Ознакомительная версия.
Абдулла остановил машину на обочине дороги и вылез из кабины, чтобы попытаться починить поломку. Он оказался ветераном не только военных действий, но и авторемонта в походных условиях. От запасной шины он отрезал кусок резины, обмотал ею поврежденный участок шланга и закрепил скотчем, который Грег обнаружил в пакете с таблетками от кашля в своем рюкзаке.
Залив в радиатор драгоценную минеральную воду из бутылок, они двинулись дальше на север. Стоял священный месяц рамадан, и Абдулла ехал очень быстро, стараясь добраться до ближайшей чайной до того, как начнется официальный дневной пост. Но когда они доехали до первой деревни Поликамри, где некогда находился советский гарнизон, все закусочные и рестораны оказались уже закрыты. Мортенсон вытащил мешок с арахисом, припасенный специально на этот случай. Кайс и Абдулла набросились на орехи.
После завтрака Абдулла отправился на поиски бензина. Вернувшись, загнал джип во двор глинобитной хижины и остановился возле ржавой бочки. К ним подошел согбенный старик, опиравшийся на палку. На то, чтобы дрожащими руками открутить крышку бочки, у него ушло две минуты. Он начал качать бензин ручным насосом, но Абдулла, увидев, что задача старику не по силам, предложил свои услуги.
Пока Абдулла заполнял бак джипа, Грег заговорил со стариком. Тот изъяснялся на дари (этот язык, родственный фарси, очень распространен в Северном Афганистане), а Кайс переводил. «Раньше я жил в Шомали, — рассказал старик, представившийся Мохаммедом. (Огромная равнина Шомали севернее Кабула некогда была житницей всего Афганистана.) — Наш край был настоящим раем. Кабульцы строили возле моей деревни загородные дома и приезжали на выходные. Рядом находился дворец короля Захир Шаха, да будет благословенно имя его! В саду я выращивал фруктовые деревья, виноград и арбузы!»
При упоминании о давно забытом винограде и арбузах Мохаммед сглотнул: его беззубый рот наполнился слюной.
«Когда пришли талибы, оставаться там стало опасно, — продолжал он. — Мы с семьей ушли на север. Прошлой весной я вернулся, чтобы посмотреть, сохранился ли мой дом. Но не смог его найти. В той деревне я родился и прожил семьдесят лет, но теперь не мог ее узнать. Все дома были разрушены. Все деревья вырублены. Талибы сожгли не только постройки, но и все деревья и кустарники. Я узнал собственный сад только по обгоревшему абрикосовому дереву, которое имело необычный ствол, напоминающий человеческую руку».
Чувствовалось, что воспоминания даются старику нелегко.
«Я могу понять, когда на войне стреляют в людей и бомбят дома. Такое случается — и будет случаться всегда, — вздохнул Мохаммед. — Но зачем, зачем талибы убили нашу землю?»
Этот вопрос был адресован не Грегу. Но у кого было найти на него ответ?
«Я МОГУ ПОНЯТЬ, КОГДА НА ВОЙНЕ СТРЕЛЯЮТ В ЛЮДЕЙ И БОМБЯТ ДОМА. ТАКОЕ СЛУЧАЕТСЯ — И БУДЕТ СЛУЧАТЬСЯ ВСЕГДА, — ВЗДОХНУЛ МОХАММЕД. — НО ЗАЧЕМ, ЗАЧЕМ ТАЛИБЫ УБИЛИ НАШУ ЗЕМЛЮ?»
Чем дальше Мортенсон продвигался на север, тем яснее он видел картину разрушений и убийств. В Афганистане убивали всех — не только солдат, но и мирных жителей. Они проехали мимо обгоревшего советского танка «Т-51». Его башня была сворочена какой-то чудовищной силой. Деревенские дети облепили танк со всех сторон. Боевая машина превратилась в игровую площадку.
Они проехали мимо кладбища, где надгробиями служили обломки тяжелых советских вертолетов. Мортенсон подумал, что пилотам не повезло оказаться рядом с территорией Масуда после того, как ЦРУ снабдило моджахеддинов «стингерами» и научило пользоваться ими.
Помимо ржавых и обгоревших боевых машин, Грег повсюду видел лицо Ахмад Шах Масуда — светского святого Северного Афганистана. Масуд смотрел на них с плакатов, доказывая, что его жертва была не напрасной и что есть нечто и после жизни.
До заката они проехали города Ханабад и Кундуз и были на подъезде к Талокану, где собирались остановиться поужинать. В рамадан есть можно было только после вечерней молитвы. Мортенсон, который через неделю должен был выступать перед группой жителей Денвера, собиравшихся сделать пожертвования в фонд ИЦА, торопил Абдуллу. Он не знал, что делать: ехать после ужина в Файзабад или дождаться дня, когда дорога будет более безопасной. Вопрос решился сам собой. Впереди раздались автоматные очереди, и Абдулла резко нажал на тормоза.
ВПЕРЕДИ РАЗДАЛИСЬ АВТОМАТНЫЕ ОЧЕРЕДИ, И АБДУЛЛА РЕЗКО НАЖАЛ НА ТОРМОЗА.
