Дженни ожидало удовольствие еще более редкостное – встреча с Элисон Форбс Барретт, школьная кличка которой звучала не иначе как «Пьянчужка». (Иногда я спрашивал себя, какую роль могло бы сыграть в ее жизни это полученное еще в колледже прозвище, если бы с годами она так и не остепенилась и не стала попечительницей музея.) Колледж «Пьянчужка» Форбс так и не окончила, бросив его на втором курсе с полного благословения родителей. Еще бы, такой повод – она ведь вышла замуж за самого Оливера Барретта Третьего…
– Моя жена Элисон, а это – Дженнифер… э-э…
Сукин сын уже узурпировал право представлять Дженни!
– Калливери, – договорил я за отца, пользуясь тем, что он не знал фамилии Дженни, и в первый и последний раз в жизни ее переврав.
– Кавильери, – вежливо поправила меня Дженнифер.
– Как в опере «Cavalleria Rusticana»[17]? – спросила моя мать, желая, видимо, показать, что, несмотря на неоконченное образование, была достаточно культурным собеседником.
– Правильно, – улыбнулась Дженни. – Но мы не родственники.
– A-а… – только и нашлась, что сказать, мама.
– A-а… – вторил ей мой отец.
Мне оставалось лишь добавить свое «а-а» и гадать, поняли ли родители шутку Дженни.
Элисон Форбс Барретт пожала Дженни руку, и после обычного обмена банальностями, дальше которого у нас дома не заходило никогда, мы присели. В помещении стало тихо. Я пытался понять, что происходит. Мама, конечно, оценивала Дженни и ее костюм (на этот раз лишенный какой-либо богемности), ее манеру держаться, ее произношение. Надо признать, избавиться от крэнстонского выговора моя любимая так и не смогла.
Дженни, наверное, тоже оценивала мою мать. Мне говорили, девушки часто так делают, чтобы лучше узнать человека, за которого они собираются замуж. Не исключено, что она оценивала и Барретта-старшего. Интересно, заметила ли она, что он выше меня ростом? И как Дженни нашла его пиджак?
А он тем временем, как всегда, выбрал в качестве мишени меня:
– Как дела, сын?
Удивительно, насколько хреновым для выпускника колледжа Родес собеседником был отец[18].
– Прекрасно, сэр, прекрасно.
Как бы желая поддержать баланс в беседе, мама обратилась к Дженни:
– Хорошо ли вы доехали?
– Да, – ответила Дженни. – Хорошо и быстро.
– Оливер любит разогнаться, – вставил отец.
– Ну, до тебя мне далеко, папа, – парировал я.
Что он на это скажет?
– Да, пожалуй, что так.
Да что ты, папочка!
Миссис Барретт, которая всегда на стороне отца, перевела разговор на более общую тему – то ли на музыку, то ли на живопись, я не очень внимательно слушал. Даже не заметил, как в руках оказалась чашка чая.
– Спасибо, – сказал я. И добавил: – Мы ненадолго.
– Что? – не поняла Дженни. Они с мамой, кажется, обсуждали Пуччини или еще кого-то в этом роде и потому сочли мое замечание несколько неожиданным. Мать посмотрела на меня (такое с ней случалось редко):
– Но вы же приехали на обед?
– Ну, мы не сможем, – сказал я.
– Да, конечно, – почти одновременно со мной произнесла Дженни.
Я повернулся к ней:
– У меня дела.
Во взгляде Дженни читалась фраза: «Что за бред ты несешь?» Затем тишину нарушил мистер Каменное Лицо:
– Вы останетесь на обед. И это приказ!
Его деланая улыбка не предполагала отказа. Но я не собирался терпеть командный тон. Даже от финалиста Олимпийских игр.
– Мы не можем остаться, сэр! – заявил я.
– Но мы должны! – возразила Дженни.
– С чего бы это? – поинтересовался я.
– Я хочу есть, – ответила она.
…Мы сидели за столом, покорные воле Барретта-старшего. Он склонил голову. Мать и Дженни последовали его примеру. Ну, и я тоже.
– Благослови, Господи Боже, нас на служение Тебе и эти дары, которые мы по благости Твоей вкушать будем, и даруй, чтобы все люди имели хлеб насущный. Просим Тебя через Христа, Господа нашего. Аминь.
Какая мерзость! Я готов был провалиться сквозь землю. Неужели нельзя было обойтись без этой идиотской демонстрации собственной набожности? Что подумает Дженни? Как будто мы в Средневековье живем!
– Аминь! – произнесла мама (Дженни повторила, но очень тихо).
– Мяч в игре! – пошутил я. Шутка не прошла. Дженни вообще отвела взгляд куда-то в сторону. Отец метнул в меня разъяренный взгляд.
– Мне жаль, сынок, что ты совсем забросил бейсбол.
