— Здра-авствуйте, ма-альчики! — В проеме раскрытой двери стояла пожилая Елена Веткина, накрашенная, в облегающих брюках, в моднющей кофточке, и кокетливо водила коровьими прекрасными глазами то по сидящему плешивому Сене, то по лежащему носатому мужу, раздражительному, косматому. — Вы чуде-есно устроились — как в раю: тихо, прохладно и воздух чистый! Веткина перекосило от ее одобрения:
— Ты что, и в раю уже побывала?
— Не-ет, но я мечта-аю, ми-илый. Разве нельзя?
— Нельзя, драгоценная. О душе надо думать, а ты и сейчас о грешном теле радеешь.
— Бо-оже мой, Оте-елло, ты все о том же! Не надое-ело? — Постукивая высокими каблуками модных туфель, она прошла к койке мужа, ухватила пальцами его за нос, но Веткин сердито вырвался и сел на постели. Елена сунула ему яблоки в сетке. — Питайся, ревни-ивец, — дефицит, только для тебя! — И увидела на подоконнике такие же яблоки в такой же расфасовке. — О-о, ты здесь не скучаешь и одиночестве! Кто же позаботился, ваша секретарша?
— А хоть бы и секретарша, тебе-то что!
— Как это что? Нагле-ец! Я за него пережива-аю как за верного мужа, а он…
— Не расстраивайтесь, не виноват он, — вступился Семя, боясь, что они сейчас поссорятся, и переживая за обоих. — Товарищ Балагуров здесь был, он и яблоки принес в подарок.
— Спасибо, благородный вы человек! — Елена достала из-под рукава кофточки платочек и промокнула глаза. — Он готов на все, лишь бы меня довести до слез. Лгун несчастный!
— Не лгун. Нинуська была, не видел ты, Сеня! — Веткин подморгнул ему. — И яблоки она принесла. А Балагурова я в сквере встретил.
Сеня не принял игры.
— Зачем говорить неправду информации! Никакой секретарши РТС здесь не находилось, я же ее знаю. Вы не расстраивайтесь, Елена Ивановна. — И, захватив амбарную книгу, пошел во двор, чтобы не мешать их свиданью.
Жалко было эту немолодую женщину с протяжным голосом, когда-то красивую, обаятельную, за ее отчаянные попытки отдалить старость, скрыть морщинистую шею, поблекшую кожу густо напудренного, нарумяненного лица. Особенно выдавали глаза, большие, погасшие, усталые. Вот и у Фени такие же глаза, только черные, непроглядные, как осенняя поздняя ночь. А волосы наполовину седые. У этой хоть седины незаметно — беленькая, льняная да еще подкрашенная.
Что такое жизнь с точки зрения людей? Жизнь есть недоумение в беспредельном пространстве бесконечного времени, удивленного бессмертным упорством смертного человека. Мужчина постоянно изобретает новые орудия и средства производства своего существования, борется за их внедрение в практику дела и наращивает всякие мускулы своей силы, а женщина рожает изобретателей и жен для них, борется за свою красоту, которая воодушевляет мужчин и награждает их за подвиги творчества.
Сеня повздыхал, забрался в знакомую беседку и развернул на круглом столе амбарную книгу. Надо не грустить в старинной меланхолии, а делом выполнять свое человеческое назначение и совершенствовать жизнь людей. Балагуров говорил о подробной записке про движущуюся магистраль, вот и надо составить ее первовариантный черновик.
«Пыль и шум от движения технического прогресса машин, — начал Сеня, полизав кончик чернильного карандаша, — застилают человеку зрение глаз и слух ушей, он перестает видеть дальнейшие перспективы впереди себя и не слышит стона природы, которая забыла спокойную эволюцию постепенного развития себя и подвержена резким скачком пагубы».
Дальше надо посоветоваться с Владыкиным и попросить, чтобы он подсчитал неэкономную работу нынешних машин в денежном выражении рублей убытка. Пусть также узнает через статистиков, сколько в нашем СССР машин и их среднюю мощность. Цифра суммы общей мощности выйдет астрономической страшенности. Надо привести ее, а потом сказать в таком виде:
«Если объединить эту силу всей наличности моторов, то ей можно будет вращать земной шар в другую сторону, и солнце станет всходить с запада, а не с востока. Время тогда размотается обратно, земля помолодеет, но люди останутся прежними, не впадая в дикую первобытность, благодаря памятности передового опыта».
