— Лады. Теперь пошли бодаться с этими типами, — пробурчал Паскуаль и многозначительно посмотрел на Германа Риполя. — Меня так и подмывает придушить их всех собственными руками.
Единственная лампочка, свешивавшаяся с потолка, рассеивала по комнате мертвенно-бледный свет. Растянувшись на полу, Антонио курил трубку с гашишем и наблюдал за тем, как Чаро стаскивает с себя майку.
Ванесса и Лисардо грызли сливочное печенье, принесенное Антонио, и смотрели принесенный им же телевизор.
Угарте неспешно листал потрепанный журнал «Мотор 16».
— Уф! Я раздеваюсь догола. Попрошу без грязных шуточек, а кому невтерпеж, может отвернуть свою блудливую физиономию, — предупредила Чаро.
Антонио безучастно махнул рукой, давая понять, что нагота его не волнует. Чаро быстро скинула юбку и стала наносить крем на ляжки, живот и ягодицы. Закончив, она вытерла руки о волосы в паху.
Несколько дней тому назад Антонио случайно заметил, как в приоткрытую дверь лаборатории вбежала огромная крыса. Черная и волосатая, она внимательно на него посмотрела и исчезла, шмыгнув за ванночку с проявителем. Шкурка на крысе была влажная и блестящая, будто она только что окунулась в воду. Ее вид навел его на мысль: между городской клоакой и зданием, где он снимал квартиру, существует потайной ход. Теперь густо заросший лобок Чаро напомнил ему ту черную волосатую крысу.
Между тем девушка, совершенно не подозревая, какие ассоциации вызывала у фотографа, уютно устроилась на стуле и стала ждать, покуда крем не впитается в кожу.
— Дайте же мне закончить. Настал день, и Альфредо сделал мне предложение. С тех пор прошло довольно времени. Вы слушаете?
Каждый занимался своим делом. Один Антонио вяло ответил: да, он ее слушает, и Чаро продолжила:
— …а я ему говорю, ведь мы еще несовершеннолетние и поэтому не сможем пожениться. Он мне ужасно нравился, понимаете? Можно сказать, я его сильно любила, так сильно… И в конце концов ответила: «Хорошо, мы сойдемся, коли ты так настаиваешь». Тогда Ванесса стала готовиться к свадьбе. Она обожает такие вещи. Организовала грандиозный пир, назвала кучу друзей и повела меня в магазин купить новую одежду. Мы выбрали чудесное розовое платье, длинное — до пят. И я сказала Альфредо о своем желании иметь детей, одного или двух как минимум. Но прежде надо было слезть с иглы, так как дети рождаются порченые, со СПИДом… Не знаю… Мы промучились без уколов шесть или семь дней, точно не помню. И умирали от ломки — страшно вспомнить! Я продержалась еще дня три-четыре, а Альфредо сорвался и пошел колоться по новой.
С Пласы через слуховое окно доносился уличный шум: обрывки разговоров, гул моторов, голос, который настойчиво кого-то звал.
Чаро критически осмотрела свое тело: крем еще недостаточно впитался, а потому можно было рассказывать дальше.
— Теперь, когда вернется Альфредо, я попытаюсь уговорить его сделать еще одну попытку. Мне бы хотелось родить девочку, маленькую, светловолосую. Конечно, если получится. Хочу назвать ее Агатой, но Ванессе больше нравится Дженифер. Верно, Ванесса? Должно быть, где-нибудь вычитала. Можно назвать Каролиной или, положим, Эмилией — тоже неплохо звучит. А если будет мальчик, назовем его Альфредо. Хотите, я вам еще что-нибудь расскажу?
— Валяй, ври дальше. А я буду на тебя смотреть. Ты сейчас такая красивая, похожа на сдобную булочку. Или нет. Пожалуй, больше на пирожное с кремом.
— Что тебе рассказать?
— Что хочешь.
Чаро принялась рассматривать следы от уколов на сгибе рук и тыльной стороне ладони, будто видела их впервые. Потом снова завела:
— О чем это я? Так вот, в детстве, учась в школе, я не расставалась с тетрадкой для рисования, которую никому не показывала. Это было моей тайной. Мне очень нравилось рисовать. Очень. И учительница советовала мне продолжать, поскольку и вправду у меня неплохо получалось. Я рисовала массу вещей, все, что попадалось на глаза, но особенно хорошо у меня получались корабли. Я рисовала много кораблей, больших, обязательно с отцом на палубе, и, пока рисовала, думала только о нем. Представляла, как он возвращается из плаванья, нагруженный подарками. Мне казалось: если я буду так думать, то отец действительно привезет нам что-нибудь. Но он никогда ничего не привозил.
Антонио привстал с пола и взял «Лейку». Клик, клик, клик — снимал он Чаро.
— Опять ты за свое! Мало тебе ванны? Сейчас не время, я плохо выгляжу.
— Ты говори, Чаро, говори. А я буду тебя фотографировать. Мне это доставляет удовольствие.
