– Деньги, которые я получу, не пойдут ни на что долговечное. Если я выиграю на какой-то шоу-викторине десять миллионов фунтов, все они пойдут на вещи, которые, скажем так, можно прожечь. То есть израсходовать. На твои наряды, конечно, потому что ты должна носить что-нибудь пропорциональное тем расходам, которые будешь делать. Время приобретать вещи долговечного типа совсем прошло, попомни мои слова. Деньги надо прожигать, тратить на жизнь, а вовсе не копить и не вкладывать в украшения, в обстановку и вещи такого характера.
Ну, я его мысль понимала, но Говард всегда своим домом гордился, и я бы подумала, он захочет купить новый гарнитур в столовую, или, скажем, высокочастотный приемник, или по-настоящему хорошие шторы в переднюю комнату. Но он никогда уже больше не говорил: «Когда я выиграю деньги, мы купим вон на ту стенку что-нибудь поприличнее этих глиняных уток». Он внутри странным образом изменился, Говард, но я ему верила.
И вот подошло время крупного шанса для Говарда, и предыдущим вечером он был точно так же уверен в себе, как вообще всю дорогу. Предыдущим вечером он попросил, чтобы я его проверяла по пьесам Шекспира, какие в них там персонажи, когда они были написаны, и так далее, так что я взяла книжку и по ней задавала вопросы. Он на каждый абсолютно правильно отвечал, даже глазом не моргнув. А потом разразился очередным своим странным взрывом.
– Э-э-э-эх, – сказал он, – наверняка было чертовски лучше жить в те времена, чем в эти. Я имею в виду, что в те дни все мужчины и женщины были полнокровными, и хлестали свой эль галлонами – могу тебе сказать, эль тогда крепкий был, – и скакали на лошадях, вместо того чтоб пускать выхлопные газы за рулем автомобиля, и не читали столько вранья и пакости в «Дейли уиидоу», не таращились каждый вечер в телик. Никаких тебе ракет «Поларис», ничего подобного. Просто чистая, честная, здоровая жизнь, бочки вина с Канарских островов, и дети поглядывали на родителей снизу вверх, не считали их мусором, не называли кондовыми предками. А когда шла война, каждый, как подобает, вооружался мечом и пускал кровь, рубил головы чистым достойным способом, не размалывал в кашу людей, которые никому ничего плохого не сделали, водородными бомбами и тому подобным. А когда пели песни, песни были хорошие и приличные, с осмысленными словами, а не распроклятая белиберда, которую сейчас всучивают тинейджерам на миллионах пластинок. Хорошо, – сказал он, хотя я не сказала ни слова, – ты можешь сказать, тогда не было гигиены, не имели они распроклятого удовольствия покупать хлеб и насквозь прозрачные куски бекона, сплошь завернутые в полиэтилен; и стиральных машин у них не было, и центрального отопления, все равно жизнь тогда была лучше, чем вот эта вот наша сегодняшняя.
– Откуда ты знаешь? – спросила я. – Ты ведь тогда не жил, так откуда ты знаешь?
– Я знаю! – крикнул он. – Просто знаю, и все.
Он был в таком настроении, когда с ним лучше не спорить. В средней современной школе мы не проходили никакого Шекспира, потому что учителя говорили, он нам не понравится и надоест. Они нам никогда не давали возможности посмотреть, надоест или нет. Но я видела картинки из тех времен, кружевные оборки и длинные волосы, бороды и так далее, так что мужчины вроде сэра Уолтера Рэли и сэра Фрэнсиса Дрейка выглядели типа битников, переодевшихся на маскарад. А еще мужчины носили колечки в ушах. У меня возникало ощущение темноты, жестокости и очень дурного запаха. А тут Говард кричит, их расхваливает, как будто продавать собирается, точно свои подержанные машины.
Ну, пришла пора Говарду ехать в Лондон. Он, разумеется, взял отгул, может, его босс подумал, будто выступление Говарда по ТВ подхлестнет торговлю, так что без всяких проблем дал отгул. Можете быть уверены, я давным-давно разнесла новости по всему супермаркету, и народ в Начищенном Башмачном Ряду уже жутко на это досадовал, кое-кто, по крайней мере. Мы подумывали, может, мне тоже надо отправиться с Говардом в Лондон, проявиться в программе, просто постоять рядом с ним, как бы посоперничать с эффектными девушками, которые приносят и уносят вопросы, но решили, что лучше остаться и смотреть дома. Так почему-то казалось реальней.
– А теперь, – крикнул американец или ирландец с теми самыми острыми чертами лица, – от души поприветствуем нашего следующего участника! – и сам первый захлопал, электроорган заиграл типа марша, и вот, за какой-то брюнеткой в костюме с низким вырезом, в сетчатых чулках до самой задницы, как у танцорки, – он очень мрачный, а она улыбается, зубы прямо выскакивают, – вот он, мой Говард, шагает в своем лучшем костюме.
