На улице разноголосый гвалт. Перрон, как всегда, полон народу, шевелится, шумит, смеется и восклицает на разные голоса. Из недр его появляются спешащие к подножке вагона две девушки. Две, обе! Вместе с Верой — его Леночка, ура!
Олег больше никого не видит, отставив чемодан, протягивает руки. К груди его она припадает, всхлипывает. Русые ее волосы шевелит ветер, она поднимает голову:
— Как тебя долго не было! — Прелестные, мокрые от слез глаза ее останавливаются на нем. — Соскучилась, изболелась, — шевелит губами. — А ведь еще год, целый год!
— Переживем, не расстраивайся, — он шепчет.
С другой стороны ее подружка Вера:
— Тебе, Олег, помочь? Дай чемодан.
— Не надо, справлюсь сам.
В автобусе Вера отстала от них, потерялась — не обиделась ли? Теперь они глядят друг на друга — не наглядятся, беспричинно улыбаются. Вперебой вспоминают детали прошлогодних прогулок: как стоя, например, под луной на покачивающемся подвесном мосту через овраг читали друг другу стихи, рассказывали занятные истории. Вспоминали и смеялись, смеялись.
— Мне, вообще-то, надо бы в общежитие! К ребятам, — от встрепенулся. — Поди, кто-нибудь остался на лето…
— Какое еще общежитие! Дома тебя ожидают папа, мама, Санька. И я сколько ждала!..
— Ну, успокойся. Я ведь на всякий случай.
— Да шибко-то я не расстраиваюсь. Только никакого случая не будет.
Прошли мимо общежития железнодорожного техникума, миновали разрушенную церковь, по переулку вышли к овражку с дурно пахнущей речкой Сутолокой. Поднялись в горку. Вот знакомые дворы. Этот Верин, а вот Леночкин! Загремела цепь — подбежала собака. Стала скулить. Леночка заговорила — сразу успокоился, ждет. Олега Джульбарс узнал, но ласки не удостоил. К Леночке ткнулся в колени.
— Джуличка ты мой хороший.
Санька вылетел, расставил руки — Олег его подхватил, закружил. Отец Петр Игнатьевич и Леночкина мама вышли на крыльцо, поздоровались, сказали: «С приездом!»— и проводили в дом.
Стол, как и прежде, стоял в середине большой горницы, был накрыт, похоже, ждали гостей. Олег разделся, умылся, с улыбкой поглядев на Леночку, приобнял ее.
— Ну, что, граждане, — хозяин провозгласил, — давайте за стол. С дороги оно будет как раз.
Все шевелились, Олегу было указано место, он, садясь, вспоминал детали случившегося в дороге, в его рассказе они казались смешными, Леночка укатывалась от смеха.
— Ну, с приездом, молодой человек, Олег Иванович. Давайте выпьем за твой приезд, за возвращение.
Не сразу, но предложение хозяина, было одобрено. Выпили. В ход шла холодная закуска: селёдка, зелень. И начинались разговоры.
— Ну как, Олег, пролетел твой первый год службы? Понравился тебе Сахалин?
— Не заметил, как он пролетел. Работа, спорт, люди вокруг. Люди такие же, как здесь. Только пьют побольше.
— Деньги есть — и пьют, — вставил Петр Игнатьевич.
— Зима там, — продолжал Олег, — не так сурова. На юге вообще тепло. Снегу, правда, выпадает много.
— Вот как! И на юге, и на севере бывал?
— На Крайнем Севере, в Охе, нет, не бывал. А на юге часто. Работал-то я в середине острова, в Александровске. Часто бывал и в Южно-Сахалинске.
— Костюмчик, вижу, приобрел, — хозяин кивнул на вешалку, где висел пиджак. — Значит, в магазинах там все есть.
— Есть. На Сахалине все есть.
— Ну-ка, ну-ка, — вступила в разговор Ленина мама, трогая костюм. — Сшит как хорошо!
— В мастерской заказывал.
— Дорогой, поди, материал-то?
— Даже не знаю, Наталья Федоровна. Это мне сделали подарок. Премия будто бы.
— Да-а? У-у! — одобрила Ленина мама.
Леночка рассматривала Олега красивыми глазами. В них созревал вопрос: за что? На немой ее вопрос Олег отвечал:
— За подготовку юношеской команды боксеров. За успешное выступление.
И стал глядеть в одну какую-то точку на полном яствами столе. Испытывал неловкость: пришлось хвастать… И потихоньку нанизывал на вилку на резанные огурцы, помидоры. Ел, хрустел. Наталья Федоровна между тем принесла на блюде дымящиеся пельмени.
— Это вот настоящие, сибирские. Такие мы с Гошей ели во Владивостоке. Не наелись, правда, но взяли с нас — ого! Это, видать, за скрипку да за цыгана, который, не переставая, пел.
— Ну, давайте кушайте, пока горячие. И за Владивосток, где не наелись.
После обеда встал Олег, открыл чемодан, достал завернутый в бумагу сверток, протянул Леночке со словами: «Это тебе». Она не трогалась с места, держала руки по швам, только внимательно разглядывала, угадывала ли, что там такое.
— Крепдешин! — развернув, воскликнула. — Ну, придется идти в мастерскую. А? Ты не составишь мне компанию?
— Компанию, так компанию.
И стали собираться. Смотрели на часы, что-то доставали: сумочку, сеточку, по поводу чего-то советовались, над чем-то смеялись. Он видел, что она довольна. Как же, составит ей компанию. Идти рядом, внимать друг другу, держаться за руки. Одним словом, быть вместе!
Да, в альбоме разглядывали модели платьев, советовались. Оказалось, он ничего не понимает в платьях: она выбрала модель по своему вкусу. Заказала, сняли с нее мерку.
На улице Сталина зашли в ювелирный, велел примерить кольцо. И купил.
На обратной дороге шли по знакомому подвесному мосту через овраг.
— Узнаешь? — спросила.
— Узнаю. Остановимся?
— Давай. Может, стихи вспомним.
— Сейчас? Но сейчас неудобно — вон люди идут.
Шли неторопливо, слегка, в такт колебаниям моста, покачивались. Опираясь на его руку, говорила, не торопясь, с паузами:
— Удивляюсь тебе, Олег: таким спортом занимаешься, боксом. Тренер даже… Отмечен премией, как лучший. Но в тебе не умирает любовь к поэзии. И тонкость отношений. И еще стеснительность!
Он помолчал, глядя в даль.
— Говорят, будет так. Любимые у всех на виду будут стихи читать и целоваться. Во мне же, должно быть, больше прошлого, чем будущего. О чем я, конечно, жалею.
— Дорогой мой… — Она сжала ему руку. — Не жалей. Останься таким, какой есть. И я перестану удивляться.
— И будешь любить?
— Да! Да! Люблю и не хочу тебя никуда отпускать!
— Но мы же должны, разъехаться должны. Еще на год, по крайней мере…
— Нет, я с тобой!
— А ты хорошо подумала?
— Лишь бы ты был рядом. Университет бросать мне жалко, да учиться можно и заочно. Когда вместе, все будет хорошо.
Он затаенно вздохнул.
— Ну теперь можно ехать на Сахалин. Осталось совсем немного.
— А что осталось?
— Совсем немного. Мелочь.
— А именно?
— Сходить в ЗАГС, расписаться.
— Ух ты! — вспыхнула, опустила глаза. И подняла их опять. — А что? Или слабо?
…Через две недели, после заезда в Тюмень, к его родственникам, они, как муж и жена, возвращались на остров Сахалин.
