— Но наши чемоданы, вещи? — Маргарет обернулась на открытую дверь номера.
Рука Генри крепче сжала ее запястье.
— Не заходи туда, — и добавил громче, для Клита. — Если необходимо, мы вернемся за нашими вещами с полицией.
Клит остановился, повернулся к ним.
— Мистер Браун, до сих пор вы олицетворяли само спокойствие. Мне бы не хотелось, чтобы вы начали горячиться. В Калифорнии так не принято. Пожалуйста, умерьте свой пыл.
— Я не люблю таких шуток.
— Мистер Браун, это не шутка.
— Мои ключи от машины у вас?
— Я же говорил вам, что они в бюро оформления. С чего мне вас обманывать?
— Ладно, я иду прямо туда, — Генри увлек Маргарет за собой. Клит следовал за ними по пятам. — И не пытайтесь остановить меня, молодой человек.
— Я и не собираюсь, мистер Браун. Но прошу называть меня Клит, а не молодой человек. — Генри обернулся. Ни тени улыбки на лице Клита. Судя по всему, обращение по фамилии имело для него немаловажное значение.
— Вы же не хотите, чтобы я называл вас старик? — пояснил Клит.
Он повел Генри и Маргарет вокруг здания. Перед другим корпусом стояли три парня, светловолосые, как и Клит, в таких же синих джинсах и оранжевых футболках.
А где же другие гости? Генри быстрым шагом направился к одному из парней. Не все же здесь сумасшедшие. Но парень, коротко глянув на Клита, ретировался в корпус. Тот же маневр повторили и двое других.
Кроме оранжево-синей троицы они никого не увидели. Жилую зону окружал лес, и секвойи как часовые возвышались на склонах гор. Генри повернулся к Тихому океану. Полоса густой растительности отделяла «Клиффхэвен» он рокочущего прибоя. Где-то там, меж деревьев, пролегала извилистая дорога, по которой они поднялись сюда. Теперь им предстояло спуститься вниз.
— Я с удовольствием покажу вам, где находится бюро оформления, — прервал молчание Клит.
Генри посмотрел на Маргарет.
— Бывают ситуации, когда от большого ума нет никакого проку.
— Ерунда, — покачал головой Генри, хотя Маргарет, на руках которой иной раз умирал пациент, была безусловно права.
— Можете не торопиться, — вставил Клит. — У меня времени предостаточно.
— А у меня — нет, — огрызнулся Генри, знаком приглашая Клита показать им дорогу.
Клит подвел их к соседнему зданию, взлетел по трем ступенькам к стеклянной двери, распахнул ее, пропустил Генри и Маргарет вперед.
Бюро оформления занимало одну комнату. Две кушетки, кофейные столики перед ними, несколько стульев. Слева от двери большой стол, за ним — девушка в оранжевой футболке с надписью «КЛИФФХЭВЕН» на груди.
— Добрый вечер, — радостно поздоровалась она.
— Я Генри Браун.
— Да, я знаю.
— Я бы хотел получить ключи от машины.
— О, но они заперты, мистер Браун. К сожалению, я не могу дать их вам без разрешения Клита.
Генри уже понял, что криками ничего не изменишь.
— Мисс, этот «форд» принадлежит агентству «Хертц».
Девушка посмотрела на Клита.
— Ты не ввел их в курс дела?
— Я сказал, что ключей он не получит. Просто он упрямится, как некоторые из них.
Генри повернулся.
— Некоторые из кого?
— Мистер Браун, вы же не столь наивны. Ума ведь вам не занимать. Пойдемте, я собираюсь пригласить вас и вашу жену на настоящий пир. Вы же знаете, у нас первоклассный ресторан.
— Как я понимаю, это главная достопримечательность вашего заведения? — голос Генри сочился сарказмом.
— Поначалу все было иначе. Но нам повезло. Среди первых наших гостей оказался ресторатор… есть такое слово, не так ли? В общем, вам ясно, что я имею в виду. Раньше он был шеф-поваром, и мистер Клиффорд, должен отметить, умнейший человек, сразу же понял, как можно его использовать.
— Вы наняли вашего гостя поваром? Но почему этот человек захотел работать на вас?
Клит улыбнулся.
— Желание тут ни при чем, мистер Браун. Наши гости остаются с нами навсегда.
Часом раньше, пока Генри и Маргарет спали, Клит тоже решил устроить себе сиесту. Правда, подразумевал он под этим отнюдь не сон. Он пошел в свою комнату и позвонил Шарлотте.
— Приходи.
— Я думала, ты сегодня не позвонишь.
— Не сердись, меня задержали новенькие. Так ты идешь?
Шарлотта выдержала паузу.
— Еще нет, — и они оба рассмеялись.[6]
Клит лежал на кровати, когда Шарлотта постучала в дверь. Она вошла, не дожидаясь ответа, и закрыла дверь на ключ.
— А если бы у меня кто-нибудь был? — спросил Клит.
— Я бы ее убила.
