Она помазала свой кусочек хлеба вареньем из гуавы.
– Вся эта история причинила вам так много хлопот, – сказал Генри, глядя на нее. – Я, право, не знаю, что бы я без вас делал. Все это напоминает какой-то кошмар.
Аделина Прайс улыбнулась.
– Мужчины так беспомощны в критической ситуации, – сказала она. – Мой муж был точно такой же. Он терялся, не мог ничего предпринять, когда возникали затруднения. В первый же момент, как только я увидела, что вы не можете открыть дверь виллы в день вашего приезда, я сразу же поняла, что вы за человек. Я очень рада, что выглянула в это время в окно и увидела вас. И я не могу понять, как вы прожили эти несколько лет без всякой помощи и заботы.
– Я и сам не знаю, – отозвался Генри. – Плыл, наверное, по течению. Единственное, что я могу сказать: мне было чертовски одиноко.
– Мне тоже одиноко, – сказала она, – но несколько в другом смысле. И во всяком случае, у меня всегда было достаточно дел. Слава Богу, я никогда не принадлежала к числу людей, которые постоянно ноют и жалуются. Я всегда считала, что таким людям недостает характера. – Она составила на поднос все, что стояло на столе, и позвонила горничной. – Я надеюсь, что не слишком много на себя беру, – сказала она, – но доктор согласился со мной в том, что чем скорее мы поместим вашу матушку в «Приют», тем лучше. Я вполне понимаю, как тягостно было бы для вас заниматься этим делом, и готова взять все на себя. Я человек более или менее посторонний, и для меня это не будет связано с эмоциями. Так вот, если вы не возражаете, я сейчас пройду к ней на ее виллу, помогу ей собрать то немногое, что ей понадобится, найму экипаж и отвезу ее в «Приют». Я ей объясню, что мы поедем в отель, который является частью казино, и я уверена, что все сойдет гладко, и она не станет противиться. Я скажу, что вам пришлось куда-то уехать, но утром вы ее навестите, чтобы узнать, все ли у нее в порядке, и не нужно ли ей чего-нибудь. Я думаю, так будет лучше всего, как вам кажется?
Миссис Прайс снова ему улыбнулась. Она так ловко всем распорядилась, так мастерски разрешила все его затруднения, что он почувствовал себя совершенно беспомощным и понял, что во всем теперь зависит от ее воли.
– Не знаю, – в отчаянии проговорил он. – Я потерял способность соображать. Что бы я ни решил, через пять секунд мне кажется, что неправильно.
– Не тревожьтесь, – сказала она. – Предоставьте все мне. А вы поезжайте-ка и закажите обед. Я отвезу ее в «Приют», а потом мы с вами встретимся в ресторане. У вас, по крайней мере, будет чем заняться.
Она подала ему шляпу и трость и подтолкнула к дверям.
– Вы совсем как ребенок, – сказала она. – Мне кажется, вы мне не вполне доверяете.
– Напротив, – возразил он, – я безоговорочно вам доверяю и одобряю все, что вы делаете.
– В таком случае ступайте, – велела она, – и не надо предаваться унынию.
Генри, как автомат, машинально прошел по дорожке и спустился по извилистым улицам к набережной. Он был как во сне, дома казались ему призрачными, а люди были похожи на привидения. Ницца сразу стала чужой, незнакомой и враждебной. Шок, который он получил, узнав о пагубной страсти матери, показал ему во всей своей неприглядности то, что у его собственной жизни тоже не было твердой основы. Он чувствовал свою незащищенность. Ни в чем не было прочности и уверенности. Даже дети, оставшиеся в Лондоне, казались нереальными. Они все эти годы плыли вместе с ним по волнам жизни, словно маленькие призраки. С того самого момента, как он закрыл на замок Клонмиэр и вместе с ним прошлое, в его жизни не оставалось ничего живого, реального.
Слушая однообразный плеск волн на скучном пляже, он вспоминал бурные приливы на родных берегах, шум прибоя на острове Дун. Вспоминал ласковый ветерок, неяркое солнце и белые облака над вершиной Голодной Горы. Вспомнилось ему и маленькое кладбище и малиновка, которая пела там в ту зиму. Все это кануло в вечность, там, в тех краях его больше нет, и с прошлым он не связан ничем…
Придя в отель, Генри уселся в холле и стал ждать Аделину Прайс. Прошел час, другой, а она все не приходила. Наконец он не выдержал, вышел на улицу, вскочил в фиакр и велел везти себя в «Приют». Уже стемнело, и он почти ничего не видел, только бесконечные аллеи и деревья. Вдалеке бились о берег волны; в темноте квакали лягушки; дул холодный ветер.
