Ознакомительная версия.
Он замолчал, нахмурился, несколько раз шевельнул губами, как бы прикидывая — стоит предупредить меня о чем-то важном или дать самой поколотиться о заборы…
Наконец произнес:
— Слушай… У тебя сейчас каша в голове, я понимаю, — столько новой информации. Но если хочешь выйти из всей этой катавасии целой и вменяемой… запомни сейчас одно имя: Клещатик, Ной Рувимыч.
— Смешная фамилия…
— Да нет, не очень…
— А кто это?
Он опять подумал, как бы прикидывая ответ…
— Это трудно объяснить… Запомни сейчас, и все. И в дальнейшем, когда этот человек окажется рядом, или голос его зазвучит в телефонной трубке, или кто-то произнесет его имя, пусть все твои чувства, все мысли и все позывы твоего естества замрут и встанут дыбом…
— О, Господи! — воскликнула я, округляя глаза в комическом ужасе, — да вернусь ли я живой из этого плаванья?!
(В ту минуту я даже не предполагала, насколько серьезно мой ангел-хранитель прислушивается к этой беседе, как надраивает свои боевые доспехи в преддверии горячей российской страды, чистит шлем, проветривает перышки на крыльях, как шаркает подошвами, проверяя устойчивость новых, только что выданных со склада, казенных штиблет…)
— Ну… вроде, о главном я предупредил… Во всей той жизни, знаешь, бездна деталей и тонкостей, которые не поймешь, пока не влезешь в шкуру синдика и не отдубишь ее как следует… Так что, приедешь, оглядишься… Разберешься — что к чему.
Он подозвал официанта, рассчитался, его добротный кожаный бумажник нырнул в нагрудный карман пиджака…
А я, допивая последний глоток апельсинового сока, подумала — а действительно, а что… Уволю, пожалуй, весь отдел, наберу молодых, энергичных, преданных мне ребят…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…В первый же день, проходя по двору нашего садика, я заметила мальчика в шортах и в синей панамке, сидящего спиной ко мне на бортике пустой песочницы. Что-то он там искал, этот мальчик… Рядом на земле валялся самокат… Чей-то сын или внук, подумала я… И сразу он разогнулся, видно нашел, что потерял, выскочил из песочницы и, ведя самокат за рога, направился вместе со мной к входным дверям…
— Здравствуйте, — сказал он вежливо, открывая передо мной дверь. — С приездом!
— Здравствуй! — удивилась я. — А ты что, знаешь меня, мальчик?
— Я не мальчик, я — Женя, — терпеливо и, по-видимому, привычно проговорила она, снимая панамку. — Из вашего департамента. Сайт и База данных… — поймала мой ошарашенный взгляд на самокат и пояснила: — Я рядом здесь живу, на соседней улице. Очень удобно, знаете…
И пока мы поднимались на второй этаж, я узнала массу необходимых мне сведений: какую температуру надо поддерживать в аквариуме, чтобы гурами не передохли, и сколько раз в году надо менять воду… А люблю ли я собирать камушки на море — вот было бы здорово, если б из Израиля я привезла какие-нибудь красивые камушки…
— Сколько вам лет, Женя? — спросила я осторожно.
— Двадцать пять, — сказала она, глядя на меня круглыми черными глазами, доверчиво прижимая панамку к груди…
Мы поднялись на второй этаж, причем Женя забегала передо мной вперед на две-три ступеньки, привскакивая, пришаркивая, торопливо договаривая какие-то свои, совершенно детские, новости, повернули налево, в узкий боковой коридор, повернули еще раз и оказались в небольшом отсеке, поделенном на три, анфиладой, смежных комнаты, сейчас еще безлюдных: в первой, крошечной, стояли два стола с компьютерами, во второй — три стола, причем на одном пузатился небольшой аквариум, к которому Женя сразу приникла, что-то бормоча, приговаривая, сыпля щепоткой корм огненным меченосцам… Это оказалась приемная. Из нее открывалась дверь в кабинет начальника департамента, с огромным столом, двумя шкафами и действительно роскошным ортопедическим креслом, в которое я с детским восторгом рухнула и сильно крутанулась несколько раз: дело в том, — и это вторая интимная семейная тайна, — что у меня никогда не было своего письменного стола и своего кресла, и я даже не стану здесь рассказывать — где и как были написаны десятка два моих книг…
Затем, вскочив, прикрыла дверь своего (своего!) кабинета и минут двадцать, пока комнаты оживали голосами моих появляющихся подчиненных, в нервном напряжении болталась по комнате, касаясь руками предметов на столе, ручек шкафа, листьев полудохлого фикуса и поглядывая в окно, из которого прочитывался огромный рекламный щит: «Двойная запись — принцип бухучета!» — у «Гастронома» на углу…
…Наконец, снова воссев в ортопедическом кресле, положила перед собой полный список сотрудников департамента и вытащила из сумки пудреницу, в зеркале которой отразилось мое строгое начальственное лицо. Я запудрила тени под глазами, еще раз проглядела список — первой значилась Маша Аничкова, секретарь; против ее фамилии стоял мой приговор «уволить на хрен!!!», набрала номер соседней комнаты, где сидели трое — Маша, Костян (мужик на хозяйстве) и Женя (сайт и база данных), и сухо, негромко сказала в трубку:
— Маша, будьте любезны, зайдите.