Меня по-настоящему стошнило после чая; все шло к тому, что меня на самом деле стошнит, и точно, стошнило по-настоящему после чая, все начисто вылетело со свистом. Но, немножечко отдохнув, я почувствовала себя лучше, поэтому поднялась наверх, накрасилась очень старательно и надела вечернее черное платье, которое без спины, спустилась, немножечко посидела спиной к огню. Потом, за добрый час до «Снова и снова» (так называется, кстати сказать, потому, что ты вроде бы можешь снова и снова выигрывать деньги или еще что-нибудь) включила ТВ. Сердце у меня чуть ли не в рот выпрыгивало. Предположим, что-нибудь стрясется, например, лампа перегорит перед самым началом шоу. Предположим, замкнет электричество. Предположим, пробки вылетят, я в подобных вещах безнадежна, это было дело Говарда. Я немножечко обозлилась, что Говарда нет, а потом увидела, до чего это глупо. Так или иначе, все, можно сказать, обошлось хорошо. Пока шли новости с Гарольдом Макмилланом, и с президентом Кеннеди, и так далее, – персидский шах, Адам Фейт, – я ужасно гордилась, зная, что Говард сейчас как бы к ним приобщается, попав на ТВ.
Ну, Говард был вторым, первой участвовала старуха с подбородком торчком, которая очень кичилась своими восьмьюдесятью девятью годами или вроде того и настойчиво пожелала станцевать, продемонстрировать свои спортивные брюки. Ведущий викторины ей, конечно, подыгрывал, задавал легкие вопросы про кулинарию, помогал давать правильные ответы, потом обнял, поцеловал, и все радостно завопили. Так что Говарда поджидали небольшие проблемы, Говард серьезного типа, ему вряд ли захочется танцевать, или скалиться, как обезьяна, или откалывать глупые шутки. В любом случае, я запомнила каждое слово, сказанное в тот вечер. Сначала ведущий викторины сказал:
– Как ваше имя, сэр? – И Говард ответил, тогда ведущий викторины сказал: – Чуть погромче, пожалуйста. – И Говард зычно рявкнул так, что задребезжали безделушки на каминной полке. – Вы женаты, сэр? – И Говард сказал, что да. – А чем вы занимаетесь, сэр? – И Говард сказал, что торгует подержанными машинами, и это почему-то вызвало очень продолжительные аплодисменты. До сих пор не пойму почему. – А какие у вас хобби? – спросил ведущий викторины. И Говард серьезно сказал:
– У меня только одно хобби, это – моя жена. – После чего все практически упали.
Ведущий викторины хлопал до упаду, первый радостно заголосил, а я себя чувствовала глупо, но гордо. Я очень надеялась, что Миртл смотрит. Конечно, я знала, она будет сидеть и смотреть, как пришитая, точно так же, как мама и папа, да и, если уж на то пошло, все соседи, только Миртл наверняка скажет, будто забыла посмотреть, или их с Майклом куда-то заранее пригласили, или еще что-нибудь. Мне хотелось, чтобы Миртл признала, что она смотрела, не прикидывалась, будто нет. Хотелось, чтоб она про меня услыхала, что я – единственное хобби Говарда. Потом ведущий викторины сказал:
– И на какие вопросы вы хотели бы отвечать, Говард? – Теперь он отбросил «сэр» и держался совсем запросто.
И Говард сказал:
– Про книги.
Ведущий викторины кликнул девушку в сетчатых чулках с широкой улыбкой, точно это было ее шоу, и попросил принести вопросы про Книги. Тут все и началось, и у меня сердце заколотилось так, что я почти чувствовала его на вкус.
– Первый вопрос за один фунт, – сказал ведущий викторины. Думаю, будет проще, раз уж он решил держаться совсем запросто, называть его дальше по имени, то есть Лэдди О'Нил, настоящая собачья кличка. Так или иначе, Лэдди сказал: – Что было б лучше на завтрак – Шекспир или Бэкон?
– Вопрос чертовски глупый.
Публика не знала, как на это реагировать, а я вспыхнула, – очень уж это типично для Говарда, – но ведущий викторины, то есть Лэдди, только посмеялся и сказал:
– Он и должен быть глупым, ведь первый вопрос всегда такой.
Тогда Говард расплылся в широкой улыбке и сказал:
– Ладно, Бэкон, только я предпочел бы запить его чуточкой Шелли.
Никто из публики не понял, но Лэдди завопил до упаду и сказал:
– Очень хорошо, в самом деле отлично, имея в виду, разумеется, шерри. А теперь вопрос номер два, за два фунта. Какие три сестры писали книги под именем Белл?
И Говард сказал:
