Но прежде чем я скажу несколько слов о самом явлении самойловского чтения, мне хочется поделиться с читателем тем, что я узнал от жены поэта о звукоархивисте Сергее Филиппове. И не столько узнал, сколько подтвердил в себе сформулированное чувство, в течение нескольких лет наблюдая за Сережиной работой со стороны. Вспомнив хотя бы то, с каким волнением он следил за иным литературным вечером, в подготовке которого принимал участие.
Как выглядело это участие? Например, Сергей Николаевич помогал организаторам выбирать из наследия писателя те или иные фрагменты фонозаписей, которые, в свою очередь, должны были стать частью общей композиции… Разумеется, публике даже в голову не приходило, какие усилия — и творческие, и просто душевные — стоят за простым нажатием кнопки воспроизведения с пульта, когда в зал (в нужном месте) летит голос поэта или вступает музыка.
После смерти Самойлова его бывший секретарь передала Галине Ивановне от Сергея необычную посылку: тщательно подготовленную опись фондов хранения самойловских фонограмм в Отделе звукозаписи Гослитмузея: авторские вечера, пластинки — всё. Каждый формуляр был размечен с учетом не только описания той или иной фонограммы — в документе содержалась подробная характеристика записи и конкретной манеры чтения в этот день. В конце концов мы с вами понимаем, что в студии и на сцене поэт читает немного по-разному, и к Давиду Самойловичу это относится уж совсем выпукло: природным артистизмом Бог его не обделил. Тут я могу оттолкнуться и от собственных ощущений: как правило, зал он “брал” сразу, до конца, ему аплодировали почти после каждого стихотворения. Конечно, в студии тоже рождалась энергия, но она, наверное, была какой-то совсем другой — однонаправленной, что ли.
Что же до пластинок, то к их составлению Самойлов относился строго и ответственно и приступал к делу с тем же напряжением, с каким составлял книги, — на выходе должен был быть результат . Иначе он, вероятно, не смог бы дарить эти пластинки друзьям и знакомым (а пластинок ведь и было немного — всего лишь три авторских винила; о тематических дисках, в которых он только принимал участие, я здесь не говорю).
К моменту получения этой подробной фондовой описи, после уже знакомой ей работы Сергея Филиппова на авторских вечерах Давида Самойлова в Москве (записывать поэта в Пярну выезжала сотрудница ГЛМ Елена Волкова5), Галина Ивановна не раздумывала о том, к кому она может обратиться за помощью при подготовке вечера памяти. Она просто сняла телефонную трубку и набрала Сережин номер.
Я совершенно не удивился, узнав от нее, что у Сергея было право делать замечания по композиции вечеров, хотя это, кажется, не было его прерогативой, а что уж касалось выбора той или иной фонограммы, то окончательное решение всегда было за ним.
Галина Ивановна рассказала мне, что у Филиппова было, так сказать, абсолютное “ощущение Давида Самойлова” — его стихов и личности. Это ощущение было совершенно естественным, поэтому никто не удивлялся тому, что Филиппов являлся в ЦДЛ за полтора часа до начала мероприятия. Техники выводили по его просьбе на экран портрет поэта, он еще и еще раз просил запустить в динамики фонограмму, вслушиваясь и проверяя себя: верно ли звучит, не громко ли, гармонично ли соединится с последующим музыкальным фрагментом. Галина Ивановна, как мне показалось, немного гордится тем, что к каждому публичному сюжету они готовились с тем же тщанием, с каким режиссеры готовят спектакль: все вымерялось до секунды, сбои исключались. Ну а уж если накладки — конечно, незначительные — происходили, Филиппов переживал это так, как переживают личную беду, разговоров потом хватало на неделю. Галина Ивановна уверенно говорит о Сергее как о человеке, у которого всегда было ощущение, что называется, “руки на пульсе”, но при этом — и полное отсутствие пафоса, все шло здесь от какого-то внутреннего сигнала. Будучи человеком творческим, в самом высоком, старом смысле слова — самодеятельным, он был далек от любительства и свое собственное присутствие в культуре ощущал просто и органично: это был не долг, не подвиг, но естественное и ежедневное движение души.
Вспоминая его, я размышляю о смысле некоторых слов, давно уставших от неоправданно частого и неточного употребления; между тем именно его работа и жизнь, очевидно, возвращали им изначальные смыслы. Это слова “служение”, “опека”, “помощь”, “бескорыстие”. Простые, но труднопостижимые, насколько мы знаем, вещи.
