— Посмотри, как она глупо улыбается, тупая блондинка. Посмотри, какая у нее розовая кожа, бр-р.
Я не понимала, зачем мама прилепила к торту эту розовую, раз уж она так ее раздражает.
Меня волновал подарок, а все остальное меня не трогало. Жутко хотелось открыть коробку, стоявшую на кофейном столике. Мама включила приемник, любимую свою программу с легкой музыкой, горели свечи, по ним текли струйки воска, на плите томился ужин. Я думала, что день рождения будет сказочный. Все испортил папа. Он вернулся позже, чем обещал, из-за этого мама стала хлопать дверями и кричать, а Энди начал реветь во весь голос.
Я выскочила из дома и уселась под кленом, спрятавшись в зеленом полумраке. А осенью листва у него как огонь, пламя пожара. Я попробовала представить себя внутри горящего дома, как обугливается кожа, сползает с костей. Нет, невозможно было думать о том, что это происходило с бабушкой Фейт, огонь спалил ее всю. Она постоянно мне снилась, но в этих снах ни разу не сказала, почему умерла. Ни разу не сказала, что жалеет о том, что сгорела.
Подошел Мика и так заехал мне по плечу, что я завалилась на бок. Он сунул мне в руки коробку и посмотрел в глаза так, как умеет смотреть самый верный брат.
Внутри оказалась черная лошадка, хвост и грива были мягкими и шелковистыми. Я знала, что это игрушка для малолеток, но нисколько не расстроилась. Я мечтала о ней, как только увидела ее в папином магазине.
— Спасибо, Мика.
— Не за что. — Он небрежно хлопнул меня по руке.
— А вот и нетушки.
Брат пожал плечами.
— Все еще ругаются, да?
Перевернувшись со спины на живот, он стал выдирать травинки и аккуратно складывать их в кучу.
— Попробуй их пойми.
— Ми-и-ик, а почему бабушка взяла и пожгла себя?
— Чего-чего?
— Я сейчас думала про нее, как она там в огне.
— Да ну тебя.
— Мама не велит разговаривать про бабушку, но почти не получается.
Мика подпер пальцем подбородок.
— Знаешь, мама сказала, что бывают вещи, от которых гораздо больнее, чем от жизни.
— А разве бывает больнее, чем когда умрешь и сгоришь?
Мика пожал плечами и кинул в меня несколько камушков.
А я кинула их в него.
— Иногда я ее вижу.
— Кого?
— Бабушку Фейт, — сказала я и погладила по голове лошадку, решив назвать Фионадалой. — Она приходит ко мне. И пахнет хлебом и яблоками.
— Ладно врать-то.
— Ничего я не вру. — Я прижалась лицом к гриве Фионадалы.
— Это игра фантазии. Ты витаешь в облаках.
— Нигде я не летаю.
— Они уже точно перестали. Пойдем торта поедим.
Он помог мне подняться, и мы побежали к дому.
А потом папа сказал Мике, что он огромный талант, потому что на его рисунках все не так, как на самом деле. И с гордостью на него посмотрел.
Я подумала, что надо и мне проявить какой-нибудь талант, раз это такая важная штука.
Вскоре после моего дня рождения мама и папа решили устраивать по пятницам романтические ужины, чтобы меньше ссориться. Романтика поможет, надеялись они.
И вот в одну из пятниц нас пораньше накормили куриным пирогом и выставили из гостиной, не дав даже посмотреть очередной мультик про «Флинтстоунов»[8]. Папа принес из своего магазина батончики «Зеро» с шоколадом и нугой, мы тут же их съели, перепачкавшись в белой глазури. Я пошла в комнату братьев, всем вместе можно было половить удочкой картонных рыбок в «Поймай рыбку» и заодно подслушать, как мама и папа будут романтически ужинать.
Пока они там смотрели телевизор, ждали, когда приготовится рисовая запеканка с мясом и овощами. К концу серии ковбойского фильма «Бей хлыстом» оба успели набраться и орали громче геройских и злодейских парней, паливших друг в друга на экране.
— Тоже мне Грегори Пек! Кто же это так тебя называл?
— Да все встречные девицы, везде, куда меня ни заносило.
— Ха! Это они, чтоб ты заткнулся, не молол чушь про невероятно полезные кукурузные хлопья.
— А тебе лишь бы наперекор сказать.
— Бить иль не бить, такой назрел вопрос.
— Слезай, Кэти, сломаешь стол.
— Та-а-ак… по-твоему, я жирная корова?
— По-моему, тебе пора повзрослеть, веди себя как женщина, ты уже не девочка.
И тут вдруг пауза, как затишье перед грозой, когда прячутся все птицы, а деревья замирают в ожидании атаки ветра. И дальше — бабах! — грянул бряк и звон, и чуть погодя — снова. Я открыла дверь, чтобы было слышнее. Я всегда во все лезла, но не скажу, что это шло мне на пользу.