Лишь благодаря замечательной способности моей матери вести светскую беседу трапеза прошла не в гробовой тишине.
– Так ваша семья родом из Крэнстона, Дженни?
– Почти. Мама была из Фолл-Ривера.
– У Барреттов есть заводы в Фолл-Ривере, – заметил Барретт-старший.
– Где на них вкалывали целые поколения бедняков, – добавил Барретт-младший.
– В девятнадцатом веке, – парировал Барретт-старший.
Мама заулыбалась: она явно радовалась тому, что этот раунд выиграл ее Оливер. Но не тут-то было.
– А как насчет планов автоматизировать эти самые заводы? – нанес я ответный удар.
На несколько мгновений воцарилась тишина. Я ждал, что вот-вот получу от отца резкий отпор.
– А как насчет кофе? – произнесла вместо этого мама.
Мы перешли в библиотеку – в беседе наступил момент, который можно было считать началом финального раунда: меня и Дженни назавтра ждали занятия, мистера Каменное Лицо – его банк и еще куча дел. Разумеется, и мама с утра запланировала что-нибудь, не терпящее отлагательств.
– Сахару, Оливер? – спросила она.
– Конечно, дорогая, наш сын всегда пьет кофе с сахаром! – ответил ей отец.
– Спасибо, только не сегодня, – возразил я. – Пожалуйста, без сахара и без молока, мам.
Мы расположились в библиотеке, держа в руках чашки с кофе. Было очень уютно и абсолютно скучно. Говорить было совершенно не о чем, и я решил подкинуть тему для беседы:
– Скажи мне, Дженнифер, что ты думаешь о Корпусе мира?
Она нахмурилась и не произнесла ни слова.
– Так, значит, ты уже рассказал им? – спросила мама у Барретта-старшего.
– Не сейчас, дорогая, – отозвался тот. Его скромность была настолько наигранной, что практически кричала: «Ну же, спросите, о чем!» Пришлось спросить:
– Что у тебя за новости, папа?
– Так, пустяки, сынок, – ответил он.
– Не понимаю, как ты можешь так говорить, – воскликнула мама и повернулась – для вящего эффекта от того, что собиралась возвестить. (Я же говорил, что она всегда и во всем принимает сторону Оливера Барретта Третьего!) – В общем, твой отец собирается возглавить Корпус мира.
– Ох!
Дженни тоже сказала «Ох!», только в ее голосе было больше радости. Папуля пытался изобразить смущение, а мама, кажется, ожидала, что я паду перед ним ниц. Подумаешь, не велика честь, его ж не госсекретарем, в конце концов, назначили!
– Мои поздравления, мистер Барретт! – взяла на себя инициативу Дженни.
– Да. Поздравляю, сэр, – вторил ей я.
Маме явно не терпелось поговорить о новой папиной должности.
– Я уверена, это будет прекрасной возможностью проявить себя на столь благородном поприще.
– О, несомненно, – согласилась Дженни.
– Да уж, – сказал я, хотя мой голос выдавал полное отсутствие уверенности в этом. А потом я и вовсе перевел разговор на другую тему: – Передай-ка мне сахар, пожалуйста.
– Дженни, что ты на меня взъелась! Ну не госсекретарем же его назначили!
Слава богу, мы уже были на пути в Кембридж.
– И все-таки ты мог бы проявить побольше энтузиазма!
– Я его поздравил!
– Великодушие хлещет через край!
– А чего ты, черт возьми, ждала?
– Господи, как меня тошнит уже от всего этого! – негодующе воскликнула Дженни.
– Знаешь, не тебя одну! – ответил я.
Какое-то время мы ехали в полном молчании, но долго так продолжаться не могло.
– От чего тебя тошнит, Джен? – спросил я, как будто запоздало сообразил спросить ее.
– От того, как отвратительно ты ведешь себя со своим отцом.
– Он себя со мной ведет не менее отвратительно.
И пошло-поехало… Дженни развернула широкомасштабную кампанию по пропаганде отцовской любви. Ну, в общем, типичный синдром любящей дочери средиземноморского происхождения. Конечно, она еще добавила, что я проявляю чудовищное неуважение к отцу.
– Ты только и делаешь, что хамишь ему! Все время!
– Он мне платит той же монетой, Джен, неужели ты не заметила?
– Я уверена, ты ни перед чем не остановишься, только бы достать своего предка!
– Да Оливера Барретта Третьего достать нереально…
Последовала короткая, но настораживающая пауза, после чего Дженни произнесла:
– Разве только женившись на Дженнифер Кавильери…
Я собрал в кулак все свое хладнокровие и припарковался у рыбного ресторанчика. После чего повернулся к ней, готовый выплеснуть накопившуюся злость:
– Ты всерьез так считаешь?
– Я считаю, это одна из причин, – произнесла она тихо и совершенно спокойно.
