Ярда и Гонзик обратили недоуменные взоры к Вацлаву, но тот опустил глаза и взялся за ручку двери. В лицо ударил теплый запах грязных пеленок и мыльной воды. Женщина с растрепанными волосами развешивала мокрое белье на веревке, натянутой между нарами.
— Новенькие? Здесь Familienzimmer[24]. Попробуйте зайти в одиннадцатую. — Женщина вынула из ведра следующую пеленку, на мгновение закрыла глаза и бессильно свесила руки. — Не ори, — устало сказала она в сторону детской кроватки.
Вацлав открыл дверь с номером одиннадцать; приятели последовали за ним. Недалеко от двери человек средних лет, сидя на койке, старательно наматывал портянку на босую ногу, затем надел высокий, до колен, ботинок.
— Nazdar![25] — сказал он решительно. — Вас трое? Два свободных места найдется. Позавчера двое смылись, с одеялами, конечно. — Его голос, неожиданно высокий и резкий, как-то не вязался с дюжей, плечистой фигурой.
Вацлав отрекомендовался: полное имя, фамилия и звание. Его протянутая рука привела в смущение обитателя лагеря, и он как-то неловко пожал ее.
— Ладя, — улыбнулся он, показав крепкие ровные зубы. — Но в нашей комнате меня называют Капитаном.
Ярда бросил взгляд на верхние нары.
— Да, господа, мы здесь проживаем совместно с девушками. — Капитан прошелся между нарами: портянка терла ногу. Он уселся и стал переобуваться.
— Эти живут здесь в виде исключения. Вообще-то женщины квартируют отдельно. Только семейных поселяют вместе: мужчины и женщины. Но на наш барак это правило не распространяется. Он предназначен для новичков. Ты особенно-то не заглядывайся на них. Здесь я главный начальник, староста. — Ладя осклабился: — Баскервильский пес по сравнению со мной щеночек, если речь зайдет о дисциплине. — Гладко выбритое, широкое, с правильными чертами лицо Капитана вызывало доверие.
— Они что, больные? — кивнул Ярда в сторону девиц.
Одна из девушек тихонько посвистывала носом во сне.
Капитан нахмурился.
— Работенка у них ночная. Не будите их! — И он стал обматывать портянкой другую ногу. От уголков его глаз к вискам веером разбегались тонкие нити мелких морщинок. Вблизи он выглядел не моложе сорока лет.
Гонзик занял одно свободное место на нарах. Ярда швырнул свою сумку на другое. Вацлав же беспомощно оглядывался по сторонам.
— Сегодня на ночь можешь занять мою постель, — сказал Капитан, вынимая из старого портфеля жестяную коробочку с надписью «Navy Cut»[26]. Он высыпал на соломенный тюфяк иголки, два клубочка ниток, пуговицы, разложил на коленях пиджак, извлек откуда-то лоскуток материи и начал нашивать заплату на протертый локоть. — Осторожность — мать мудрости, а «от великого до смешного один шаг», — заключил Ладя.
— Разве ты здесь не живешь? — спросил Вацлав подавленно.
— Живу, — сказал Капитан, откусив нитку и вдевая ее в иглу. Затем он поднял на Вацлава голубые глаза: — Сегодня ночью меня не будет дома.
В комнате воцарилась тишина. Девушка на верхних нарах вздрогнула во сне и перестала посвистывать. Гонзик провел ладонью по лбу. В ушах у него звучало последнее слово Капитана: «дома». Этот человек здесь — дома! Гонзик в недоумении осмотрелся. Под потолком висела тусклая, засиженная мухами лампочка. Деревянные стены, одиннадцать нар, почерневший, изрезанный стол, около него две скамейки, одежда, развешанная на гвоздях у изголовий.
«Нет, это какое-то невероятное недоразумение!»
В коридоре поднялся шум: громкие голоса, звяканье жести, грохот бидонов. Из угла вышел толстый лысый старик в очках. На нем был сильно помятый костюм из дорогого материала, расстегнутая рубашка и спущенный узелок галстука не придавали солидности его фигуре. Толстяк критически оглядел новичков, слегка кивнул им головой, его мясистые губы шевельнулись, но он ничего не сказал и указательным пальцем тронул седеющие усики. Пробираясь бочком по проходу между нарами, толстяк тронул кого-то на одной из нижних нар и произнес:
— Баронесса, ужинать!