Фиакр проехал вдоль высокой стены и остановился возле больших ворот. Они были заперты. Кучер позвонил в звонок, и через некоторое время появился привратник, который посмотрел на посетителя через узкую щель.
«Это тюрьма, – подумал Генри, – что бы там ни говорили, а это настоящая тюрьма».
Через несколько минут привратник отворил ворота, фиакр проехал по извилистой аллее, обсаженной высокими деревьями, и остановился у подъезда. Здание было почти не освещено. Шторы на окнах были задернуты на ночь. Возле подъезда стоял экипаж. Генри узнал кучера. Его фиакр обычно стоял на маленькой площади неподалеку от матушкиной виллы. Генри вышел и осведомился у привратника, как можно повидать миссис Бродрик или миссис Прайс. Тот ответил, что эти дамы вошли в дом около часа назад. Он добавил что-то относительно позднего времени и намекнул на то, что рассчитывает получить вознаграждение за свои услуги. Генри тут же дал ему десять франков, и привратник положил их в карман, что-то бормоча про себя. Генри подошел к двери и позвонил. Ему открыл человек в белом халате.
– Моя фамилия Бродрик, – представился Генри. – Я сын миссис Бродрик, которая прибыла к вам сегодня вечером.
– О да, конечно, номер тридцать четыре, – сказал человек на хорошем английском. – Если вы пройдете в приемную, я наведу для вас справки. Вы хотите повидать вашу мать?
– Да, пожалуйста, – сказал Генри. – А с ней еще одна дама, миссис Прайс. Не может ли она спуститься и поговорить со мной?
Служитель проводил Генри в большую комнату направо от двери. Она была уютно обставлена – там стояли столы, кресла, на столе лежали книги. Посетителей не было. Пока он дожидался, раздался звонок к обеду. Сквозь полуоткрытую дверь он видел, как люди направляются по коридору в столовую. Он заметил зеленое форменное платье и белый чепчик сиделки. Какой-то старичок шел на костылях.
– Пошевеливайтесь, мистер Вайнс, – послышался резкий голос, – нельзя же так копаться.
Были слышны разговоры. Кто-то засмеялся пронзительным глупым смехом. Шаги и голоса замерли вдали, где-то захлопнулась дверь. Генри все ждал. Наконец в дверях показался человек в сером фраке и с моноклем. Он вошел в комнату и протянул Генри руку.
– Я доктор Уэллс, – представился он. – К сожалению, главного врача сейчас нет, он в Ницце на званом обеде, но сегодня вечером его заменяю я. Насколько я понимаю, вы сын миссис Бродрик. У нас возникли некоторые затруднения – ничего серьезного, вам не следует беспокоиться. Ваша приятельница миссис Прайс оказалась разумной женщиной.
– Что вы хотите сказать, какие затруднения? – спросил Генри.
– Миссис Бродрик была в некотором недоумении, когда ее привезли. Это вполне естественно, со многими, знаете ли, так случается. Но с ней находилась ваша приятельница и дежурная сестра, весьма компетентная женщина. Мы решили, что в первый день ей лучше пообедать в своей комнате, а завтра она уже может пойти в столовую. Думаю, что миссис Прайс сейчас сюда спустится.
Он обернулся к двери, и в эту минуту в комнату вошла Аделина Прайс. Вид у нее был абсолютно спокойный и невозмутимый, словно у нее не могло быть никаких причин для волнения.
– Все в порядке, – объявила она. – Ваша матушка уже успокоилась. Когда я уходила, она показывала сиделке фотографии. А какой превосходный обед ей принесли в комнату. Отлично приготовленный, прекрасно сервированный. Должна признать, что обслуживание здесь великолепное, доктор.
Доктор Уэллс улыбнулся, поигрывая моноклем.
– Мелочи играют весьма важную роль, – сказал он.
Аделина Прайс внимательно посмотрела на Генри.
– Зачем вы пришли? – укоризненно проговорила она. – Я ведь сказала вам, чтобы вы дожидались меня в отеле.
Доктор улыбнулся.
– Ничего удивительного, что мистер Бродрик волнуется, – успокоительно проговорил он. – И раз уж он находится здесь, может быть, ему стоит подняться наверх и пожелать спокойной ночи своей матушке. Он убедится в том, что она устроена вполне удобно.
– Да, я бы хотел это сделать, – сказал Генри. Аделина Прайс поморщилась.
– Вы уверены, что это разумно? – спросила она. – Не расстроит ли это ее?
– Я не думаю, – сказал доктор. – Возможно, что это как раз придаст всей ситуации нужную окраску. Разумеется, мы дадим ей легкое снотворное, поскольку это ее первый день, и обстановка может ей показаться несколько странной.
– Я буду ждать вас в фиакре, – вдруг сказала Аделина Прайс. – Мне нет никакого смысла подниматься туда еще раз.
