– Здравствуйте, господин Лаппонен.
– Николай! Здравствуй! – Капитан улыбнулся, подавая пухлую крепкую руку. – Что-то давно мы с тобой не виделись!
– Два последних поезда были днем. Принимал господин Тырса. – Блондин пожал протянутую руку.
– Да, да, да… – Капитан с улыбкой смотрел на блондина. – Ты всегда бодрый, подтянутый. Приятно смотреть.
– Спасибо. – Блондин щелкнул замком кейса, открыл, протянул папку с документами.
Лаппонен взял их, надел узкие очки в тонкой золотой оправе, пролистал:
– Как всегда, восемнадцать?
– Восемнадцать.
Блондин вынул из кейса маленький ледяной молот, длиной с мизинец, с кусочком горного хрусталя вместо льда и положил на документы.
– Это что такое? – поднял брови Лаппонен.
– Фирме «ЛЁД» в этом году исполняется десять лет.
– А-а-а! – Лаппонен взял сувенир. – А я уж подумал – ты мне взятку хочешь дать!
Они рассмеялись.
– Десять лет! – Лаппонен вертел крошечный молот. – Время несется, как Шумахер. А мы стоим на месте. И таращимся. Ладно, пошли глянем…
Он встал, взял папку:
– Теперь каждый вагон досматривают. И я обязан присутствовать. Такие времена, сам знаешь.
– Знаю.
– Закон есть закон.
– Закон делает нас людьми, – произнес блондин.
Лаппонен посерьезнел, вздохнул:
– Хорошо ты сказал, Николай. Если бы все русские это понимали.
Они подошли к поезду. Началась процедура таможенного досмотра. В каждом вагоне-рефрижераторе лежал лед, напиленный одинаковыми метровыми кубами. Последний вагон был заполнен лишь на одну треть.
– В Сибири не хватило льда? – усмехнулся Лаппонен, ставя печать на накладную.
– Не успели с погрузкой. – Блондин забрал документы, убрал в кейс.
Лаппонен протянул руку:
– Счастливого пути, Николай.
– Счастливо оставаться, господин Лаппонен, – пожал ее блондин.
Таможенники пошли к зданию, блондин – к голове поезда. Дойдя, поднялся на тепловоз по лестнице, закрыл за собой дверь. Впереди поезда загорелся зеленый свет, состав тронулся и пополз. Блондин открыл дверь салона. Отделанный в стиле хай-тек, с сиренево-серой мягкой мебелью, прозрачной барной стойкой и четырьмя маленькими спальными купе, салон был деликатно подсвечен мягким голубоватым светом. В кресле дремал второй машинист, за стойкой позвякивала посудой рослая блондинка-проводница.
– Все. – Блондин сел в кресло, положил кейс на стеклянную полку.
– Как долго теперь… – Потянулся, просыпаясь, рыжеволосый машинист.
– Новые времена у мясных. – Блондин снял пиджак, повесил на вешалку, зевнул. – Мир, дай мне…
– Серого чая, – подхватила проводница, косясь темно-синими глазами.
– Точно. И добавь к этому четыре сливы.
Проводница исполнила, принесла на подносе, подала:
– Ты совсем не спал, Лаву.
– Сон со мной, – ответил он и надкусил сливу.
Проводница села рядом с ним, положила ему голову на колени и сразу заснула.
Лаву съел сливы, выпил сероватый настой. И закрыл глаза. Второй машинист последовал его примеру.
Поезд набрал скорость и пошел по лесистой местности.
Через 48 минут он затормозил, свернул с главной магистрали и медленно пополз через густой еловый лес. Вскоре впереди в лесу обозначился пологий холм и большие серебристые ворота с голубой надписью «ЛЁД». Поезд подошел к воротам и дал сигнал. Ворота стали раздвигаться.
Спящие в салоне проснулись.
– Слава Свету, – произнес Лаву.
Проводница и второй машинист сжали его руки.
Состав проехал ворота. Сразу за ними начинался тоннель, уходящий под землю. Въехали в темный тоннель. Но ненадолго: впереди прорезался свет, по обе стороны стали наплывать узкие платформы, матово засияли голубым и белым гладкие стены.
И поезд остановился.
Сразу же к нему подошла многочисленная охрана в голубой униформе и подъехали на автопогрузчиках рабочие в белых комбинезонах и касках. Лаву, с кейсом в руке, первым сошел на платформу и, не обращая ни на кого внимания, быстрым шагом направился к стеклянному лифту в середине платформы. На ходу вынул электронный ключ, приложил к трехгранной выемке. Двери лифта бесшумно раздвинулись, Лаву вошел. Двери закрылись, лифт тронулся наверх. И быстро остановился. Лаву вышел и оказался у массивной стальной двери с видеокамерами и трехгранной выемкой для электронного ключа. Он приложил ключ. Двери разошлись, открывая большой светлый, голубовато-зеленый и совершенно пустой зал с огромной мозаичной эмблемой фирмы «ЛЁД» во весь пол: два скрещенных ледяных молота под алым, пылающим огнем сердцем. На сердце стоял седовласый худощавый старик в белом, с белой, аккуратно подстриженной бородой. Желтовато-синие глаза внимательно смотрели на Лаву. Лаву поставил кейс на мраморный пол:
– Шуа!
– Лаву!
Они подошли друг к другу и обнялись. Старик был гораздо мудрее сердцем. Поэтому, зная, какой далекий путь проделал Лаву, он сдержал свое сердце, позволив ему лишь короткую и мягкую вспышку – братское приветствие.