Клит мнил себя знатоком женщин, и его восхищала фигура юной, светловолосой, высоченной Шарлотты. Его не смущал даже ее рост. Вот только стоять рядом с ней он не любил.
— Места здесь хватит, — он похлопал рукой по кровати. — В горизонтальном положении ты мне нравишься больше.
— А нельзя ли нежнее? — Шарлотта улеглась рядом с ним. Клит частенько приглашал ее к себе во второй половине дня.
— Нежнее? — Клит коснулся пальцем соска ее левой груди, проглядывающего сквозь оранжевую футболку. Затем палец обежал сосок по кругу, едва касаясь его. Как всегда, это легкое прикосновение возбудило Шарлотту. Увидев, как набух сосок, он убрал руку. Хорошего понемножку, таким был его девиз, когда дело касалось женщин. Пусть платят за удовольствие.
— Заполучил себе двух красавцев, — поделился он с ней последней новостью. — Генри Браун. Его жена врач.
— Милашка?
— О господи, да она годится мне в матери.
— Как и миссис Клиффорд.
— Думай, о чем говоришь, — палец его вернулся на грудь Шарлотты, на этот раз на правую. — К сожалению, еврея не всегда можно определить по внешнему виду. Они должны носить какой-то опознавательный знак.
Шарлотта указала на нос.
— О, некоторые делают пластические операции. А другие вообще не похожи на евреев, как этот Браун. Скорее, в его жене есть что-то еврейское, но я готов спорить, что она не еврейка.
Рука Клита переместилась на живот Шарлотты.
— Я рада, что ты находишь меня привлекательной.
— А с чего ты взяла, что я нахожу тебя привлекательной? — полюбопытствовал Клит.
Шарлотта щелкнула по увеличившейся выпуклости на его джинсах.
— Вот этого не надо!
Тогда она погладила выпуклость.
— Так лучше?
— Гораздо.
— А ты когда-нибудь трахал еврейку? — спросила Шарлотта.
— Насколько я знаю, нет, — быстро ответил Клит, подумав об этой Минтер.
— В твоем голосе не чувствуется уверенности, — Шарлотта убрала руку.
— Успокойся, не трахал.
Клит положил глаз на Филлис Минтер в первый же день ее появления в ресторане. Он предположил, что ей лет тридцать пять, хотя взгляд и походка Филлис указывали на ту уверенность в себе, что свойственна женщинам постарше. И дело тут было не в груди, заднице или ногах, а в общем впечатлении, даже в ее манере ходить с высоко поднятой головой. Если уж ему суждено вкусить еврейский «персик», решил Клит, то это будет «персик» Филлис. И уж он заставит ее склонить голову, дабы увидеть, что принес он ей на сладкое.
Узнать номер комнаты Филлис не составило труда. А за небольшую услугу он достал и ключ. Через человека, который никогда не сказал бы об этом Шарлотте.
Филлис Минтер родилась за два года до окончания Второй мировой войны в одном из кварталов Бруклина, населенных преимущественно евреями. Ее отец, красивый мужчина, если судить по фотографии, запечатлевшей его в военной форме, вернулся из армии целым и невредимым. Достаточно быстро нашел место таксиста. Как бывший военнослужащий, Мортон Минтер, кружа по Манхэттену в поисках пассажиров, отдавал предпочтение военным. На второй неделе работы мужчина в солдатской форме попросил отвезти его на глухую улочку у железнодорожных путей. Там он приставил пистолет к затылку Минтера и приказал: «Гони бабки». Минтер начал поворачивать голову, чтобы сказать, что он только-только демобилизовался, как раздался выстрел. Мортон Минтер стал первым таксистом, застреленным в Нью-Йорке в том феврале. Добыча убийцы составила чуть меньше шести долларов.
Девочке сказали, что ее отца вновь взяли в армию. Четырехлетняя Филлис не поверила. Во-первых, он не попрощался, а во-вторых, его форма по-прежнему висела в шкафу. Мать Филлис, слабая, болезненная женщина, от горя тронулась умом. За дочерью она присматривать не могла, а потому позволила родственникам отвезти брыкающуюся и визжащую Филлис в приют, которым заведовал садист, питавший особый интерес к девочкам, вступающим в пору зрелости. Не пропустил он и Филлис. Незадолго до ее дня рождения, ей исполнялось двенадцать, директор пригласил ее в кабинет и предложил двадцать пять центов за некое действо, о котором она читала в книжке, тайно ходившей среди ее подружек. Филлис, циник уже в двенадцать лет, не возражала против того, чтобы продать ее единственное богатство, но только не за двадцать пять центов. Хотя директор проповедовал социализм, то есть предлагал делить то, что имеешь, с ближним, Филлис, обладавшая незаурядным умом, читала и литературу, в которой высказывалась прямо противоположная точка зрения. Она знала, что живет в обществе, в котором продаваться надо за самую высокую цену, и уж конечно не за двадцать пять центов. Она убежала, решив испытать судьбу.