— Чокнулась, что ли? — Мика схватил в охапку Энди и юркнул в шкаф. — Жми сюда к нам.
Я не послушалась Мику. Я осторожно прокралась в гостиную, в этот момент по воздуху летела тарелка, непонятно почему не попавшая в папу. За ней пронеслись чашка и блюдце, тарелка из свадебного сервиза и даже любимая наша ваза для фруктов, из резного стекла. Ноги мои будто приросли к полу, я смотрела, как папа уворачивается от снарядов. Он крикнул:
— Хватит, прекрати!
В ответ мама разразилась потоком слов, и тех, что часто звучали раньше, и новых, незнакомых, все вперемешку, в какой-то момент она прорычала:
— Заткнись, ублюдок, сучий выродок, и ваще… мистер «смешные цены за все»! Щас за все и получишь!
Схватив пустую бутылку, она швырнула ее со всей силы, бутылка пролетела в миллиметре от моей головы. Я вскрикнула, и мама меня увидела, а потом заорала еще громче:
— Ч-черт! Брысь… брысь в свою комнату… пока я тебе не заеха… ваще… лучше не суйся… Бры-ы-ысь!
Я дунула прочь и нырнула в шкаф, к братьям. Энди всхлипывал. Мика метнул в стену оба своих ботинка. Но ругань не прекращалась, и в какой-то момент я словно бы отключилась. Свет из дырочки для ключа резал глаза, я зажмурилась и мысленно стала взбираться на гору, а она становилась все выше и выше, и вот я уже там, где, наверное, Господь Бог, Муся-Буся говорила, что Он живет очень высоко. Я ехала верхом на Фионадале, нас обступили облака, а волосы мои развевались над головой под напором ветра. А вокруг, куда ни глянь, зеленые дикие просторы и покой, даже птицы примолкли. Чистый воздух, и где-то слабый гул грозы, далеко-далеко, еле слышный рокот…
Очнулась я, когда за окнами послышался хруст гравия под шинами.
— И можешь не возвращаться, никому ты тут не нужен! — крикнула мама.
Раздались глухие удары, и потом с грохотом хлопнула мамина дверь.
Мика вслух медленно сосчитал до десяти, и еще раз, после этого мы выбрались из шкафа. Мика на цыпочках вышел из комнаты, на разведку. Я осталась с Энди, держала его за руку. Вернувшись, Мика доложил:
— Мама сказала, что хочет полежать в ванне и заодно выпить чашечку кофе.
Мы услышали, как мама прошла в кухню, чтобы вскипятить воды для кофе. Свой гранулированный «Максвелл хаус» она заваривала очень долго, так как после выпивки плохо соображала.
— Она, что ли, совсем пьяная? — шепотом спросила я.
— Непонятно, — ответил Мика, тоже шепотом.
И вот наконец мама захлопнула дверь ванной комнаты, но мы ждали, когда скрипнет кран над ванной. Потом послышалось неуверенное шарканье, это мама отошла от ванны, чтобы взять мочалку, полотенце и мыло «Дав», которое она хранила отдельно, только для себя. Снова раздался скрип крана. Мы знали, что кран проскрипит трижды, когда мама будет подливать горячую воду. А после того, как мама вытащит втулку, чтобы слить воду, она насухо вытрется полотенцем, нанесет на кожу косметическое молочко, попудрится. Горячая ванна. Коронное мамино средство «вдогон-поддавону-с-прибабахом». А иначе — сразу в постель с головной болью.
Мы выходим, шастаем по всему дому, взгляды наши так и скачут туда-сюда, как лягушата. Кругом осколки стекла, в холле пустая бутылка, и еще полупустая под кофейным столиком, входная дверь — настежь. Я подхожу к двери и вижу на ступеньках крыльца миссис Мендель, с фонариком.
— Как вы тут, детки? Все нормально?
Она смотрела на меня так, будто я сирота, которую выставили из дома. Я, молча кивнув, закрыла дверь.
В кухонной раковине прямо на вываленную запеканку была брошена кастрюля и все остальное, тарелки, вилки, ножи. Я достала посуду и попыталась вытащить запеканку, пусть мама и папа поедят ее потом, но она, проклятая, расползается. В общем, романтический ужин пошел насмарку. Мы с Микой начинаем прибираться, Энди посреди этого разгрома надрывается от плача, вцепившись в плюшевого зверя, которого я называла Тигром Траляляем.
Мика поставил на плиту чайник. Я приготовила для мамы ее любимый двойной сэндвич, один ломтик хлеба с ореховым маслом, поверх него ломтик со сливочным. Завернула сэндвич в чистую салфетку, положила на поднос, на который поставила еще стакан с молоком. Для папы тоже двойной, один ломтик с ореховым маслом, второй намазала остатками бабушкиного яблочного повидла. Далее в салфетку и на поднос, рядом с маминым сэндвичем, и второй стакан молока.