Лаву облегченно замер в объятиях старика: сердце Шуа всегда дарило неземной покой.
Старик первым разжал объятия, морщинистой, но твердой рукой коснулся лица Лаву и произнес по-английски, с американским выговором:
– Свет с нами.
– Свет в твоем сердце, брат Шуа, – очнулся Лаву.
Старик в упор вглядывался в красивое молодое лицо Лаву, словно видел его впервые. Он сохранил способность радоваться встрече с каждым братом, как в первый раз, словно открывая заново родное сердце. Это давало старику огромную силу. Шуа видел сердцем дальше и глубже многих братьев Света.
– Ты устал после дороги, – продолжал Шуа, беря Лаву за руку. – Пойдем.
Лаву шагнул, но обернулся, глянул на оставленный на полу голубой кейс. Он стоял прямо на одном из огромных ледяных молотов мозаики, совпадая цветом со льдом и почти полностью исчезая из-за такого совпадения.
– Теперь это уже не нужно, – улыбнулся Шуа. – Никому не нужно.
Они вышли из зала и сразу же оказались в апартаментах Шуа. Здесь все было просто и функционально, но во всех комнатах присутствовал камень холодных оттенков. Шуа провел брата в комнату Покоя. Лаву встретили братья Кдо и Ай, приветствовали сердечным объятием, раздели, натерли маслами, уложили в ванну с травяным настоем и удалились. Шуа подал чашу с ягодным чаем.
– Я еще не верю. – Лежа в ванне из лабрадора, Лаву сделал глоток из чаши, откинулся на каменный выступ. – Сердце ведает, но разум не хочет верить.
– Твой разум иногда сильнее сердца, – произнес старик.
– Да. И меня огорчает это.
– Не огорчайся. Твой мозг много сделал для братства.
– Слава Свету.
– Слава Свету, – повторил старик.
В комнате повисла тишина. Лаву сделал еще глоток, облизал губы:
– Что мне делать теперь?
– Сегодня ты полетишь к Храм. Ей необходима помощь. Твоему сердцу это тоже поможет.
Лаву ничего не ответил. Молча и неспешно пил чай. Все это время старик неподвижно сидел поодаль. Наконец Лаву поставил пустую чашу на широкий край ванны, встал и вышел из зеленоватой воды. Старик подал ему длинный халат, помог надеть. Они перешли в трапезную. Здесь горели шесть больших свечей и стоял круглый стол с фруктами. Шуа взял гроздь темно-синего винограда, Лаву – персик. Они стали молча есть, пока не насытились.
– Почему Храм зовет меня? – спросил Лаву.
– Она встречает, – ответил Шуа.
Сердце Лаву встрепенулось. И поняло. Он задрожал.
– Ей нужен Круг, – еле слышно произнесли губы Лаву.
– Ей нужен сильный Круг, – отозвался Шуа. – Круг тех, кто знает Лед. Теперь ты будешь с ней. До конца.
– Но ты сильней меня сердцем. Почему ты не с ней?
– Я не могу оставить Арсенал. Я держу его сердцем.
Лаву понял.
Желто-синие глаза Шуа смотрели неотрывно. Его сердце помогло Лаву вспомнить Храм. Он видел ее дважды. Но только раз говорил с ней сердцем. Это сердце потрясло Лаву. Оно ведало без преград.
– Когда я вылетаю? – спросил он.
– Через четыре с половиной часа.
Лаву унял дрожь пальцев, вдохнул и выдохнул:
– Могу я в последний раз увидеть Арсенал?
– Конечно. Мы обязаны побывать там.
– Сейчас. Сию минуту!
– Нет, брат Лаву. Сию минуту твоему сердцу требуется глубокий сон в моей спальне. Ты возбужден. И теряешь равновесие. В Арсенал входят только сильные сердцем.
– Согласен, – произнес Лаву, помедлив.
– Я разбужу тебя, когда нужно.
Через два часа десять минут они вошли в лифт. Лаву отдохнул на просторной кровати Шуа, устланной белым мхом, и выглядел бодрым и спокойным. На нем был все тот же летний светло-синий костюм и свежая белая сорочка. Лифт поехал вниз. И когда остановился, у дверей возникли рослые охранники-китайцы с автоматами. Миновав их, Шуа приложил свою ладонь к светящемуся квадрату. Дверь поползла в сторону. Они вошли в большой светлый цех Распила и Обточки. Здесь трудилось несколько десятков молодых китайских рабочих. Проворные руки их, приняв ползущий по конвейеру метровый куб Льда, распиливали его на нужное число частей, обтачивали эти части, высверливали в них впадину, шлифовали и отправляли готовые наконечники ледяных молотов дальше по конвейеру – в цех Сборки. Шуа и Лаву двинулись между рядами трудящихся. Китайцы, не обращая на них внимания, напряженно и ловко делали свое дело. Быстрые руки их мелькали, стараясь, чтобы Лед не успел подтаять: за каждую каплю полагалось суровое взыскание. Шуа и Лаву медленно прошли цех насквозь. За ним располагался цех Кожи. Все те же молодые китайцы нарезали из шкур животных, умерших своей смертью, узкие полоски и клали их на ленту конвейера, ползущую дальше, в цех Рукоятей, где из дубовых сучьев выстругивались рукояти нужной толщины и длины. Два брата Света миновали и этот цех и вошли в главный – Сборочный. Он был самый большим из всех четырех. Войдя в него, Лаву остановился, закрыл глаза. Шуа осторожно взял его за плечи, помог сердцем. Лаву открыл глаза.
