— О, Машина! О, Ты, Машина!
Она поднесла Книгу к губам, трижды поцеловала ее, трижды склонила голову, трижды ощутив экстаз покорности. Выполнив ритуал, она открыла 1367-ю страницу и отыскала время отправления воздушных кораблей с острова в южном полушарии, в подземной глубине которого жила она, на остров в северном полушарии, где также под землей жил ее сын.
Она подумала: «У меня нет на это времени».
Она погасила свет и заснула. Затем проснулась и зажгла свет. Поела, обменялась идеями с друзьями, послушала музыку и лекции, снова погасила свет и снова заснула. А над ней, под ней, вокруг нее непрерывно гудела Машина. Вашти не замечала этого шума — он звучал у нее в ушах с самого рождения. Земля с гулом несла ее через страну молчания, обращая Вашти то к не видимому ею Солнцу, то к невидимым звездам.
Вашти проснулась и включила свет.
— Куно!
— Я не стану разговаривать с тобой, — ответил он, — пока ты не приедешь.
— Был ты на поверхности после нашего разговора?
Изображение исчезло.
Снова она взялась за Книгу. Она откинулась в кресле, дрожа от волнения. Потом подкатила кресло к стене и нажала кнопку, которой пользовалась чрезвычайно редко. Стена медленно раздвинулась. В отверстие Вашти увидела слегка изгибавшийся туннель, который исчезал за поворотом. Если она поедет к сыну, путешествие начнется отсюда.
Разумеется, она знала все о системе коммуникаций. Ничего таинственного. Она вызовет поезд, и он домчит ее по туннелю до лифта, сообщающегося с вокзалом, откуда отправляются воздушные корабли. Этой системой пользовались уже давно, задолго до установления всемирного господства Машины. Конечно, Вашти изучала историю цивилизации, непосредственно предшествовавшей ее собственной, — цивилизации, которая неправильно понимала функции системы и доставляла людей к вещам, вместо того чтобы доставлять вещи к людям. Непонятные старые времена, когда люди путешествовали для перемены воздуха, вместо того чтобы переменить его в своей комнате! И все-таки… все-таки она боялась туннеля. Она не видела его с тех пор, как родился ее последний ребенок. Туннель изгибался — но не совсем так, как ей помнилось; он сверкал, но не так ярко, как это следовало из слов лектора. Вашти охватил ужас перед непосредственным познанием. Она отпрянула назад, и стена сомкнулась перед нею.
— Куно, — сказала она, — я не могу приехать к тебе, мне нездоровится.
И тотчас же огромный аппарат опустился на нее с потолка, в рот ей автоматически был вставлен термометр, к сердцу автоматически приложен стетоскоп. Она беспомощно лежала в кресле. Прохладные подушечки гладили ей лоб. По-видимому, Куно вызвал к ней врача. Итак, человеческие чувства все еще плутали по закоулкам Машины. Вашти выпила лекарство, поднесенное автоматическим врачом, и механизм опять скрылся в потолке. Послышался голос Куно, он спрашивал, как она себя чувствует.
— Лучше. — Затем с растущим раздражением: — Почему ты сам не хочешь приехать ко мне?
— Я не могу уехать отсюда.
— Почему?
— Потому что в любой момент может произойти нечто ужасное.
— Ты уже побывал на поверхности?
— Нет еще.
— Так что же может произойти?
— Я не могу тебе сказать через Машину.
Жизнь ее потекла по-старому.
Но теперь она вспоминала о Куно-ребенке, о том, как он родился, как его забрали в питомник, как она ездила к нему туда один раз, как он навещал ее. Посещения его прекратились, когда Машина отвела ему комнату на другом конце Земли. «РОДИТЕЛИ (Р — 422 327 483). — Родительские обязанности кончаются с появлением ребенка на свет», — гласила Книга Машины. Это так. Но в Куно всегда было что-то особенное, да и во всех ее остальных детях тоже. В конце концов, если уж она ему так необходима, придется решиться на путешествие. «Может произойти нечто ужасное». Что он хотел этим сказать? Просто блажь юнца, не больше. Но поехать придется.
Опять она нажала ту редко используемую кнопку, опять перед ней отступила стена, и Вашти увидела туннель, исчезавший за поворотом. Сжимая в руках Книгу, Вашти поднялась с кресла, неуверенными шагами вышла на платформу и вызвала поезд. Стена комнаты задвинулась у нее за спиной — путешествие в северное полушарие началось.
