— Бедная моя. Бедная моя девочка… Я сейчас позову докторов. С ребёнком всё в порядке. Не волнуйся.
Алексей вышел. Через минуту к Лизе зашёл отец — непонятно, как с зятем разминулся.
— Господи! — Ахнул отец. — Что же ты с собой сделала!
Он сел на край кровати и взял её за руку.
— Папа! Было нестерпимо, а ты всё не приходил и не приходил!.. Пахнет кофе с корицей?
Отец потянул воздух.
— Да, действительно! А я шёл и думал: «какой знакомый запах!»
— Папочка, принеси, пожалуйста, кофе с корицей! Мне очень хочется кофе с корицей!
— Но с тобой всё в порядке?!
— Да-да, не волнуйся! Лёшка здесь. Сейчас врачи придут.
— Хорошо, ласточка!
Папа поцеловал Лизу и вышел.
Осмотрев и опросив Лизу, Поцелуева, Родин и Святогорский собрались в кабинете начмеда на консилиум. На столе лежала обменная карта. История непонятной болезни толщиной с «Войну и мир». Оксана и Родин горячо обсуждали пациентку, Аркадий Петрович же внимательно изучал данные истории, сохраняя молчание. Что было для него не характерно.
— Ничего не понимаю! — Удивлялась Оксана Анатольевна. — Всё! Абсолютно всё в норме!
— Может, у неё бешенство? — предположил Родин.
— Которое не обнаружили при таком количестве исследований на всё про всё. И ещё про запас сверху?!
— Ну не прикидывается же она! — Воскликнула Поцелуева.
— Да уж вряд ли! Зачем?! Да и какое прикидываться! — Родин взмахнул рукой. — Такое с собой сделать… Это реальная боль! А вдруг всё-таки бешенство?.. Атипичная какая-нибудь форма, а?
Они оба с надеждой посмотрели на Святогорского. Он захлопнул историю Лизы и мрачно забарабанил пальцами по столу.
— Аркадий Петрович, ты меня пугаешь, — прокомментировала Оксана.
— Очень пугаешь, — поддакнул Родин.
— Бешенство или не бешенство — а Милуокский, он же Висконсинский протокол необходимо задействовать.
Друзья вытаращились на него. Первым отмер Родин.
— Ты предлагаешь вогнать беременную женщину в искусственную кому?!
Святогорский кивнул.
— Да он у нас вообще не зарегистрирован! Да и… У них тоже, всего шесть подтверждённых случаев! А если она… — Родин оборвал сам себя. — Тебя посадят. Меня посадят. Нас всех посадят! Если… То мы, получится, убили женщину. Беременную женщину. В родильном доме.
Аркадий Петрович ещё немного побарабанил и кивнул на толстенную историю Лизы.
— Я понимаю. Муж у неё богатый парень. На исследования не жидились. Но я не нашёл там самого элементарного. Семейного анамнеза.
— Есть там семейный анамнез. Всё чисто. Никто ничем не болел.
— Вот это меня и смущает. Такая краткость и чистейшая прозрачность. Ребята, мы были в палате у Лизы вместе. Теперь вы не против, если я поговорю с ней наедине?
Начмед и заведующая обсервацией синхронно кивнули. Святогорский вышел.
— Что это с ним? Не балагурил. Не читал нам лекций с историческими экскурсами?
— Неправильно поставлен вопрос, моя возлюбленная супруга. Если так себя ведёт Аркадий Петрович, надо спрашивать: «что с Лизой?» Ох, чует моя мошонка…
Родин получил от возлюбленной супруги чувствительный тычок в плечо.
Святогорский вошёл в палату без стука. Лиза лежала на кровати, в палате царила полутьма. На тумбочке у Лизы был стакан кофе. Она слабо улыбалась.
— Вы уже были у меня сегодня, да? С другими докторами.
— Да, Лиза.
Анестезиолог внимательно смотрел на неё.
— А муж и папа только что ушли. У Лёшки — очень важные встречи. Серьёзный проект. Я сама его вытолкала. У нас будет ребёнок. А ребёнку нужна обеспеченная жизнь.
— Папа почему ушёл?
— Я попросила его принести мне лавандовое мыло. Когда я чую запах лаванды — мне становится легче. Мы с папой в детстве часто…
— И как часто вы чуете запах лаванды?
— Постоянно, — улыбнулась Лиза. — Я пользуюсь только лавандовым мылом. … Вы считаете, что я сумасшедшая?
— С чего вы взяли?
— Невропатологи уже спрашивали меня об обонятельных галлюцинациях. У меня болит голова. Это не значит, что я безумна.
Лиза чуть надулась.
— Лиза, я не говорил, что вы — безумны. … Вы позволите мне подождать вашего отца? Я хочу с ним поговорить.
— Разумеется, — ответила Лиза. — Присаживайтесь.
