Наконец он затих и отнял руки от лица. Встал, одернул старый, но еще крепкий пиджачок, выпустил поверх него уголки воротничка белой сорочки и откашлялся.
— Значит так, Лизавета свет Васильевна. Не желаете показаться, и не желайте. С жизнью своей ради вас я расставаться не стану, а только знайте, что как вы при жизни своей сердце мне на куски разрывали, так и теперь мучаете. И этого, между прочим, Лизавета свет Васильевна, Бог вам не простит. Шпионить за вами я больше не буду. А может так быть, что и увидите вы меня здесь не раньше, чем через пять лет. Потому как иду я ради вас на государственное преступление. На поджог социалистической собственности. Прощайте…
По-военному коротко отдав могиле поклон, Воробьев повернулся и пошагал к пролому в кладбищенской ограде.
Через два часа он подъехал на мотоцикле к малютовской «стекляшке», купил бутылку самой дешевой водки и попросил продавщицу присмотреть за транспортом. Еще через два часа все малютовцы высыпали на улицы: жарко горел краеведческий музей. Он полыхал неестественно мощно, выбрасывая снопы черного вонючего дыма, словно подожженная нефтяная скважина. Ни пожарные, ни прибежавшие на место события мужики с бабами не могли даже подойти поближе, таким чудовищным жаром несло от пламени. Музей сгорел быстро, чудом не тронув огнем главный барский дом — только слегка закоптились его старые каменные стены…
Хотел бежать на пожар и Петр Чикомасов, но отец Тихон властным жестом его остановил.
— Сгорит ведь! — удивленно воскликнул Петр Иванович.
— Пускай сгорит, — странно улыбнулся старец. — Это я Геннадия попросил.
— Вы?! — изумился священник. — Но зачем?!
— Не твоего ума дело.
Петр Иванович руками развел. А старец, стоя возле окна и глядя на зарево пожара, хитро улыбался.
— Ну что, получил, змееныш? — говорил он. — Огнем твои кладки выжигать будем! Добро пожаловать на пепелище, Родион, сын мой блудный!
Глава двадцать пятая
Одурачил!
— Лиза! — робким, не свойственным ему голосом позвал Недошивин. — Ты правда здесь?
Сильно зашумел ветер. Вершины берез нагнулись, словно хотели схватить ветвями полковника, поднять его в воздух и швырнуть на землю с такой силой, чтобы вышибло из него дух. Туча ворон закружила над кладбищем: казалось, сейчас ринутся на Недошивина и забьют черными крылами насмерть.
Никогда еще ему не было так жутко! Но, собрав остатки воли, он снова спросил:
— Лиза, здесь ты или нет?
И тотчас буря стихла. Вороны вернулись на свои места. Но от этого Недошивину стало еще страшнее. Он окончательно понял, что Вирский прав. Призрак Лизы существует. И еще он понял: здешние места, вся природа здешняя — вся против него.
Плевать! Красный Конь — еще не вся Россия.
— Лиза, последний раз спрашиваю: ты здесь?
— Здесь она, полковник, — услышал он хриплый мужской голос.
Недошивин повернулся. Внешне он был спокоен, даже расслаблен… Однако вся его энергия была собрана в единый кулак.
Сзади стоял Геннадий Воробьев в засаленном ватничке, старых кирзовых сапогах. В руке он держал кнутовище, кнут волочился по земле до самой кладбищенской ограды.
— Сильное оружие! — засмеялся Недошивин. — Не покажешь, как действует?
Свистнул кнут, обернул полковника за ноги, и через секунду он лежал на земле возле кирзачей Воробья. Недошивин хотел вскочить, но пастух больно наступил ему ногой на руку, да с такой силой, что полковник понял: дернется, и перелом правой руки обеспечен. Конечно, он справился бы с Воробьем и левой. Но вместо этого засмеялся.
— А ты, Гена, оказывается не пастух, а ковбой!
Воробей ухмыльнулся, оскалив прокуренные зубы.
— Я не ковбой, я русский пастух. Ваши ковбои супротив наших пастухов что плотник супротив столяра.
— Почему — наши? — спросил Недошивин, вставая с земли и растирая пострадавшую руку. — Я тоже русский.
— Ну, хорошо, — не стал спорить Воробей, — вот и давай поговорим как два русских человека. Ты зачем сюда пришел? Снова воду мутить? Мало тебе смерти Лизы, ты душу ее сгубить хочешь?
— Подслушивал? — спросил Недошивин.
— Конечно, — спокойно согласился Геннадий, — а ты думал?
— Присядем, — предложил Платон Платонович, указывая на березовую скамью. — В ногах правды нет.
— Присядем, — с угрозой ответил Воробей и достал из кармана ватника бутылку водки стекла сомнительного зеленого цвета и такой формы, в которую обычно разливают лимонад.