Все было очень просто. Подошел поезд, она вошла в вагон и села в точно такое же кресло, как у нее в комнате. Вагон остановился, когда она дала сигнал; она шагнула в лифт. Там находился еще один пассажир — первое живое существо, с которым она столкнулась лицом к лицу за много-много месяцев. Теперь редко кому приходило в голову путешествовать, ведь благодаря достижениям науки земля стала повсюду одинаковой. Быстрота передвижения, от которой предшествующая цивилизация ждала чудес, изжила себя. Какой смысл отправляться в Пекин, если он ровно ничем не отличается от Шрусбери? Зачем возвращаться в Шрусбери, если там будет точно то же, что и в Пекине? Люди редко передвигали свои тела — все беспокойство сосредоточилось в их душах.
Воздушная служба была пережитком предыдущей эпохи. Ее сохранили, потому что легче было сохранять ее в таком виде, чем вовсе упразднить или хотя бы сократить. Но теперь размеры ее намного превышали потребность в ней населения. Один за другим поднимались пустые корабли из выводных жерл Рэя или Крайстчерча (я употребляю старинные названия), устремлялись в небо и пустые же садились на южных аэродромах. Полеты воздушных кораблей были так превосходно налажены, настолько не зависели от метеорологических условий, что небо — чистое или облачное — всегда напоминало необъятный калейдоскоп, где периодически повторяются одни и те же рисунки. Корабль, на котором летела Вашти, отправлялся иногда на закате, иногда на рассвете. Но когда бы ни вылетал, над Реймсом он неизменно встречался с кораблем, обслуживавшим линию Хельсинки — Бразилиа, а через два рейса на третий, когда он взмывал над Альпами, его путь скрещивался с путем флотилии из Палермо. День и ночь, ветер и шторм, приливы и землетрясения не были больше помехой для человека. Человек обуздал Левиафана[24]. Вся прежняя литература с ее восхвалением Природы и ужасом перед ней казалась теперь примитивной, как младенческий лепет.
И все же, когда Вашти увидела огромный корпус корабля, побуревший от постоянного соприкосновения с наружным воздухом, к ней вернулся страх перед непосредственным познанием. Корабль этот выглядел не совсем так, как в кинематофото. Прежде всего, от него исходил запах, не резкий и не противный, но все-таки запах. Она бы и с закрытыми глазами догадалась, что неподалеку от нее находится что-то незнакомое. Вдобавок ей пришлось самой дойти от лифта до корабля, да еще под взглядами других пассажиров. Человек, который шел впереди нее, уронил свою Книгу; как будто ничего особенного, однако происшествие всех встревожило. Когда Книга падала в комнате, пол автоматически поднимал ее; но сходни не были к этому приспособлены, и Священная Книга осталась лежать без движения. Все остановились — случай не был предусмотрен. Владелец Книги, вместо того чтобы подобрать свою собственность, начал ощупывать свою руку, пытаясь понять, каким образом она подвела его. Наконец кто-то проговорил, обращаясь непривычно прямо к остальным:
— Мы опоздаем.
Все поспешили на борт, и Вашти, проходя по сходням, нечаянно наступила на Книгу.
На корабле тревога ее возросла. Внутреннее устройство показалось ей старомодным и грубым. Там даже была настоящая стюардесса, к которой нужно было обращаться во время полета. Правда, по всей длине корабля бежала конвейерная дорожка, но от нее до каюты все-таки надо было еще дойти. Одни каюты были лучше, другие хуже. Вашти досталась не лучшая. Она решила, что стюардесса поступила несправедливо, и ею овладел приступ бешеного гнева. Стеклянные створки сомкнулись — отступления не было. Вашти увидела лифт, в котором поднялась сюда: он терпеливо двигался вверх и вниз — пустой. За сверкающим кафелем коридоров начинались комнаты; этаж за этажом уходили глубоко в землю, а в каждой комнате находилось человеческое существо; оно ело, спало или вырабатывало идеи. И в самой глубине этого улья была ее комната. Вашти почувствовала страх.
— О, Машина! О, Ты, Машина! — прошептала она. Вашти погладила Книгу, и ей стало легче.
А затем стены вестибюля растаяли, как это бывает во сне, лифт исчез, упавшая Книга отъехала влево и тоже исчезла, блестящий кафель умчался прочь, подобно речному потоку, Вашти ощутила легкое сотрясение — и воздушный корабль, вырвавшись из туннеля, взлетел над тропическим океаном.
Была ночь. Перед Вашти промелькнул берег Суматры с каймой мерцающих фосфоресцирующих волн, увенчанный маяками, по-прежнему рассылающими уже никому не нужные лучи. Наконец и они пропали, и теперь только звезды докучали Вашти. Звезды не были неподвижными, они раскачивались у Вашти над головой, заглядывая то в один иллюминатор, то в другой. Казалось, что кренится не корабль, а сама Вселенная. Как это часто бывает в ясные ночи, звезды то располагались в перспективе, то лежали в одной плоскости, то ряд за рядом уходили в бездонное небо, а то скрывали бездонность, образуя крышу и преграждая путь взгляду человека. Но в любом случае они казались Вашти невыносимыми.