Она вошла и села. Было в ней что-то худосочное, нерешительное, жалкое. Бледная немочь, подумала я брезгливо, бледная немочь, а не секретарь департамента. Найму огонь-девку, чтоб щебетала, хватала намеки на лету, делала три дела зараз и вертела задом на все стороны.
— Если не ошибаюсь, вы, как секретарь, должны ввести меня в курс дел, — сказала я.
Она мгновенно как-то изжелта побледнела, тихо и тупо переспросила:
— Чего эт еще?..
И стала медленно валиться набок, сосредоточенно гладя перед собой. Я вскрикнула, вскочила, обежала стол и успела подхватить ее голову прежде, чем та стукнулась об пол.
Дверь распахнулась, влетели Женя и высокий, размашистый, сразу заполнивший весь кабинет, парень, — наверное, Костян. Деловито приговаривая: «спокойненько-спокойненько-спокойненько…» он подхватил Машу под мышки, Женя подняла ее ноги, и мы застряли так в дверях.
— Какого чер-р-рта нет дивана?! — прорычала я.
— Ничего-ничего-ничего… — скороговоркой сказал Костян, — вот, давайте, мы так ее, вот так посадим, а я ей в физиономию плюну… Она сейчас придет в себя, не беспокойтесь… — набрал полный рот воды из пластиковой бутылки на столе и мощно прыснул Маше в лицо. Та вздрогнула и поникла…
— Понимаете… — шепотом сказала Женя, — это вечный недосып…
— Почему — недосып?
— Маша с мамой живет, та очень больна, онкология… химия, то, се… Еще она в университете на вечернем… И последнюю неделю страшно боялась.
— Чего боялась?
— Вас… — сказала Женя, потупившись… — Боялась, что вы ее уволите. А она кормилец семьи.
— Что за глупости! — рявкнула я. — Что за бредовые фантазии?
Маша между тем совсем очнулась и беззвучно заплакала… На этом кончилось мое им «выканье». Надо было как-то управляться с этими детьми.
Я наклонилась к своему секретарю и сказала строго:
— Маша! Сейчас домой, спать. Завтра научишь меня, к кому здесь обращаться, чтобы купили диван.
В эту минуту позвонили. Я, еще не привыкнув к своему начальственному статусу, сняла трубку сама.
— …и только попробуй бросить телефон!!! — заорали мне в ухо. — Я те брошу!!
— Что… что за странный тон, простите?
— Я те сейчас покажу «тон»! Издеваешься, сволочь?!
— …позвольте… на каком основании вы…
— Молчать!! Молчать, падла!! Не хулиганить!!
Я опустила трубку на рычаг. За мной с большим интересом следил весь департамент, сгрудившийся у моего стола. Все, кого я собиралась уволить на хрен.
— Это Кручинер, — наконец проговорил Костян сочувственно, — вероятно, у него опять сезонное обострение.
Телефон звонил, не переставая. Костян сказал, что тот все равно не отстанет, есть только один верный способ. Поднял трубку и кротко спросил:
— Ефим Наумыч? Да-да… Это наш новый начальник… Хорошо. Обязательно. Вы правы. Непременно. Я уже уволил ее, на хрен. Вот, пока вы звонили.
— Что это?! — спросила я, когда обрела дар речи. — Что он тебе говорил?!
— Как обычно… Сказал, что Синдикат — сборище жидовских негодяев, что он сотрет нас с лица земли, что вас он раздавит, как мошку, что из-за нас у него протекает кондиционер…
— …но?!!
— Ну, это же Кручинер…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Microsoft Word, рабочий стол,
папка rossia, файл sindikat
«… как я люблю профессионалов, Мастеров любого дела! Причем с равным благоговением отношусь к мастеру-парикмахеру, мастеру-портному, мастеру-сантехнику, мастеру-писателю, мастеру-музыканту. С Мастерами всегда чувствуешь себя защищенным и счастливым. Вот, Костян — нет такой задачи, которую он не смог бы решить, нет такой розетки, в которую не смог бы включить все, что должно в нее включаться. Нет такого прибора, который бы в его присутствии не вытягивался во фрунт и ревностно не исполнял свои функции наилучшим образом. Порой я просто зову его в кабинет и только затяну неопределенное: — А что, Костян, хорошо бы… — как он уже записывает в свой блокнотик план, расставляет приоритеты и — умчался исполнять. Знает бездну вещей, осведомлен о таких деталях и частностях здешнего бытования, о которых я никогда не задумывалась. Он весь длинный, ножищи огромные, лапищи огромные, походка землемера, умен, востер, экономен и хозяйственен, словно синдикатовское добро достанется его малышам в наследство. Малышей у него двое — сыновья-погодки. Словом, при Костяне я чувствую себя, как кенгуренок в сумке у заботливой мамаши.
Ознакомительная версия.
