5
Летом 1988 года в Экс-ан-Прованс приехали Ален и Люсиль: наша дружба с Аленом не терпела расстояний, наша близость с трудом переносила разлуку. Мне не хватало этого одержимого, мне мало было наших встреч во время моих скоротечных наездов в Париж по делам. Я нуждался в Алене, он был моим наперсником, и тот август стал одним из самых важных месяцев в моей жизни.
Встреча была радостной, продолжение — ничуть не хуже, хотя Люсиль, как я чувствовал, пристально наблюдала за мной в новой моей жизни. Что она при этом думала, трудно сказать. Скорее всего, я никогда этого не узнаю, да и какая разница.
Погода стояла великолепная, время в тени платанов на бульваре Мирабо текло лениво. Пока наши подруги строили планы и рассуждали о будущих детях, мы веселились, как мальчишки. Мой друг каждый день рассказывал мне о каком-нибудь своем приключении — для него было делом честя ни об одном не позабыть, и до чего же это всегда меня смешило!
Удивительно, но Ален совершенно не менялся с возрастом. Его жизненная энергия не убывала, прежний пыл не угасал. Однако теперь за этим привычным воодушевлением явно что-то крылось, и как он ни отпирался, но шестое чувство не раз мне подсказывало, что ему надо со мной поговорить о чем-то важном. Поначалу я думал, что у него семейные проблемы, но дело оказалось вовсе не в этом, а в чем — я узнал только накануне их с Люсиль отъезда.
— Жюльен, я ее видел… — вдруг сказал Ален.
— Кого?
Он на секунду замялся, потом выпалил:
— Софи!
Услышав ее имя, я задохнулся. В животе скрутило.
— Мы встретились у Пьера месяц назад, она была в Париже проездом.
— Ах, Пьер с ней встречается? Отлично. Ну и как она поживает?
— По-моему, неплохо. Сменила адрес и теперь живет в Англии.
— Она была одна?
— Нет, с каким-то типом, такой британский хлыщ. Ровно из тех, кто бесит тебя и…
— И?
— И она о тебе расспрашивала.
— А что ты ей сказал?
— Что ты живешь на юге с потрясающей женщиной и что ты счастлив… Я ведь не ошибся? Ты же счастлив?
— Да-да, ты все правильно сказал, я счастлив, я совершенно счастлив.
Бес — после трех лет изгнания — снова в меня вселился. И зачем только Ален мне все это рассказал? Зачем он это сделал? Может, он решил, что Экс — не место для меня? Наверное, мой друг знает меня куда лучше, чем мне казалось…
С этого дня начался наш разлад с Жюли. Пришла осень — и мы стали ссориться, теперь для ссоры годился любой предлог. Я поминутно был готов взорваться. Что бы она ни сделала, меня все злило; то, что раньше мне в ней нравилось, — теперь безумно раздражало, а это ощущение всегда означает, что роман подошел к концу. Именно в это время я впервые услышал, как Жюли кричит. Но может быть, она делала все это нарочно? Может быть, она поняла, что в мыслях я ее уже бросил, и хотела ускорить финал? Какая удивительная женщина!
* * *
И вот наконец утром третьего ноября я захлопнул за собой дверь ее квартиры. Ушел потихоньку, не прощаясь. Небо над Провансом слепило синевой, день выдался теплый и ясный, но меня знобило. Мне было грустно, мне было стыдно. Я понимал, что сделал Жюли несчастной, хотя и знал, что разрыв нужен ей не меньше, чем мне: ведь я не любил ее так, как любила меня она. И я не мог обманывать ее. Жюли заслуживала искренней любви.
Все то время, что я прожил в Эксе, парижская квартира меня ждала. Я оставил ее за собой, должно быть в глубине души понимая, что еще вернусь.
В Париже я полностью отдался работе: сначала играл одну маленькую роль за другой, потом роли стали не такими уж маленькими. Я понемногу обретал имя и профессиональную репутацию.
Меня уже знали как хорошего актера. В мае 1990 года мой агент раздобыл для меня роль в английском телефильме. Мне предстояло играть живущего в Лондоне француза. Съемки должны были продлиться два месяца и изменить мою жизнь… на время.
Лондон, Карнаби-стрит, половина девятого утра. Десятый день съемок. Группа изо всех сил старается угодить режиссеру Идену Клайву. Удивительная личность. Он бесспорно талантлив и признан во всей Европе.
Спать хочется смертельно. Пока гримерша в вагончике пытается меня растолкать, в дверь стучат:
— Excuse me, Sir, тут для you little письмецо.
— Спасибо, суньте его под дверь.
Прошу гримершу подать мне письмо.
Меня охватывает предчувствие. Конвертик маленький, но не все ли равно, из какой чаши упиться…
Привет, Жюльен,
Я знаю, что ты в Лондоне. Предлагаю в девять вечера у меня, Портобелло-роуд, 310, третий этаж справа. Рада буду снова тебя повидать.
