— Понятно, — сказала Лил.
Она хотела было пойти за ним, но Роз ее остановила:
— Стой. Это же хорошо, ты что, не понимаешь?
— Теперь он пустит слух, что мы лесби, — сказала Лил.
— И что? Наверное, этот слух пройдет уже не первый раз. Ты послушай, что вообще люди говорят!
— Мне это не нравится…
— Да пусть болтают! И чем активнее, тем лучше. Так мы будем в безопасности.
Вскоре их всех пригласили на свадьбу Сола с молоденькой женщиной, внешне похожей на Лил.
Оба сына были довольны. Женщины же думали иначе.
— Ни одной из нас больше не светит такая же удачная партия, как Сол, — это сказала Лил.
— Да, — согласилась Роз.
— А что мы будем делать, когда мальчикам надоедят старухи?
— Я выплачу все глаза. Зачахну.
— Надо стареть красиво, — сказала Лил.
— Черта с два. Я буду сопротивляться до последнего.
Но пока они еще не состарились, даже близко к тому не было!
Хотя им уже за сорок, да и мальчики уже не мальчики, время их неистовой красоты тоже миновало. Сейчас, увидев этих двух сильных, уверенных в себе молодых людей приятной наружности, вы бы не подумали, что некогда они приковывали к себе взгляды, полные восхищения, страсти и любви. А женщины, однажды напомнившие друг другу, что когда-то их ребята были похожи на богов, принялись рыться в старых фотографиях, и не нашли на снимках того, что лицезрели собственными глазами: точно так же, как и в собственном альбоме они видели лишь симпатичных девушек — не более того…
Иен уже руководил на пару с матерью сетью спортивных магазинов и стал перспективным бизнесменом и известным человеком. Но в театре отличиться труднее: Том находился лишь у подножия горы, когда Иен уже близился к вершине. Для Тома такое положение вещей было непривычным, раньше он во всем лидировал, а Иен смотрел на него снизу вверх.
Но Том не сдавался. Он работал. И, как всегда, был очень мил с Лил, стараясь проводить в ее постели максимум времени, насколько это было возможно, с учетом большой загрузки и нестабильности в театре.
— Ну вот, — сообщила Лил Роз. — Он начал от меня уставать.
Но в поведении Иена не было никаких намеков на то, что он хочет оставить Роз, наоборот. Он был внимателен и требователен, властен, а однажды, когда она улеглась на подушки после занятий любовью, разглаживая дряблую кожу на предплечьях, он вскрикнул, обнял ее и закричал:
— Нет, нет, даже не думай! Я не разрешу тебе состариться!
— Ну, это все равно произойдет, как ни крути…
— Нет, — и он зарыдал точно так же, как тогда, когда был еще мальчишкой и плакал в ее объятиях по отцу. — Нет, Роз, пожалуйста, я люблю тебя.
— Значит, я не должна стареть, да, Иен? Ты мне не разрешаешь? Сумасшедший, безумный мальчишка, — сообщила Роз невидимым зрителям, как делает человек, когда ему кажется, что голоса здравого смысла никто не слышит.
Когда Роз оставалась одна, ей делалось тревожно, страшно. Ее пугали притязания Иена. Он и впрямь, казалось, отказывался принимать во внимание тот факт, что она старится. Ненормальный! Но, возможно, безумие и является одним из тех огромных невидимых колес, за счет которых крутится наш мир?..
Между тем отец Тома от своей цели — спасти сына — не отказался. Он заявлял об этом открыто.
— Я спасу тебя от этих фам фаталь, — сообщил он ему по телефону. — Приезжай сюда, позволь старику за тебя взяться.
— Гарольд вознамерился спасать меня от тебя, — передал Том матери, направляясь в постель Лил. — Ты дурно на меня влияешь!
— Поздновато, — прокомментировала Роз.
Том провел две недели в университетском городке. По вечерам он прогуливался до поросшего кустарником песчаного пустыря, над которым, высматривая добычу, кружились ястребы. Он подружился с Молли, преемницей Роз, со сводной восьмилетней сестрой и новым младенцем.
В доме было шумно, все вертелось вокруг детей, но Том сказал Иену, что отдохнул.
— Рада была наконец с тобой познакомиться, — попрощалась с ним Молли.
— Теперь надолго не пропадай, — добавил Гарольд.
И Том не пропал. Он принял предложение режиссировать постановку «Вестсайдской истории»[4] в университетском театре и жить в это время решил у отца.
Как и раньше, вокруг вились девушки.
— Отец считает, что тебе пора жениться, — сказала Молли.
— Правда? — переспросил Том. — Женюсь, когда время придет.
