Дэнни говорит, что, реагируя, необходимо помнить — машина хороша настолько, насколько хороши ее покрышки. Если покрышки теряют сцепление с дорогой, то, как бы отлично ни работало все остальное, — это уже не важно. Не имеет значения ни мощность, ни крутящий момент, ни тормоза, потому что машину уже начало заносить. И пока за счет старого доброго трения не выверена скорость и покрышки снова не обрели тягу, гонщик остается во власти инерции. А инерция — мощная сила природы.
Гонщику очень важно понять эту мысль и обуздать свои природные склонности. Когда заднюю часть автомобиля начинает заносить, гонщик может запаниковать и снять ногу с акселератора. Если он так поступит, то резко перенесет вес машины на передние колеса, и за счет вращения задних колес машину развернет.
Хороший гонщик попытается остановить занос, стараясь повернуть колеса в направлении движения машины, и ему может повезти. Однако в критические минуты, особенно, если машина едет слишком быстро, скольжение задней ее части в сторону продолжается, что уменьшает скорость. Затем шины вдруг сцепляются с дорогой, гонщик чувствует тягу, к несчастью для самого себя, потому что передние колеса машины повернуты не туда, куда надо. Возникает контрразворот, поскольку машина разбалансирована. То есть если водитель переусердствует в выправлении разворота в одном направлении, его неизбежно развернет в другом, причем второй разворот произойдет гораздо быстрее, и потому он намного опаснее.
Правда, если за рулем водитель опытный, знающий поведение машины, то как только покрышки начнут терять сцепление с дорогой и подниматься, он преодолеет инстинктивное желание затормозить. Напротив, он нажмет на акселератор и одновременно чуть-чуть ослабит пальцы на руле. Увеличение скорости заставит задние колеса опуститься на шоссе, и машина вновь станет устойчивой. Ослабление хватки руля уменьшит действие поперечных перегрузок. Разворота, таким образом, удастся избежать, и нашему водителю придется решать уже побочную проблему, вызванную его действиями, — с увеличением радиуса поворота возникает риск схода машины с трассы.
К сожалению, наш водитель оказался в нежелательной ситуации. Однако и теперь у него сохраняется возможность действовать. Он может справиться с неприятностью и успешно закончить гонку, даже выиграть, если и дальше проявит себя бойцом.
Оказавшись неожиданно и прочно запертым в доме, я не запаниковал. Не стал усердствовать в исправлении ситуации и не застыл от испуга. Приняв ее как данность, быстро и тщательно проанализировал случившееся и понял: Ева больна, болезнь, возможно, отразилась на ее способности мыслить здраво, и она едва ли вернется, чтобы позаботиться обо мне. Дэнни же появится дома через два дня и две ночи, на третий день.
Я — собака, и я умею поторапливаться. Это — часть моего генетического фона, который я так презираю. Когда Бог дал человеку большой мозг, он отнял у него подушечки на ногах и сделал их восприимчивыми к сальмонелле. Отказав собаке в большом пальце, сделав ее ущербной, он наградил ее способностью продолжительное время обходиться без еды. Как бы мне сейчас пригодился большой палец, всего один большой палец! Он помог бы мне справиться с тупым замком и убежать. Но нет у меня большого пальца, поэтому придется воспользоваться моей второй природной способностью — умением терпеть голод.
Три дня я очень экономно, понемногу, пил воду в туалете. Я блуждал по дому, принюхиваясь к щели между полом и дверью кладовки, мечтая о большой миске корма, выискивал на пыльном полу и в углах комнат упавшие крошки Зоиного детского питания «Здоровье», и кое-где я их находил. Мочился и испражнялся я на коврик у задней двери дома, возле стиральной машины. Панике не поддавался.
На вторую ночь, примерно через сорок часов одиночества, думаю, я начал галлюцинировать. Облизывая ножки высокого Зонного стульчика, я обнаружил на них давным-давно пролитые и высохшие остатки йогурта. Тем самым я непроизвольно вызвал к жизни пищеварительные соки, зарычал и вдруг услышал странные звуки из спальни Зои. Войдя туда, я увидел нечто жуткое и устрашающее. Одна из ее набитых синтетикой игрушек двигалась сама собой.
