— Мам! Мам!
Ее взгляд проследовал за моим пальцем. Я обнаружил объявление: в киножурнале перед сеансом рассказывается история русской космической программы, и называется он „С Гагариным к звездам“. Более того, извещение это хвастливо заявляло, что киножурнал — „в ЦВЕТЕ“, хотя мне дополнительные приманки и не требовались. С вытаращенными глазами я пустился изображать пантомиму мольбы, но, едва начав, понял, что стараться не обязательно: родители уже все решили. Мы встали в очередь за билетами. Кассирша взглянула на меня из своего возвышенного укрытия с сомнением, и моя рука тревожно вцепилась в отцовскую. Женщина спросила:
— Вы уверены, что он достаточно взрослый?
И я вдруг пережил то же стремительно пикирующее отчаяние, туже эмоциональную тошноту, которую испытал в миг, когда прыгнул в неподогретый бассейн.
Но деда на кривой козе не объедешь.
— Продавайте нам билеты, женщина, — сказал он, — и следите за своим носом.
В очереди за нами кто-то хихикнул. И вот мы цепочкой вошли в темный затхлый зрительный зал, и я уже все глубже и глубже вжимался в кресло на небесах блаженства, и бабушка сидела слева от меня, а отец — справа.
Через шесть лет Юрий погибнет, „МиГ-15“ необъяснимо вынырнет из низкой облачности и разобьется при заходе на посадку. К тому времени я уже достаточно повзрослел, чтобы пропитаться недоверием ко всему русскому и замечать зловещие шепотки о КГБ и о том недовольстве, которое мог возбудить мой герой у себя на родине, настолько обаяв ликующих жителей Запада. Наверное, Юрий и в самом деле подписал себе смертный приговор в тот день, когда пожимал руки детишкам в Эрлз-Корте; однако смерти я в тот день желал им, а не ему.
Как бы то ни было, теперь я уже не могу припомнить и даже вообразить восторг собственной невинности, с которым тогда высидел неумелую и громоподобную дань его подвигу. Хотел бы — но не могу. Лучше б ему остаться предметом безмозглого обожания, а не превращаться в еще одну двусмысленную и неразрешимую загадку взрослой жизни — в историю без надлежащего конца. Загадок мне и без того скоро хватит.
* * *
ВОСКРЕСЕНЬЕ, 17 СЕНТЯБРЯ, И ВСЮ НЕДЕЛЮ
Дети до 16 лет. по воскресеньям допускаются только в сопровождении взрослых
В воскресенье допуск в зал — с 16:15, по будним дням — с 13:30
Сидни ДЖЕЙМС Ширли ИТОН Кеннет КОННОР
в фильме
КАКОЕ НАДУВАТЕЛЬСТВО![9]
Сеансы по будним дням в: 15:00–17:53 — 20:45 („У“)
— а также —
С ГАГАРИНЫМ К ЗВЕЗДАМ
Официальная русская документальная кинолента в ЦВЕТЕ,
с комментариями БОБАДЭНВЕРСА-УОКЕРА
Сеансы по будним дням в: 13:40–16:30 — 17:25 („У“)
* * *
Едва свет в зале стал гаснуть вторично и на экране, объявляя о начале основного фильма, появился сертификат цензора, мама перегнулась и зашептала поверх моей макушки:
— Тед, уже почти шесть часов.
— И что с того?
— А сколько эта картина идти будет?
— Не знаю. Часа полтора, наверное.
— Нам же еще столько обратно ехать. Когда приедем, ему спать давно пора будет.
— Один раз-то можно и попозже лечь. У него ж сегодня день рождения.
Начались титры, и глаза мои прилипли к экрану. Фильм был черно-белый, а музыка, хоть и не без некоторой шутливости, почему-то наполнила меня тревожным предчувствием.
— А ужин? — не успокаивалась мама. — Как же мы с ужином будем?
— Ох, откуда я знаю. Остановимся где-нибудь по дороге и поедим.
— Но так мы еще больше задержимся.
— Сиди и смотри кино, ладно?
Но и следующие несколько минут я замечал, как мама то и дело нагибается к свету и посматривает на часы. А потом я даже не знаю, что она делала, поскольку целиком погрузился в фильм.
Кино было про какого-то нервного и вежливого дяденьку (его играл Кеннет Коннор). Однажды вечером к нему домой заявился зловещий адвокат и до смерти его перепугал. Адвокат пришел сообщить, что недавно у Коннора умер дядя, и ему теперь нужно немедленно ехать в Йоркшир, где в их семейном особняке Блэкшоу-Тауэрс будут оглашать завещание. Кеннет садится на йоркширский поезд вместе со своим другом, тертым букмекером (которого играет Сидни Джеймс), а приехав, понимает, что Блэкшоу-Тауэрс стоит на дальнем краю вересковых пустошей и до ближайшего жилья очень далеко. Друзья никак не могут найти такси, а потому соглашаются доехать до особняка на катафалке. И тот ко всему высаживает их посреди болот в густом тумане.