Тогда ему было под тридцать. У его бывших одноклассников, у сверстников, уже были жены или «вторые половинки».
Ему нравилась одна девушка — своей непохожестью на Лил и Роз. Миниатюрная краснощекая брюнетка, довольно симпатичная, она флиртовала с ним как-то так, походя, без претензий. Тут, вдалеке от дома, от матери, от Лил, он осознал, какое множество требований привязывает его к ним. Матерью он восхищался, хотя она его и раздражала, и любил Лил. И не мог представить себя в постели с другой. Но он был к ним привязан, да, они его к себе привязали, да и Иена тоже, который был ему как брат (а может, и брат). Там — как он называл свой родной город — дома, море было частью жизни, и, когда в кустах ветер шелестел, ему сразу мерещился плеск волн…
«Там я не свободен».
А здесь — свободен. Он согласился принять участие еще в одной постановке. То есть еще на три месяца «здесь». К этому времени для всех они с Мэри Ллойд стали «единым целым». Том относился к этой характеристике спокойно. Однако ни подтверждал, ни опровергал их связь, лишь смеялся. Но именно Мэри ходила с ним в кино и к отцу на званые ужины.
— Могло быть и хуже, — сказал сыну Гарольд.
— Да ничего и нет, мне кажется, — ответил Том.
— Да? Не думаю, что она так же на это смотрит.
Через некоторое время Гарольд обратился к сыну:
— Мэри интересовалась твоей ориентацией.
— Гей ли я? Насколько мне известно, нет.
Дело происходило за завтраком, все сидели за столом, сводная сестра Тома наблюдала за происходящим, как все маленькие девочки, младшенькая тоже лепетала что-то интересное, сидя в высоком детском стуле. Прелестная сцена. У Тома щемило сердце — от мыслей о будущем, о себе. Его отец мечтал об обычной семейной жизни — и его мечта сбылась.
— Тогда в чем же дело? — настаивал Гарольд. — У тебя дома есть девушка, в этом?
— Можно так сказать, — ответил Том, спокойно накладывая себе еду.
— Тогда тебе надо бы отпустить Мэри, — сказал Гарольд.
— Да, — согласилась Молли из солидарности с женщинами. — Так нечестно.
— Я и не думал, что держу ее на привязи.
— Том, — сказал отец.
— Перестань, — добавила его жена.
Том промолчал.
Потом он оказался с Мэри в постели. Раньше он спал только с Лил, больше ни с кем. Молодое свежее упругое тело оказалось восхитительным, ему очень понравилось, а еще — ему доставило тихое удовольствие ее признание: «Я думала, ты голубой, правда». Очевидно, для нее это был приятный сюрприз.
Так оно и пошло.
Мэри часто оставалась с Томом на ночь в доме Гарольда и Молли, все было очень по-семейному и уютно. Если о свадьбе не заговаривали, то только из чувства такта. Хотя имелась и еще одна причина, более туманная. Однажды в постели Мэри увидела следы укуса у Тома на голени и воскликнула: «О боже! Кто это сделал? Собака?» Подумав, он ответил: «Нет, это засос». — «Черт, кто…» Мэри игриво попробовала примериться, но Том отдернул ногу, а потом отодвинулся сам. «Не надо», — сказал он. А потом добавил таким тоном, которого она от него раньше не слышала: «Не смей больше никогда этого делать».
Мэри изумленно посмотрела на него и заплакала. Он молча встал с кровати и ушел в ванную. Вернулся Том уже одетым и даже не посмотрел на нее.
Было в этом что-то… нехорошее… куда ей не следовало соваться. Мэри поняла. Ее так шокировало это событие, что она чуть не порвала с Томом, прямо там же, в тот самый момент.
А Том подумал, что можно и вернуться домой. «Здесь» ему нравилась свобода, а теперь это восхитительное состояние испарилось.
Город стал для него тюрьмой. Он был небольшой, но дело не в этом. Тому нравилось само место, расползающиеся от университета и делового центра пригороды с одноэтажными летними домами, а вокруг — поросшая кустарником и колючками пустыня. После репетиции в университетском театре он мог за десять минут дойти до зарослей остро пахнущих колючих кустов, на грубом желтом песке под ногами поблескивали бледные опавшие колючки, предупреждая: осторожно, не наступи, мы пробьем даже самую толстую подошву! По ночам, после выступления или репетиции, он выходил прямо в ночь и слушал стрекот сверчков, а над головой простиралось чистейшее небо, сверкающее блеском цветных огней. Иногда, когда он возвращался в отцовский дом, его ждала Мэри:
— Где ты был? — спросила она однажды.
— Гулял.
— А мне почему не сказал? Я тоже люблю гулять.