Это была зебра. Набитая дребеденью зебра, которую прислали Зое ее бабушка и дедушка по линии Дэна, возможно, сами набитые подобной же мурой, во всяком случае, мне они показались набивными игрушками во время нашей с Дэном встречи с ними в Сиэтле. Зебру я не очень любил, поскольку видел в ней соперницу, Зоя же ее обожала. Откровенно говоря, я удивился, обнаружив ее в нашем доме, поскольку Зоя любила зебру больше остальных игрушек, возила по дому в маленькой коляске и даже клала на ночь с собой в кровать. Она играла с зеброй так часто, что на ее меховой шкуре, чуть пониже головы, образовались небольшие потертости. Я поразился, найдя ее в комнате. По-моему, Ева непременно должна была затолкать ее в сумку, но, подозреваю, либо разволновалась, либо боль была нестерпимой, и она попросту забыла о зебре.
Теперь ожившая зебра не проронила ни слова, а, завидев меня, пустилась в пляс. Исполнила судорожный непристойный танец, завершившийся тем, что она начала тыкать своим кастрированным пахом в личико невинной Барби. Я разозлился и зарычал на приставучую хулиганку зебру, а она в ответ лишь усмехнулась и продолжила свои порочные действия, на этот раз с лягушкой. Голозадая зебра оседлала беззащитное животное и ездила на ней, высоко задирая копыта, как ковбой на мустанге, истошно выкрикивая: «Йо-хо! Йо-хо-хо!»
Угрожающе рыча, я начал осторожно подкрадываться к ублюдочной зебре, унижающей достоинство Зоиных игрушек. В конце концов у меня не хватило сил терпеть ее выходки. Я оскалился, и двинулся на зебру, собираясь раз и навсегда покончить с ее диким издевательством. Однако прежде чем я успел впиться клыками в чокнувшуюся зебру, она закончила свой глумливый танец и встала передо мной на задние ноги. Затем положила передние копыта себе на живот и разорвала себя по шву! Раздался треск материи, зебра запустила копыта внутрь себя и принялась доставать из своего живота набивку. Она продолжала выгребать собственные внутренности до тех пор, пока вся ее кровь вместе с ее внутренними демонами не оказались на полу, после чего, превратившись в жалкую тряпку, упала рядом. Внутренности ее бились, словно вырванное из груди сердце, постепенно затихая, и наконец замерли.
Шокированный случившимся, я вышел из Зоиной комнаты в надежде, что увиденное — плод моего воображения, наваждение, вызванное нехваткой глюкозы в крови, хотя в душе подозревал — никакое это не наваждение, а правда. Еще я чувствовал, что произошло ужасное.
На следующий день, ближе к вечеру, вернулся Дэнни. Я услышал, как возле дома остановилось такси, видел, как он вытаскивает из багажника сумки и направляется к задней двери дома. Я не хотел, чтобы он заметил мое волнение, но меня беспокоил испачканный мною дверной коврик, поэтому я два раза предупредительно, негромко пролаял. Я поглядел на него в окно, на лице Дэнни отразилось удивление. Он вытащил ключи, отпер дверь. Я бросился вперед, пытаясь задержать его, но он вошел слишком быстро и сразу наступил на коврик. Раздался мягкий чавкающий звук. Он посмотрел вниз и запрыгал на одной ноге в кухню.
— Черт подери! Что ты вытворяешь?
Он оглядел кухню. Там все лежало на своих местах, все было в порядке, кроме меня.
— Ева, — позвал он.
Евы не было, и я не знал, где она, потому что она ушла, а я остался один.
— Дома они? — спросил Дэнни.
Я не отвечал. Он подошел к телефону, снял трубку и набрал номер.
— Ева и Зоя еще у вас? — спросил он сразу, не поздоровавшись. — Я могу поговорить с Евой?
Спустя минуту он снова заговорил:
— Энцо здесь. Да я сам ломаю голову над этим. Ты оставила его одного? Это же безумие, — проговорил он. — Как ты могла забыть о нем? И все это время он здесь один? Черт подери!
Затем он положил трубку и, расстроенный, издал долгий стон, очень-очень громкий.
Он посмотрел на меня и проговорил:
— Проклятье. Ну она и отмочила номер.
Дэнни быстро прошел через весь дом. Я не последовал за ним, остался ждать у черного входа. Через минуту он вернулся.
Ты использовал только коврик? Молодец, Энцо. Отлично справился.
Он вытащил из кладовки пакет для мусора, сунул в него испорченный коврик, завязал его и отнес на улицу. Потом вытер шваброй место, где он лежал.
— Представляю, как ты есть хочешь.
В одну миску он налил мне воды, в другую насыпал корм, который я съел так быстро, что даже не успел насладиться вкусом — по крайней мере набил желудок. Молча, с красным от негодования лицом, Дэнни наблюдал как я ем.
— Ева и Зоя приехали довольно скоро. Подошли к задней двери, и Дэнни открыл ее.
— Невероятно, — упавшим голосом произнес он. — Как ты могла так поступить?