Он включил заднюю передачу и нажал на газ, стараясь увести машину подальше от огненных штрихов трассирующих пуль, пронизывающих темноту афганской ночи. Но автоматные очереди раздались и позади, и Абдулле пришлось снова жать на тормоз. «Быстрее!» — скомандовал он, вытаскивая Кайса и Мортенсона из джипа и падая в грязную канаву на обочине. Пакистанец прижал головы своих спутников к земле, а сам начал молиться, прося Аллаха о защите.
«Мы попали в место разборок между торговцами опиумом, — вспоминает Мортенсон. — Как раз настало время перевозки товара. В эти месяцы банды постоянно воюют между собой за право контролировать дороги, по которым доставляют урожай. Они палили над нашими головами из автоматов. „Калашниковы“ издают очень характерный звук, я сразу его узнал. Кайс впал в панику. А Абдулла разозлился. Он был настоящим пуштуном. Он лежал рядом со мной в грязи и ругал себя за то, что подверг меня, своего гостя, такой опасности!»
Мортенсон лежал на холодной земле и старался придумать, как бы выбраться из-под огня. Но сделать ничего было нельзя. К перестрелке присоединились новые бойцы, и интенсивность огня усилилась. Стало почти светло от трассирующих пуль.
«Я перестал думать о спасении и начал вспоминать детей, — говорит Мортенсон. — Пытался представить, как Тара будет объяснять им, почему я погиб; гадал, поймут ли они, что я хотел сделать; поймут ли, что я не хотел их покидать, а просто пытался помочь другим детям, таким же, как они. Решил, что Тара сумеет им все объяснить. И сразу же успокоился».
На дороге появился грузовик, ехавший в направлении Талокана. Его фары осветили обочины дороги, где затаились торговцы опиумом. Перестрелка затихла: бандиты знали местные деревенские машины и не трогали их. Абдулла выскочил из канавы и замахал руками. Старенький грузовик кренился набок под грузом свежих козьих шкур, которые нужно было доставить в дубильню. Он еще не успел остановиться, а Мортенсон уже почувствовал отвратительный запах гниющего мяса.
«Я ПЫТАЛСЯ ПРЕДСТАВИТЬ, КАК ТАРА БУДЕТ ОБЪЯСНЯТЬ МОИМ ДЕТЯМ, ПОЧЕМУ Я ПОГИБ; ГАДАЛ, ПОЙМУТ ЛИ ОНИ, ЧТО Я НЕ ХОТЕЛ ИХ ПОКИДАТЬ, А ПРОСТО ПЫТАЛСЯ ПОМОЧЬ ДРУГИМ ДЕТЯМ, ТАКИМ ЖЕ, КАК ОНИ».
Абдулла подбежал к кабине. По обе стороны дороги начали раздаваться отдельные автоматные очереди. Абдулла окликнул Кайса — ему потребовался переводчик. Таджик дрожащим голосом попросил водителя подвезти иностранца до Файзабада. Абдулла позвал Грега и указал ему на кузов. Мортенсон, еще служа в армии, уяснил, что в подобных ситуациях нужно бегать быстро, пригнувшись. Он изо всех сил старался не стать мишенью для стрелков. Забрался в кузов, и Абдулла закидал его влажными козьими шкурами.
«А что будет с тобой и Кайсом?»
«Аллах позаботится о нас, — ответил Абдулла. — Эти шайтаны стреляют друг в друга, а не в нас. Подождем, а потом на джипе вернемся в Кабул». Мортенсон надеялся, что его друг прав. Абдулла хлопнул ладонью по крылу машины, и грузовик двинулся вперед.
Грег, придавленный вонючими козьими шкурами, зажал нос. Он почувствовал, что грузовик прибавил скорость, и стал смотреть назад. Далеко позади гремели выстрелы, следы от трассирующих пуль рассекали темноту ночи…
Грузовик проехал через Талокан и направился к Файзабаду, поэтому снова пришлось обойтись без ужина. Впрочем, вонь козьих шкур аппетита не возбуждала. И все же ночью инстинкт взял свое. Грег вспомнил про арахис и только тут понял, что оставил сумку в джипе. Он вскочил и начал ощупывать карманы своего жилета. С облегчением обнаружил, что паспорт и пачка долларов при нем. А вот визитная карточка короля осталась в забытой сумке. Вздохнул — делать было нечего: придется общаться с Садхар Ханом без верительных грамот. Мортенсон снова замотал голову клетчатым платком и уставился в звездное небо.
«Я был один, — вспоминает он. — Был покрыт грязью и козлиной кровью. Я потерял свою сумку. Я не говорил на местном языке. Несколько дней ничего не ел, но почему-то у меня было прекрасное настроение. Я чувствовал себя как много лет назад, когда на грузовике, груженном стройматериалами, ехал по ущелью Инда строить школу в Корфе. Как и тогда, не знал, что ждет впереди. Планы на ближайшие несколько дней были расплывчатыми. Я не знал, удастся ли добиться успеха. Но мне это нравилось!»
Ознакомительная версия.