— Хорошо, будь по-твоему… — Она пожала плечами. — Помню, как мать, ожидая возвращения отца, всегда напоминала нам о внешнем виде. Мы не заставляли себя долго упрашивать, с удовольствием мылись, причесывались, надевали туфли. Потом прилипали к двери и ждали, когда появится отец, а мать на нас ворчала — не хотела, чтобы мы слишком ему надоедали. Он, мол, вернется уставшим, измученным: работа в море — не сахар… Послушай, Антонио, я ужасно выгляжу, не в форме. — Она пригладила волосы рукой. — Не снимай меня такую.
— Не бери в голову, продолжай рассказывать. Для меня ты хороша во всех видах.
— Этот тип все время щелкает ее в чем мать родила, — пробурчала Ванесса с набитым печеньем ртом.
— Делать ему нечего, — отозвался Лисардо.
— Так вот… Наконец приезжал отец, входил в дом, бросал где придется свои пожитки и, не сказав двух слов, уходил к себе. Когда из спальни доносился храп, мать открывала его дорожный мешок, вытаскивала грязное белье и другие мелочи, а напоследок деньги и отцовскую складную бритву. Она открывалась автоматически и казалась мне такой большущей. А моя сестренка Энкарнита — тогда еще совсем крошка — картавя, с трудом выговаривала: «Он опять ничего нам не привез», а мать в ответ: «Замолчи, детка. Смотри, он дал нам деньги, у нас теперь много денег», — и уходила на кухню плакать…
Антонио присел на корточки и фотографировал ее блестящее от крема тело с нижнего плана. Чаро слегка наклонила голову, глаза у нее казались сонными.
— …он никогда ничего нам не дарил. — Она задумалась и замолчала. Некоторое время слышалось только щелканье камеры: клик, клик, клик.
— Но я всегда ждала и надеялась… пусть бы привез хоть что-нибудь, пустячок какой. Лишь бы подарок… Похоже, мы, девочки, сильно его раздражали. Сейчас до меня дошло, что он очень хотел мальчика, не знаю… Наверное, иметь только девочек унизительно для любого мужчины. — Она понизила голос, и Антонио едва различал слова.
— А мне все едино. Будь то мальчик или девочка. Нет, все-таки лучше девочка… Послушай, Антонио! Тебе должен понравиться мой Альфредо, вот увидишь. Скоро он вернется. Обязательно. Он обещал. А уж если Альфредо обещает, то обязательно выполняет. На него можно положиться.
— Безусловно, он мне понравится. Уверен. Ну-ка поверни немного голову. Вот так. Хорошо, Чаро.
Ванесса встала с постели и взяла в руки банку с кремом, который купила Чаро.
— Коллаген… Что это такое?
Чаро прочла аннотацию.
— Этой смесью натирают кожу, и она делается чачипирули, как новая. Здесь написано, что им пользуются все «звезды» и даже принцесса Монако Каролина.
— Коллаген, или как его там, не вывел мне прыщики со спины. Интересно, пройдут ли они к субботе?
Ванесса вдруг обернулась и прикрыла лицо руками:
— Эй, послушай! Не суйся ко мне с камерой. — Она с ненавистью посмотрела на Антонио сквозь раздвинутые пальцы и затопала ногами. — Не смей меня снимать! Я же сказала: хочешь фотографировать — гони телек!
Антонио отложил «Лейку» на стул и примирительно поднял руки вверх.
— Хорошо, больше не буду.
— Хочешь фотографировать — гони телек или бабки. А на халяву — не выйдет, можешь не суетиться. Ванесса обратилась к Чаро: — Думаешь, через три дня я буду в порядке?
— Мне так сказали в аптеке.
Ванесса успокоилась и вернулась на кровать к прежнему занятию — грызть печенье.
Чаро оделась. И тут Антонио услышал неясный звук, похожий на приглушенный гул самолета. Но то был не самолет. Должно быть, его издавало какое-то насекомое, случайно залетевшее в комнату. Может, оса или шмель. Смутная тень промелькнула у него перед глазами, потом исчезла.
Тусклый свет падал на стол, отражаясь в стеклянной пепельнице, доверху забитой обрывками фольги. Здесь же находились две использованные иглы со следами крови, бутылка минеральной воды и пакет с остатками сливочного печенья; на нем изображался лес и розовощекий мальчуган, который гонялся с сачком за большими разноцветными бабочками.
Угарте покончил с чтением журнала «Мотор 16» и отложил его в сторону.
— Вы как хотите, братцы, но Ибрагим нагоняет на меня страх. Я слышал, он служил инструктором в иранской армии и дослужился до сержанта. Что-то вроде Рембо. У него клешни — что твои кувалды, разят наповал. А финка! Видели бы вы, как он управляется с финкой! Перебрасывает ее с руки на руку с быстротой молнии. С ним не сладишь — он может полоснуть исподтишка, когда ты меньше всего ожидаешь.
