Стояло жаркое московское лето, и девушка, которой принадлежали прекрасные конечности, была в мини-юбке, предельно короткой и узкой, в обтяжку. Лица ее я не видел, тем более что она что-то читала, тетрадку какую-то, полностью его перекрывающую, но взгляд мой тем временем пополз выше, вдоль гладкой смуглой кожи ног, обследовал коленные чашечки, острые, но достаточно округленные по форме, а затем как-то само собой получилось, что он поплыл еще дальше, в глубину, вдоль бедер, и плыл до тех пор, пока не высветилась узкая белая полоска трусиков, — оттуда, из плохо скрываемого в вагонном полусвете запретного промежутка между бедрами и краем юбки. То, что трусики на девушке были шелковые, мне было понятно с бесспорной очевидностью: просто стало ясно сразу и без объяснения причин. Где-то внутри екнуло и сразу вслед за этим гулко отдалось в затылке. Я резко захлопнул глаза, мотнул два раза головой и так же резко разлепил веки обратно. В результате такой встряски я окончательно пришел в себя и поднялся с корточек. Кровь отхлынула от головы и теплым потоком потянулась книзу, широкой равномерной полосой. Голова снова стала легкой, без внутреннего эха и шумных приливов…
Девчонка, казалось, ничего не замечала: начиная со соскочивших очков, последовавшей вслед за этим нелепой позы и моего же полукоматозного исследования с корточек смуглых прелестей в пространстве от высоких каблучков до узкого кожаного ремешка, продернутого сквозь юбочные шлёвки. Она машинально закинула ногу на ногу, не прерывая чтения, и, перекрыв новой позой едва видимую белую полоску интимного фрагмента, обнажила на этот раз кожу левого бедра, с другой, нижней стороны, такую же гладкую и загорелую.
«Сучка…» — подумал я и тут же оглянулся по сторонам в поисках возможных свидетелей этой некрасивой мысли. Никто вокруг не реагировал, лишь бабка в противоположном углу вагона бросила на меня вялый взгляд и бесцветно улыбнулась чему-то своему. «Господи, а какая станция-то?» — внезапно подумалось мне, и я забегал глазами в поисках схемы метрополитена.
Но взгляд мой слушаться на этот раз не пожелал, а заставил нужные механизмы вновь развернуть глазные яблоки на сидевшую прямо передо мной девушку. Что-то явно было не так. И слишком длинным мне стал казаться перегон, как будто остановки не было уже целую вечность. И опять я обнаружил, что никого это не смущает…
«Сучка…» — снова подумал я, не в силах оторвать приклеившийся к пассажирке взгляд. Но подумал на этот раз с какой-то нежной истомой.
Девчонка поменяла ноги местами, перекинув их наоборот, и перевернула страницу тетрадки. Общей ученической тетрадки в зеленом пластиковом переплете. И то, как она это сделала, каким-то привычным для меня образом, неуловимо знакомым жестом, заставило меня на этот раз вздрогнуть. Что-то явно продолжало иметь место, происходить, но что, — никак не улавливалось мозгами; мозги не желали участвовать в этой поездке по кольцевой с выходом на «Новослободской». Сердечный насос тоже вел себя вполне по-обычному: продолжал накачивать организм соленой жижей — ни медленней, чем нужно — ни быстрей, чем обычно, а так, вполне равномерно. Непокой происходил из иных мужских географий: ни головных или сердечных, а гораздо более неопределенных, — откуда-то из-под кожи, из-под нижнего ее внутреннего слоя, где он уже совсем почти закончился, но не успел еще окончательно врасти в тело. Оттуда же исходил и тихий настойчивый зуммер: сладкий и волнительный, но в то же время беспокойный и настороженный.
«Сучка… — в очередной раз подумал я с необъяснимой на этот раз злобой, — хороша, сучка…»
Девчонка скинула ногу с ноги, вытянула их вперед, слегка задев мою левую штанину, и повела стопами туда-сюда, разминая затекшие конечности. Зуммер взревел неслышно, там же, под эпидермисом, и я почувствовал, как покрываюсь пупырышками, тоже изнутри, по всей внутренней его поверхности.
Станции все еще не было. Никакой…
«Что же у нее там, за тетрадкой? — спросил я сам себя, понимая, что уже созрел. И ответил сам себе: — А что бы ни было — будет моя. Чего бы ни стоило… — и представил себе всю эту прелюдию: знакомство с правильно выбранным поводом, рука в руке мимолетно, проводить-заговорить-обаять-обещать, встретить-удивить-подарить-снова обаять, уже гораздо сильнее, а затем… нежно-трепетно-по касательной-снова нежно, но нежней чем прежде, существенно нежней… И слова… слова… слова… слова… Шепотом… шепотом… шепотом… шепотом… И по кругу… И кругов таких два… Нет, один… Один… Никуда не денется… И купить еще презервативов на всякий случай. Если окажется с принципами… Да!.. И чтоб не раньше пятницы договориться. Когда Динка отвалит… Как ее зовут, интересно?»
Одним словом, девчонка стала окончательно моей, когда следующей остановкой еще и не пахло. Волнительный зуммер постепенно начал стихать, уступая место практическим соображениям относительно будущих поступков и затрат, и тех и других, по возможности, — интеллектуальных. Одновременно я порадовался, что криз на этот раз не случился, я имею в виду, в тот момент, на корточках, когда бухнуло в затылок, но почти сразу откатило обратно. А криз, само собой, — гипертонический.