Когда они наконец добираются до дома, то слышат вдали протяжный собачий вой.
Сидни: „Не очень похоже на воскресный лагерь, а?“
Кеннет: „В этом месте есть что-то жуткое“.
Весь остальной зал, видимо, счел это очень смешным — я же к тому моменту был соответствующим образом напуган. Раньше меня никогда ни на что подобное не водили: хотя в строгом смысле картина не была фильмом ужасов, все детали были весьма убедительны, а мрачная атмосфера, драматичная музыка и неотступное чувство, что сейчас произойдет что-то кошмарное, пытали меня странной смесью страха и возбуждения. Какой-то части во мне больше всего на свете хотелось выскочить из кинотеатра на свет божий — вернее, туда, где от него еще что-то осталось, — но другая часть была полна решимости смотреть, пока не станет ясно, к чему все идет.
Кеннет и Сидни тихонько вступают в вестибюль особняка Блэкшоу-Тауэрс и видят, что внутри дом — такой же жуткий, как и снаружи. Их встречает мрачный и суровый дворецкий по имени Фиск — он ведет их наверх и показывает комнаты. К своему немалому смятению, Кеннет понимает, что его не только разлучили с другом и ведут в Восточное крыло, но и спать ему придется в той комнате, где скончался дядюшка. В холле тихо и тревожно играет орган. Они снова спускаются вниз, их знакомят с прочими членами семейства Кеннета: его двоюродными братьями и сестрами — Гаем, Дженет и Малколмом, дядей Эдвардом и сумасшедшей тетушкой Эмили, для которой время замерло на Первой мировой войне. Адвокат не успевает приступить к чтению завещания, как появляется еще одна женщина: молодая и красивая блондинка — ее играет Ширли Итон. Здесь она потому, что ухаживала за дядюшкой Кеннета во время его смертельной болезни. Стульев за столом на всех не хватает, поэтому Кеннету приходится сидеть чуть ли не на коленях у Ширли. Кажется, он этим вполне доволен.
Оглашают завещание, и выясняется, что никому из родственников ничего не досталось: все они пали жертвами розыгрыша. Расходясь по комнатам перед сном, они жутко ссорятся. И тут в доме неожиданно гаснет свет. За окнами уже вовсю бушует страшная буря, и Фиск предполагает, что, наверное, сломался генератор. Кеннет и Сидни вызываются сходить с ним и проверить. Зайдя в сарай, где стоит генератор, они видят, что механизм этот вдребезги разбит. По пути к дому они с изумлением видят, что посреди лужайки под проливным дождем в шезлонге сидит дядя Эдвард.
Сидни: „Чего он там сидит?“
Кеннет (смеется)'. „Невероятно. Он же простудится и умрет от… умрет от…“
Он оглушительно чихает, и дядя Эдвард одеревенело падает с шезлонга. Он уже мертв.
Кеннет: „Сид… он?..“
Сидни: „Ну, если нет, то он очень крепко спит“.
Раздается кошмарный удар грома — тут мама снова перегнулась к отцу и прошептала:
— Тед, вставай, пошли.
Отец в голос хохотал.
— Зачем?
— Это не годится ребенку.
Кеннет: „То есть, я имею в виду, что мы не можем его тут оставить, правда? Слушайте, давайте перенесем его в амбар, где готовят консервы, — должно быть, это где-то там“.
В зале снова захохотали, когда Кеннет, Сид и дворецкий попробовали приподнять дородное тело дяди Эдварда.
Сидни: „Погодите, гораздо проще будет амбар сюда перетащить“.
Над этим засмеялась даже бабушка. Мама же снова посмотрела на часы; отец, вероятно, решив, что я могу испугаться, взъерошил мне волосы, а руку оставил рядом с моей, чтобы я мог за нее схватиться и прижаться к нему, если захочу.
Кеннет и Сид заходят в дом и сообщают остальному семейству, что дядю Эдварда убили. Сид пытается позвонить в полицию, но понимает, что телефонная линия оборвана. Кеннет говорит, что он едет домой, но адвокат замечает, что в такую погоду все пустоши затопило, проехать невозможно, а если он все равно уедет, то полиция заподозрит его первым. Он рекомендует всем немедленно разойтись по комнатам и запереть двери.
Фиск: „Это только начало. За первым последует и второй, помяните мои слова“.
Сидни: „Спокойной ночи, хохотунчик“.
Кеннет и Сидни уходят наверх вместе, но, оставшись один, Кеннет понимает, что заблудился в лабиринтах старого особняка. Он открывает одну дверь, думая, что попал к себе, но находит в комнате Ширли — на ней только комбинация, и она собирается переодеться в ночную сорочку.
