конспиративно глядя в сторону, откликнулся Игорь.
В пустом гулком коридоре он быстро оглянулся и открыл шкаф пожарного крана. Там стояла початая бутылка портвейна, стакан и надкушенное яблоко. Игорь налил и выпил, откусил от яблока и аккуратно положил все обратно. Закрыл шкаф, поправил галстук и направился в зал.
Мишка, блаженно прикрыв глаза, танцевал, точнее, переминался на месте с ноги на ногу, облапив девчонку своими ручищами так, что ту едва видно было за ним. Еще какой-то ухажер направился было к Соне — та уже улыбнулась навстречу, но Мишка открыл глаза — ухажер наткнулся на его бдительный взгляд, чуть изменил маршрут и прошел мимо Сони. Она досадливо поджала губы и опять прислонилась к стене.
Игорь подошел к Блохе.
— Слушай! — азартно зашептал он. — Пригласи Марксэну! Скучает девушка.
— Да ты что? Она меня грудями задушит!
— Давай! Прощальный вальс!
— Сейчас. Погоди… Только не смеши, а то расколюсь…
Блоха попытался изобразить серьезную физиономию, глянул на Игоря — и оба расхохотались.
— Не смеши, говорю… — Он наконец справился со смехом и торжественно двинулся через зал к ничего не подозревающей Марксэне. Встал перед ней, по-гусарски щелкнул каблуками и склонил голову.
— Меня?.. — Марксэна недоверчиво, подозрительно глянула на Блоху.
— Вас, Марксэна Александровна! — с чувством сказал Блоха. — Я мечтал об этом все десять лет!
Весь зал уже смотрел на них, и Марксэна сдалась. Она положила ладони ему на плечи, Блоха взял ее за талию вытянутыми руками — ближе не подпускала ее пышная грудь — и лихо закружил по залу.
Пары отскакивали в сторону, уступая им дорогу, давясь от смеха.