Нары заскрипели, с них спустились тощие белые ноги и нащупали шлепанцы. Жилистая рука сняла с гвоздя шелковый халат, а с полки — белую миску. Увидев молодых людей, женщина всплеснула руками:
— Новички! Пресвятая богородица, и меня не разбудили! Откуда вы, мальчики? А правда, что в Праге готовятся к встрече Трумэна со Сталиным? Сумасброды! Неужели они настолько глупы, что всерьез надеются, будто Трумэн поедет в Прагу?! — заговорила она дребезжащим голосом и сжала костлявые руки. Баронесса остановилась перед зеркалом, прикрепленным к стояку, поправила высокую замысловатую прическу и напудрила увядшее лицо с красными пятнами на скулах.
Прежде чем молодые люди успели ей ответить, два здоровых парня втащили в комнату большой молочный бидон. Старший из них начал разливать суп.
— Девушки, ужинать! — Капитан растолкал спящих девиц.
Они проснулись. Капитан представил им вновь прибывших.
— Ирена и Ганка, — назвал Капитан имена девушек, но не пояснил, которую как зовут, а сами девушки не сочли нужным представиться. Старшая приподняла взлохмаченную голову.
— Суп мясной хотя бы? — громко зевая, спросила она.
— Нет, картофельный, — ответил Капитан.
Девица презрительно опустила уголки красивых губ и снова легла.
Человек, разливавший суп, спросил у новичков:
— Имеете продовольственные карточки?
— Откуда? Они еще не зарегистрировались, — нахмурился Капитан и заговорщически толкнул локтем Вацлава.
— Девчата есть не будут. Возьмите их порции. — Не дожидаясь согласия, Капитан снял с полки две миски и встал в очередь за супом.
— Добавь еще, — сказал он раздатчику, — их ведь трое. А ложки у вас есть? — обернулся Ладя к парням.
Они отрицательно покачали головами.
— А зря. Небось когда ходили на два дня в туристский поход, ложку брали, а тут уходили из дому навсегда и оставили ложку дома, черти! — укоризненно промолвил он. — Возьмите пока у девушек.
Дверь опять распахнулась, и в комнату вбежал мальчик лет одиннадцати, следом вошли высокий, очень худой человек и две женщины. Долговязый перекрестился. Когда женщины вошли в круг света, стало видно, что одна из них молодая, некрасивая, плоскогрудая. Очевидно, это были дочь и мать. Девушка уставилась лихорадочно блестевшими глазами на юношей и начала одной рукой нервно стягивать вырез блузки, а другой — энергично взбивать волосы.
— Я уж подумала, что вернулся Казимир, — сказала она по-польски, покраснела и тут же болезненно закашлялась, низко наклоняя голову.
— Ojcze nasz, ktorys jest w niebiesiech…[27] — слышался громкий шепот отца семейства. Когда он шептал молитву, под носом у него подпрыгивала узкая изогнутая полоска усов, подобная скобке.
Веснушчатый мальчишка не спускал больших искрящихся глаз с новичков и только для виду шевелил губами.
Женщина с высокой прической, которую назвали «Баронессой», с негодованием посмотрела на нары, где лежали девицы.
— Нашим благородным дамам ужин опять не по вкусу, — скрипнул ее неприятный, каркающий голос. Наклонившись через стол к Вацлаву и вытянув длинную шею, она закончила: — Наверное, им перепадает кое-что повкуснее, а?
— Ну и пусть их, Баронесса, — басом прогудел толстяк. — Помните, что наш собственный гнев приносит нам больше зла, нежели то, что нас к нему побуждает.
— Не философствуйте, а то остынет ваш суп, уважаемый господин ректор, — отрезала женщина.
У старого господина конвульсивно задергался мускул на лице. Он склонил голову над миской и ничего не ответил.
Баронесса взглянула на красивое здоровое лицо Ярды.
— Вот это волосы! — одобрительно сказала она, показав белоснежные ровные зубы.
Вацлав проглотил две ложки похлебки и отодвинул миску. Гонзик не понял, в чем дело.
— Болтушка для собаки. Эх, как кормили нас в Мюнхене!.. — сказал Вацлав.
— Все новички такие привередливые, — заметила Баронесса и по-приятельски улыбнулась Гонзику. — Картофельный суп — это единственное блюдо, которое здесь готовят более или менее сносно.
— Давай-ка сюда! — нетерпеливо сказал Ярда, ожидавший, когда Вацлав уступит ему миску и ложку.
Верхние нары скрипнули — девушки снимали пижамы и облачались в платья. Гонзик увидел упругую линию бедра. Какое-то мгновение он смотрел прямо в глаза девушке — в них не было ни возмущения, ни вызова.
После ужина обитатели барака понемногу разбрелись. Некоторые вышли в коридор и возвратились с вымытыми мисками.
— Почему вы не проветриваете помещение? — спросил, побледнев, Вацлав у старой дамы.
— Mon dieu![28] — жеманно воздела руки Баронесса. — Ведь зима на носу. Мы еще насидимся в холоде. Кому охота мерзнуть преждевременно?