Святогорский сел на диванчик, стоявший у противоположной стены «блатной» палаты. Некоторое время они молчали.
— Лиза, сейчас у вас болит голова?
— Да… Простите, не запомнила как вас зовут.
— Аркадий Петрович. Это вы меня простите, что не представился. Я врач-анестезиолог.
— Я уже не помню, когда у меня не болела голова. Просто сейчас она болит чуть меньше. Так всегда бывает, когда папа рядом. Не знаю почему.
— На сколько баллов сейчас боль? По десятибалльной шкале?
Лиза снова улыбнулась.
— На семь, Аркадий Петрович. И это огромное облегчение. Потому что вот уже тридцать две недели она почти всё время болит на десять из десяти.
— Почему же ваш отец не постоянно с вами, если его присутствие облегчает боль?
— Аркадий Петрович, он молодой активный мужчина…
— Он должен быть примерно моего возраста, Лиза.
— Да. Но он очень хорошо сохранился. У нас такая генетика. Большая удача. Он молодой активный мужчина, а я — взрослая женщина. Я не могу отвлекать его от жизни двадцать четыре часа в сутки. Я не эгоистка. Когда он может — он приходит. Мне достаточно.
— Резонно. Вы умная женщина, Лиза.
— Мне пришлось стать умной и взрослой. Моя мать погибла в автокатастрофе двадцать лет назад.
— Понятна ваша привязанность к отцу.
Они снова недолго помолчали.
— И ваш отец, молодой и активный мужчина с хорошей генетикой, так и не женился?
— Нет. Он очень любил маму.
Лиза внимательно посмотрела на Святогорского.
— Вы же понимаете, что иногда бывает такая любовь, что…
— Да-да, кажется я понимаю. Но что-то долго ваш папа ходит за мылом. Тут буквально за углом есть огромный лабаз косметики.
В этот момент в дверь палаты просунулась молоденькая акушерка и громко зашептала:
— Аркадий Петрович, вас срочно вызывают в ОРИТ.
Святогорский поднялся.
— Простите, Лиза. Неотложные врачебные дела. Я постараюсь побыстрее. Когда ваш отец придёт — попросите его меня дождаться. Это важно.
Он уже, было, двинулся к двери. Но развернулся и подошёл к Лизе. Взял её за руку. Затем потрогал лоб.
— Лиза, скажите, у вас бывает чувство жжения и чувство холода одномоментно?
Лиза кивнула.
— Да. Я не знала как это сформулировать. А до вас меня никто из врачей об этом не спрашивал. Я действительно часто горю и леденею в одно и то же время. И температура при этом…
— Нормальная. Да. Спасибо, Лиза. Передайте вашему батюшке, чтобы непременно меня дождался!
Святогорский вышел из палаты.
Ничего такого срочного в ОРИТ не было и Святогорский после отправился прямиком к Родину.
— Ну что там?
— Если ты имеешь в виду отделение реанимации и интенсивной терапии — там всё нормально. Новенькая анестезистка перестраховывается.
— Фуф! — Облегчённо выдохнул Родин. — С этой Лизой тоже вроде как тьфу-тьфу-тьфу. Нормализовалась. К ней снова заходил её папаша, и ей полегчало. Оксана распорядилась ввести трамадол внутривенно.
Аркадий Петрович внимательно посмотрел на Родина. И даже слегка кривовато усмехнулся.
— До задницы тут ваш трамадол. Лизе необходимо замедлить церебральный кровоток и метаболизм тканей. Надо сильно затормозить постсинаптические мембраны нейронов головного мозга. Надо перевести «электрику» высшей нервной деятельности в экономный режим. Потому что у нашей Лизы там сейчас не светильник разума, а факел крекингового производства, нес па?
Родин смотрел на Святогорского с непониманием.
— Танька Мальцева и Сёма Панин уже бы догадались. Рано вас с Оксанкой на должности поставили. Рано.
Святогорскому в этом роддоме и в этой больнице давно можно было всё. Тем более сказать такое Родину.
— Ей нужна медицинская кома. Ты или принимаешь решение — или ты не принимаешь решения, Сергей Станиславович. Ты — начмед. В структуре нашей многопрофильной больницы — ты фактически главный врач родильного дома. У тебя есть два пути. Первый: выписать Лизу. Акушерской патологии нет. Плод себя чувствует относительно хорошо. Второй: попытаться её спасти, введя в искусственную кому. В истории родов мы можем записать, что делали нейролептанальгезию.
— Да от чего её нужно спасать?!
— От себя, Родин. От себя.
— Диагноз! Скажи мне диагноз!
— Я не уверен.
— Ты, значит, не уверен, а я — принимай решения!
— Пусть решение примет муж. Возьми у него согласие на медицинскую кому. Лизу вы, разумеется, тут же прокесарите.
