— Сабрин умерла, Абд ас-Саттар.
Он ничего не ответил тогда жене. Ситтухум громко плакала. Собрались жители хутора, узнав о случившемся. Конторщик поехал в Этай аль-Баруд, привез саван, принадлежности для обмывания. Принесли микрофон. Шейх стал читать Коран. Пришел хаджи Хабатулла аль-Миниси, сочувственно пожал руку:
— Крепись, Абд ас-Саттар.
Дал целых десять фунтов.
Судебный врач диктует секретарю свое заключение:
— Во вторник двадцать третьего мая тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года в деревне Дамисна округа Этай аль-Баруд провинции аль-Бухейра мною, судебным врачом таким-то, в присутствии таких-то произведено вскрытие трупа… Вскрытием установлено…
Врач достает что-то из трупа, кладет в пробирку, тщательно заворачивает. Маамур перечитывает при слабом свете фонаря бумагу:
«Во имя Аллаха милостивого, милосердного. Уважаемый господин маамур округа Этай аль-Баруд!
Мы, один из жителей деревни Дамисна, извещаем Ваше Превосходительство истинно, как перед богом, что Сабрин дочь Абд ас-Саттара, караульщика на хуторе хаджи Хабатуллы аль-Миниси, умершая и похороненная 14 апреля 1967 года, скончалась не своей смертью, по воле Аллаха, а была отравлена токсафеном. Многие знают об этом, но молчат, ибо Аллах повелел хранить тайну, и мы никогда не выдаем друг друга, боясь греха. И мы не знаем, кто ее отравил. Уведомляем Ваше Превосходительство о происшедшем для того, чтобы истина была раскрыта и правосудие могло свершиться. Аллах да упокоит ее душу. Она была хорошая девушка. А жених ее Абуль Гит аль-Миниси не знает, как все случилось. Остаемся слугой Вашего Превосходительства. Слава всевечному господу.
Искренний доброжелатель».
Омда проговорил:
— Пошли ко мне, там закончим.
Все отправились к омде, предшествуемые караульщиком, несшим фонарь. Шагали, наступая на собственные тени, которые словно плясали, то укорачивались, то удлинялись, то мягко изгибались вслед за колебаниями язычка пламени.
Появление процессии в деревне в ночную пору вызвало всеобщее волнение. Жители выходили на порог. На лицах было написано удивление. Произошло что-то необычное, из ряда вон выходящее. Люди перешептывались. Потом из этих перешептываний сложатся рассказы и истории. Их будут пересказывать друг другу долгими вечерами в деревенской кофейне. Абд ас-Саттар, который идет посреди двух караульщиков, непонимающе смотрит вокруг. А вся Дамисна говорит о Сабрин и о человеке, убившем свою дочь.
В конторе у омды его поставили перед маамуром. Множество глаз впились в него острыми колючками. Начали задавать вопросы: имя, возраст, род занятий, адрес, ближайшие родственники, есть ли у тебя враги на хуторе, есть ли враги в Дамисне, кого подозреваешь в убийстве Сабрин.
Абд ас-Саттар не знает, как он отвечал. Маамур допрашивал его сидя. Секретарь записывал вопросы и ответы. Иногда Абд ас-Саттар не находил, что сказать, молчал. Тогда маамур диктовал секретарю:
— Пиши: на вопрос не ответил.
Фонарь светил тускло, но жар от него исходил нестерпимый. Глаза ели Абд ас-Саттара поедом, раздевали догола, пронизывали насквозь, обвиняли в глупости и безумии. Он стоял, как распятый. Вспомнились ему вдруг те, кто крадет урожай, поджигает пшеницу, травит скот, вырывает с корнем молодые побеги хлопчатника. Стало жаль их. Следствие беспощадно. Следствие — это поединок. И он его проиграл.
— Ты подозреваешься в убийстве своей дочери Сабрин. Что ты можешь сказать по этому поводу? Отвечай.
Ему захотелось заплакать, признать свое поражение, сдаться.
— Клянусь Аллахом, господин маамур, не было этого.
Почувствовал, что устал. А ведь он все ночи не спит до утра.
— Вина твоя установлена, Абд ас-Саттар. Признавайся.
Ноги под ним ослабели, обмякли. Перед глазами все плыло, как в тумане. Неизвестно почему, подумал о хуторе, о трех фунтах, которые получает первого числа каждого месяца. Как несет их домой, отдает Ситтухум. Та идет в лавку Абуль Фатуха, расплачивается, приносит остаток.
— Осталось у нас, Абу Занати, один фунт и семьдесят пять пиастров.
Словно издалека, до него доносится голос:
— Признавайся, Абд ас-Саттар.
Молчит, думает. Следователь подходит, кладет руку ему на плечо.
— Послушай, Абд ас-Саттар, чего ты боишься? Если не виноват, защищайся. Молчание — это признание вины.
— Что толкнуло тебя на такое дело?