Затем идет подробное описание устройства самоходной дороги, а потом обоснование ее целесообразности:
«Несправедливо для дороги такое сиротское положение, когда она приводит человека, лошадь или машину куда угодно, а сама не умеет двигаться. К тому же текущее движение машин и моторных механизмов причиняет дороге вместе с прилегающей родной природой и атмосферой всякие вредные возражения, в результате чего стальные агрегаты НТР перемалывают жизнь усталой современности. Чтобы этого не было, мы на месте неподвижной дороги делаем послушно текущую магистраль и даем отставку машинам. Их моторы — легкие, средние полутяжеловесы и тяжелые великаны «МАЗо-КрАЗовского» изделия станут стационарными и всю силу своей мощи отдадут вращению магистрали туда и обратно, а вредность мы ликвидируем очень простым способом. Сделаем им одну общую трубу-глушитель, шум погаснет, а горячие газы будут отдавать тепло рабочей воде, вода от нагрева превратится в производственный нар, этот пар станет крутить турбину с генератором для электрического освещения дороги и прилегающих окрестностей в темный период времени. Кроме того, остатки несгоревших веществ по трубе будут отводиться в особые резервуары для химического производства. И еще одна плюсовая польза — безопасность. Наша МГПМ безопасна на все сто процентов, и люди самого робкого свойства забудут о страхе потери жизни, укрепятся характером и перестанут быть трусами во всех других делах. А в настоящее время у нас, к сожалению факта, есть трусы, которые оправдывают свое отступление и робость просто: «Лучше пять минут быть трусом, чем всю жизнь покойником!»
— Вот он где, наш папаня! — плеснулась из кустов звонкая радость, и голоногая Михрютка выбежала к беседке. За ней с грузным шумом, как лосиха, выплыла нарядная Феня с продуктовой сумкой в одной руке и с платочком в другой.
Сеня положил карандаш между страниц, захлопнул амбарную книгу и встал навстречу гостям.
— Моя Михрюточка пришла, счастье мое стосильное! — И протянул к ней руки с широкими кистями. — Здравствуй, моя красавица!
— А у тебя губы синие! — засмеялась Михрютка. — Мам, папанька губы чернилами накрасил! — По-бабьи всплеснула руками, залилась в неудержимом смехе и ткнулась ему соломенной головенкой в живот.
Сеня накрыл ее ладонью, а другой стал поспешно тереть губы.
Феня взобралась по приступкам в беседку, поставила на амбарную книгу тяжелую сумку и вытерла платочком вспотевшее загорелое лицо. Затем села и строго поглядела на мужа:
— Писал изобретенье?
— Писал, — сознался Сеня.
— Поди сюда. Маньк, пусти отца. Сеня послушно подошел.
— Высунь язык. — Поглядела на синий кончик языка, покачала цыганской седеющей головой. — Горе ты мое веселое! Ну-ка вытру. — И ухватила платочком его язык, потом вытерла подбористые тонкие губы. — И ведь говорила: не пиши, не выдумывай, свихнешься — нет, неймется ему, чудородию, и в больнице! Ты кто — совхозный директор, районный председатель? Чего ты хочешь?
— Жизнь вежливую наладить, Фенечка. Чтобы всем — счастье.
— А твое это дело? Есть начальники, пусть и налаживают, зря плату не получают. Ишь, нашелся наладчик счастливой жизни!
— Да, наладчик. Дело это, Фенечка, всеобщее, одной гражданской социальности, все о нем должны радеть. Поняла? И не ругайся больше. А то явилась и сразу ругаться!
— Да ладно, ладно уж, садись, рассказывай.
Сеня, обняв Михрютку, сел рядом у стола и стал радостно рассказывать про свою самоходную магистраль, но Феня тут же его остановила:
— Про леченье говори, про здоровье.
— А чего про леченье, я здоровый, хошь врача спроси, хошь Веткина. Он теперь и курить бросил.
— Видала твоего Веткина. Лежит злющий, как цепной пес, не подступись. У больницы с Ленкой его чуть не столкнулась — бежит с красными глазами, зареванная, видно, поругались опять, а встречного мужика заметила и бедрами завиляла…
— Выбирай выраженья разговора, тут ребенок!
— А что, неправда, что ли? Да я ее двадцать пять годов знаю, я ее всякую видала… — И понесла грешную Веткину так, будто сама была пресвятой мадонной и Сеня о ней ничего не знал, будто не она, а Ленка нарожала ему разномастных детей. Правда, Феня не виновата, что от мужа дети не рождаются, а все же…
Сеня нагнулся к Михрютке, прошептал на ухо:
— Я тебе тайный секрет скажу: дорогу я придумал — сама едет и других везет. Туда и обратно. Как лестница-чудесница в Москве. Помнишь, по телеку показывали?
— Ага, метро называется, — так же шепотом сказала Михрютка.
— Правильно, метро. Эскалатор. Только у меня не наклонный, а ровный, широкий и длинный, вместо дороги будет.