Итак, все складывалось как нельзя лучше. Мне вообще нравится, когда я быстро определяюсь по жизни, и организм этому не сопротивляется, а приходит в полное согласие с планом, демонстрируя нерастраченный ресурс гормона. Остальное — как выйдет. Это я о финале. Главное — гон и кураж. И победить чтоб! Победить… победить… победить… победить…
Да! Ну и любовь еще. Тоже чтоб…
…Под ногами завизжало железным, и голос объявил:
— Станция «Таганская»!
Я открыл глаза. Зеленая тетрадка все еще перекрывала мою последнюю фантазию, и в этот момент мне дико захотелось увидеть девчонкино лицо, потому что это был последний шаг перед броском. Я подтянул очки повыше, с небольшим запасом по переносице против действия влажной среды, слегка удлинил физиономию движением лицевой мышцы, перевел глаза в состояние интеллектуальной задумчивости и, наклонившись перед сидевшей напротив меня читательницей, спросил:
— Простите, бога ради, вы не скажете, какая станция следующая, а то я, знаете ли, случайно здесь оказался. Плохо ориентируюсь в метро. Джип, понимаете, в ремонте.
Зеленое отодвинулось в сторону, по направлению торможения состава, из-за него появилось прелестное молодое лицо, смуглое от свежего загара, обрамленное аккуратным брюнетистым каре. Лицо задумчиво свело губки в трубочку, посмотрело в вагонный потолок, попутно скользнуло по мне равнодушным взглядом и ответило:
— Если после этой, то «Павелецкая», а если эта самая, то… — она на мгновение задумалась, — то… — в этот момент двери захлопнулись, поезд вздрогнул, девушка приоткрыла рот и не своим уже, тихим, а чужим механическим голосом тетки из поездного динамика выдала запрошенное: — «Копакабана»! Следующая станция — «Копакабана»!
Поезд тронулся, и в этот момент накатила волна. Зашумел прибой… Он накатывал и спадал, и снова накатывал, и снова его оттягивало от края желтой песчаной полосы… Поначалу я его только слышал, потому что шумел он у меня в голове, в самой середине, а затем он мягко перекатился ближе к затылку, в ту часть, что сразу под макушкой, туда, где обычно бухало и отдавалось последующим эхом. И почти сразу же там все успокоилось и затаилось, потому что поезд набрал скорость и ходко шел по прямой, ровно и без толчков. Но все равно я точно знал, что вот-вот, еще немного, несколько коротких колесных перестуков, и я увижу его, этот синий прибой, обязательно увижу вживую, потому что звуки эти тоже были живыми и их хотелось видеть и чувствовать. И я почувствовал…
Внезапно ногам стало мокро, но не холодно, а, наоборот, — приятно и тепло. И накативший прибой защекотал мои босые ступни, и разом вогнал в мое тело миллион острых желтых песчинок, и взорвал на моей коже свои соленые, острые, воздушные пузырьки. Тоже миллион…
И я увидел…
— Копакаба-а-ана-а!!! — заорал я тогда. — Копакаба-а-а-на-а, мать твою!!!
Но это было уже потом, хотя и на двадцать лет раньше поломки несуществующего джипа. Я говорю про тот самый момент, когда я заорал. Это было уже в третий мой приезд в Рио, и, конечно же, после того, как я сошелся с Федей Березовым. До этого я так никогда не орал. До этого мне просто делать это было незачем. До этого я думал, что на свете есть только одна женщина, и ее зовут Динка. И была она самой любимой моей женщиной, а заодно — женой. И про Луизу-Фернанду я в те первые два приезда в Рио-де-Жанейро еще ничего не знал и не предполагал тогда, что она вообще может быть на свете. Моя Лу-Лу…
«Профессор Лаптев» заглушил машины и тремя короткими гудками приветствовал причальную службу. В порту залива Гуанабаро нас знали, успели за последний год привыкнуть к красному корабельному флагу и уже принимали русскую команду за своих, несмотря на то, что суда из Советского Союза заходили не часто. Когда с очередными пограничными формальностями было покончено — да и дела особого на этом разгильдяйском континенте до нас, честно говоря, никому и не было, — я первым делом, еще до того как сбросить пожитки в гостиницу для моряков, сунул нос в портовый фри-шоп — узнать почем сейчас крузейро. Каждый раз я проделывал это с настойчивым интересом нищего технаря-беспартийца, чудом оказавшегося в составе команды научно-исследовательского судна «Профессор Лаптев», принадлежавшего Ленинградскому институту Арктики и Антарктики. Наверное, я был хороший инженер, но патриотизма мне это никак не добавляло. А платила нам всем ЮНЕСКО. Лично мне — за то, вероятно, что еще будучи студентом, я придумал одну хитрую штуку, на тиристорах, магнито-электрический датчик теплового сигнала. В общем, через пять лет кто-то из арктических начальников наткнулся на крохотную заметку в «Вестнике студенческого научного общества» о моей штуковине, быстро меня разыскал и с ходу воткнул в группу советских специалистов по организации Центра изучения и контроля погоды в западной Атлантике. Центр создавался в Бразилии, в самом центре Рио-де-Жанейро. Представляете состояние младшего научного сотрудника? Но это только поначалу. К моменту моего третьего заплыва в Рио я уже ходил на «Лаптеве» не первый год и представление о прочих мировых географиях имел не понаслышке. Оказалось, что везде, где запускались метеоспутники и с помощью установки специальных антенн собиралась и анализировалась информация о погоде, моя штуковина приходилась как нельзя кстати. Это я про датчик, не подумайте про какую другую штуковину…