Этот вопрос задал омда. Аллах повелел хранить тайну. Но в глазах окружающих он читает разоблачение. Завтра новость узнает хутор, потом она облетит соседние хутора и деревни. И станут людские языки трепать имя Абд ас-Саттара, станет его история переходить из уст в уста.
— Молчать не в твоих интересах. Лучше говори.
В горле пересохло.
— Что говорить-то, господин маамур? Аллах рассудит, ему виднее.
Стоящие вокруг прищелкивают языками, говорят жалостливые слова, смотрят с состраданием. Абд ас-Саттар обводит взглядом комнату: ветхие скамьи, покрытые циновками, ржавые винтовки караульщиков, старый письменный стол, подпертый кирпичами, чайник, наргиле[25] в лужице вытекшей из него воды. В тусклом свете фонаря оживают, колеблются надписи на стенах. Он вспоминает Адхама на стене своего дома: схватили его, заключили в темницу. Но что ему темница! Он разрушил стены и был таков. Ищи ветра в поле. Жаль, Абд ас-Саттар не может прочесть, что написано на этих стенах.
— Даю тебе последнюю возможность, Абд ас-Саттар.
Он молча смотрит на маамура.
То, что случилось, господин мой, словами не перескажешь. Не могу я об этом говорить. Нет не могу. Уволь. Аллах да упокоит ее душу. Ты говоришь, я убил свою дочь Сабрин?! Да простит тебя господь. Чтобы я убил свое дитя и смыл бы позор своими руками тайно ото всех! На такое геройство я не способен. Чести такой не заслужил. Настоящие-то мужчины давно перевелись. Где теперь Адхамы и Занати-халифы? Времена наши бедные, скудные. Настоящие мужчины не родятся.
Я много лет сторожу хутор. Много лет не случалось там ни воровства, ни поджогов, ни отравлений. Каждый вечер, когда падают сумерки, я ожидаю чего-то. Прошумит ли ветер, залает ли собака, послышится ли шепот — все мне чудится недоброе. Но ночь проходит, луна бледнеет, медленно всплывает на небо солнце. И все спокойно.
Я, Абд ас-Саттар, не герой. Времена героев прошли. Я не мужчина. Я не убивал ее, клянусь вам. Сабрин умерла, потому что так было угодно Аллаху.
— Лучше говори, Абд ас-Саттар, все улики против тебя.
Где те сказочные дни? У людей всегда загораются глаза, когда они слушают истории про богатырей, про настоящих мужчин. Он делает все, что ему хочется. Берет себе сто жен. Съедает целиком барана. Творит чудеса. Касается головой неба. Земля дрожит у него под ногами. В мгновение ока преодолевает он огромные расстояния. Но где они, богатыри? От них остались лишь сказки, от которых захватывает дух и глаза загораются блеском. Что прошло, того не воротишь.
Абд ас-Саттар глупо улыбался, молчал. Странное следствие — на лицах у всех написана растерянность.
— Возьмите его под стражу.
Взяли. Надели наручники. Винтовка все еще у него на плече и десять патронов — в кармане.
И когда спросили его: о Адхам, почему ты убил, почему? Он ответил: а что сделали вы, когда был убит мой дядя?
Абд ас-Саттар сидит в крытом кузове «форда», едущего на хутор. Почему на хутор, удивляется про себя Абд ас-Саттар. Он готов ехать куда угодно, но на хутор?.. Он смотрит на пыльную дорогу позади автомобиля, на убегающие вдаль следы колес. Следы сохранятся надолго. Пройдут по ним тысячи плоских ступней, никогда не знавших обуви, протопают подошвы верблюдов, копыта ослов, проляжет извилистый след лисицы, насыплется овечий помет, но отпечатки резиновых шин будут видны все так же отчетливо.
На берегу канала, у въезда на хутор «форд» останавливается. Из него выходят маамур, омда, начальник караула. Выводят Абд ас-Саттара. И, кажется, в тот же миг высыпают на улицу все жители хутора, протирая заспанные глаза, с удивлением и страхом вглядываясь в приехавших. Они понимают все без слов. Абд ас-Саттар потерянно идет вслед за маамуром к своему дому. Одного из хуторян маамур послал к хаджи аль-Миниси предупредить об их приезде.
Ситтухум отворяет дверь. Увидев мужа в наручниках, бьет себя кулаком в грудь.
— Что с тобой, Абд ас-Саттар?
Он, не отвечая, входит в дом. Занати сидит на прежнем месте, все в той же позе. Слабо светит керосиновая лампа.
Обыскали все комнаты, загон, где стоит буйволица, заглянули в печь, разгребли золу, разворошили сложенные кучкой лепешки овечьего помета. Взяли Занати. К этому времени как раз подоспел хаджи Хабатулла аль-Миниси. Вошел, поздоровался:
— Добро пожаловать.
Вытащил пачку сигарет. Бросил на Абд ас-Саттара многозначительный взгляд.