Сергей Николаевич не дожил нескольких месяцев до вечера, в подготовке которого, несомненно, должен был бы принимать участие, — представления тома переписки Давида Самойлова и Лидии Чуковской, выпущенного “Новым литературным обозрением” в 2004 году. Галина Ивановна еще успела сообщить ему, что ей кажется возможным почитать на “презентации” отрывки из писем, кои писались в течение тридцати лет, что, вероятно, следует подумать о разговоре с теми или иными актерами… Забегая вперед, свидетельствую, что вечер, который вел критик Андрей Немзер, прошел замечательно, что на киноэкран зала выводились редчайшие видеозаписи Лидии Корнеевны и Давида Самойловича, а параллельно искусно подобранному “слайд-шоу” звучали и уместные всякий раз фонограммы.
Сережа не успел прикоснуться к этой работе, но за фактом и качеством ее словно бы успел присмотреть. За работу над подготовкой изобразительного и видеоряда взялась Катя Жукова, чье имя встречается в аннотациях некоторых филипповских работ — в частности, в аннотации представляемого сегодня рукотворного альбома самойловских записей. Могу себе вообразить, с какой ответственностью она столкнулась.
Но самое удивительное, что только теперь я знаю доподлинно: Сергей Николаевич Филиппов все-таки успел приложить руку к этому вечеру, на котором композицию из фрагментов писем Самойлова и Чуковской читали попеременно их родные — вдова одного и дочь другой.
Идея пойти по такому, казалось бы, странному, не актерскому пути и была последним Сережиным участием в посмертной судьбе двух дорогих ему писателей6. Итак, его неординарное предложение было принято.
Однако увидеть это решение воплотившимся Сережа уже не смог. Самый его уход, такой, уж простите меня, неожиданно-символический — в Крыму, в его любимом месте, сразу и мгновенно, — кажется мне, если можно так выразиться, значительным. Как написал в стихах его любимый Самойлов, который умер на организованном им вечере памяти Бориса Пастернака в Таллине, — “В уходе есть свое величье”…
“<…> Сергей уехал отдохнуть в Крым, — пишет в своем “Живом журнале” Евгений Витковский, — гулял по любимым холмам — и вдруг упал в песок. Он умер мгновенно, не дожив до пятидесяти, пережив своего учителя, знаменитого Льва Шилова, меньше чем на месяц. Похоронили Сергея Филиппова в Евпатории”.
…Я слушал трехчасовое самойловское собрание, подготовленное Сергеем Филипповым7, и перелистывал книги. Вот в своих “Поденных записях” Давид Самойлович лаконично отмечает: “Записывался в „Мелодии”. Читал хорошо” (30 января 1984 года).
А вот он сообщает в письме Лидии Корнеевне Чуковской 1 августа 1978 года: “У меня вышла пластинка, но я ее еще не видел. В Москве подарю”. И спустя пару недель снова: “Передали ли Вам пластинки? Мою слушайте только вторую сторону. Первую я читаю скверно”. В те же дни, с живым голосом поэта в наушниках, я отправился на выходные, как обычно, в музей Чуковского и, придя в комнату Лидии Корнеевны, взял в руки пластинку Давида Самойловича.
На ее обороте выведено:
На этом старом диске
Стихи уже не близки.
Но голос мой моложе.
О, Боже!..
Дорогой Лидии Корнеевне
с любовью. Д. Самойлов.
11.04.76.
Это была первая из виниловых пластинок Самойлова, выпущенных “Мелодией”.
В феврале 1986 года в письме Чуковской прозвучало: “Вашу дивную книгу читаю и перечитываю. Когда я на даче, то слушаю пластинку Самойлова: голос”.
В свое собрание Сергей Филиппов включил и материалы из невышедшего диска авторского чтения Давида Самойлова, подготовленного в конце 80-х годов. По Сережиным сведениям (точнее, “неподтвержденным данным”), “Мелодия” сделала только оригинал-матрицу проекта, — но в 1988 году эта прославленная граммофонная фирма, увы, прекратила свое существование. А поскольку к макету несостоявшейся пластинки Филиппов имел непосредственное отношение, ему удалось восстановить ее “контур” и выпустить в ином формате — на аудиокассете типа C-608. В сопроводительном тексте к материалам звукового собрания самойловских стихов так и сказано: “Кассета периодически выпускается на заказ студией БОРТ СФ”.