— Это же отрава, — укоризненно сказал Недошивин. — Погоди, вернется мой шофер, у него в бардачке кое-что получше есть.
— Щас! — огрызнулся Геннадий. — Это вы там, в своих бардачках, держите отраву для неугодных клиентов.
— Закусить-то есть? — растерянно спросил Недошивин, ладонью отгоняя от носа вонючий дух паленой водки.
— Обижаешь, начальник! — развеселился Воробей, как веселился всегда, когда предстояла выпивка.
Из другого кармана он достал пучок черемши, два крутых яйца, помятые, с осыпавшейся кожурой, и газетный сверток с чудесно пахнувшим копченым салом.
— Сала и черемши побольше, — попросил Недошивин. — А то не проглочу, ей-богу…
Выпили. Помолчали.
— Понимаешь, какое дело, Воробушек, — начал полковник, когда отдышался. — Проблема в том, что ты труп. Скоро рядом с Максимычем будешь лежать. Потому что подслушивать нехорошо.
Воробей не удивился. Еще выпили. Еще помолчали.
— Напугал, — наконец сказал Воробьев. — Это я и без тебя знаю. Все, кто про твое злодейство узнает, считай, трупы. Хорошая у тебя служба, полковник! Служу Советскому Союзу! Или — как там? Демократической России!
— Не юродствуй, — поморщился Недошивин. — Что ты в этом понимаешь? Паси своих коров.
Воробьев задумался.
— А ведь мы с тобой похожи, Платон. Ты тоже пастух, как и я. Только ты хочешь пасти весь народ. Но есть между нами большая разница. Я своих буренок по кличкам и повадкам знаю. И знаю, что всех их пустят под нож. Вот это обидно! Подоют коровушку, подоют, возьмут от нее молочка, сколько дать может, и — под нож. Несправедливо!
Недошивин с изумлением смотрел на него.
— Ты сейчас повторил заветную мысль философа Василия Розанова.
— Во-от! — Воробей, уже изрядно захмелевший, поднял указательный палец. — Не зря, значит, я разные умные книжки читаю! Есть толк!
— Есть, есть! — смеялся Недошивин, тоже чувствуя, что приятно захмелел. — Можешь в духовную семинарию поступать. Или сразу в академию.
Воробьев насупился.
— Обижаешь? Ладно. Перейдем не-посредст-венно к делу.
Слово «непосредственно» далось ему с трудом.
— Давай! — веселился Недошивин. — «Не-посредст-венно»!
Вместо этого допили водку. И снова помолчали.
— Вали-ка ты отсюда, серый кардинал, — сказал Воробьев. — Чтобы духу твоего в Красном Коне не было! — Глаза у него были совершенно трезвые.
— Даже так? — Недошивин тоже протрезвел.
— Именно так! — Воробей стукнул кулаком по скамейке. — Щас приедет твой «воронок», и вали, пока я добрый! И вот сейчас я хочу тебя на волю отпустить. Возьму на ладонь, дуну и скажу: «Лети, воробушек, лети себе, лети!»
— Ну все, с меня довольно! — Недошивин решительно встал и снова стал похож на себя прежнего, только сутулился немножко. — Ты перепутал, приятель! Воробушек — это ты. А я — полковник КГБ Платон Платонович Недошивин. И ты у меня на дороге не стой!
— Убьешь?
— Много чести!
— Настучишь? — издевался Воробьев, крутя в руках пустую бутылку.
— Ты зачем бутылкой вертишь? — спросил Недошивин.
— А что такое? — невинным голосом ответил Воробьев.
— Не нравится.
Воробьев тихонечко засмеялся.
— Видишь ли, Платон, живет в Красном Коне одна старушка. И готовит она из грибочков разных, из трав, из ягод интересное зелье. Кто его выпьет, тот — хи-хи! — дурачком на всю жизнь останется.
— Врешь! Ты тоже эту водку пил!
— Пил. Так что мы с тобой вместе в Красавку отправимся.
Недошивин схватился за голову.
— Когда? — спросил он.
— Что — когда?
— Когда подействует эта дурь?
— Не скажу.
Воробей по-дурацки захихикал, и Недошивин вдруг поверил ему. Ему показалось, что и с ним что-то уже происходит, что сейчас он тоже начнет хихикать и корчить рожи. Боже, какой он идиот! Вернее, станет идиотом!
— Я убью тебя… — простонал он.
— Убивайте, дяденька! — Воробьев продолжал хихикать. — Вам за это ничего не будет. Слабоумных за убийство не сажают.
Послышался шум подъезжающего автомобиля. Шофер с удивлением воззрился на компанию.
— Платон Платонович, это еще кто такой?
— Поехали! — зло крикнул на него Недошивин.
Воробьев долго смотрел им вслед.