Софи
Словно обухом по голове, но, в отличие от прошлых разов, я все-таки оказался готов к такому повороту. Бывая в Сити, я втайне надеялся — и опасался — встретить ее в ресторане или просто наткнуться, завернув за угол. Мир ведь так тесен. Я уже пять лет не видел Софи, а стоило прочесть ее записку — и этих лет как не бывало. Почему?
В гостиницу я вернулся в девятом часу. Заказал в свой типично английский — просторный и вместе с тем уютный — номер клубный сэндвич и бутылку «Lalande-de-Pomerol». Странно у меня прошел этот день: снялся в куче эпизодов, ни одного из них не прожив по-настоящему и думая о другом, даже сегодняшний рабочий материал не посмотрел. Я выпил вина, растянулся на постели. Как поступить: откликнуться на зов или сделать вид, будто я не получал записки? А если она опять причинит мне жестокую боль? А если на этот раз все будет хорошо? Ох, как же я устал от сомнений… Может, пойти на свидание и попросить больше не приглашать меня таким тоном, будто мы виделись только накануне? Это бесчеловечно — вот так играть чужим сердцем! Она не имеет права подобным образом со мной обращаться! Я хороший человек, известный актер, многие женщины готовы закрутить со мной роман. Нет, никуда я не пойду. Приняв решение, я наконец смог уснуть.
На следующее утро я всего лишь переместился из постели в постель: по плану в этот день мне предстояло сниматься в весьма интимной сцене с молодой и прелестной английской актрисой. Можете думать что угодно, но изображать любовь в присутствии полусотни людей из съемочной группы не так уж и приятно. Это просто часть работы.
— Мотор!
Избавлю вас от диалога, который, как в таких случаях и бывает, оказался крайне незамысловат и даже на английском звучал плоско и убого.
— Стоп! Снято. Отлично. Джулиан, вы были неотразимы!
Иден Клайв, похоже, остался доволен. Ну да, конечно, когда ты известный актер, все всегда отлично и прекрасно. Играешь любовную сцену — ты неотразим. Играешь подонка, который отправляет на тот свет целую семью, — ты неотразим. Сводишь счеты с жизнью — ты неотразим. Прекрасная профессия…
— Неотразим, но со мной ты бывал и получше.
Я узнал этот голос, я не забыл его. Я медлил, не спеша обернуться. Хотел — и боялся ее увидеть.
Она стояла передо мной — великолепная и уверенная в себе. С годами она стала еще более женственной и привлекательной. Не успел я спросить, что она здесь делает, как Иден Клайв кинулся с ней обниматься:
— Софи, Софи, наконец-то! Спасибо, что пришла!
Ага, так они знакомы. Вот от кого она узнала, что я в Лондоне… (Позже выяснилось, что она-то и посоветовала Идену пригласить меня на эту роль.) За весь двухчасовой обеденный перерыв мы с ней не обменялись ни единым словом, разговаривали только наши глаза. По тому, как держался Клайв, я заключил, что отношения у них с Софи очень дружеские. Оказалось, они познакомились в самолете где-то между Лондоном и Мадридом: она была на работе, он летел на выбор натуры для своего нового полнометражного фильма.
— Вот как, Джулиан, стало быть, you know Софи?
— О да, действительно, я know Софи, а если точнее — украшал ее жизнь в течение шести дней. Потом она сменила обстановку.
Тон моего голоса мгновенно остудил теплую атмосферу застолья.
— Пойду-ка я лучше отдохну в гримерке, здесь слишком душно. Извините.
Несколько минут спустя ко мне вошла Софи.
— Софи, чего ты хочешь?
— То есть как — чего я хочу? Что ты имеешь в виду?
— Что? Только то, что ты пять лет не давала о себе знать, а теперь явилась как ни в чем не бывало.
— Я…
— Что — я? Ну что — я? Сейчас скажешь, что много раз хотела мне позвонить, что часто обо мне думала и что теперь жалеешь о своем решении?
— Именно так и есть…
— Слишком просто у тебя все получается, девочка! Я влюбился в тебя с первого взгляда. Я любил тебя. Я никогда ни одну женщину так не любил. А ты разбила мне сердце. К счастью, рана уже зарубцевалась, и я от тебя излечился.
Софи несколько секунд молча стояла передо мной. Потом с усилием произнесла:
— Мне жаль, что я заставила тебя страдать.
— А как мне жаль. Ладно, до встречи… через пять лет!
Она была нежеланной гостьей, и не увидеть, не услышать этого мог бы разве что слепоглухой, лишенный заодно и всех прочих чувств. Но как только дверь за ней закрылась, я понял, что опять совершил ошибку. Хватило нескольких минут, чтобы моя едва затянувшаяся рана снова начала кровоточить, и боль была такая, что хотелось сдохнуть. Я любил эту женщину, и время тут оказалось бессильно. Только все равно мне следовало сопротивляться.
