Словосочетание «народные гуляния» у Веры ассоциировалось с чем-то малоприятным: сосущие пиво похмельные мужики, стаи матерящейся гопоты (такой же противной, как само это слово), орущие на детей мамаши, милиционеры с резиновыми дубинками, всюду намусорено. Московские скверы и бульвары в праздничный день она всегда обходила стороной.
Здесь же всё было по-другому: тихо, чинно, мило. Конечно, играло роль и то, что парк не столичный, а провинциальный, но про наши провинциальные парки лучше вообще не вспоминать.
Каждый выходной Вера приходила полюбоваться пасторальной идиллией, это зрелище ей не надоедало.
По аллеям трусили в одиночку и группками бегуны, подходили знакомиться вежливые, негавкающие лабрадоры, у каждой гуляющей семейной пары было по два, по три, а то и по четыре ребенка. Большая компания школьников старательно и неумело строила крепость из недавно выпавшего скудного снега; мамаши весело и организованно расставляли на столах термосы и резали бутерброды. Через кусты к обрыву прошествовал отряд пожилых людей в одинаковых красных куртках, с биноклями и фоторужьями. Это был кружок любителей-орнитологов.
— А сейчас мы с вами пойдем любоваться нормандской синицей! — вещал энтузиастический руководитель. — О, мсье-дам, это удивительная птица!
Когда-нибудь так же будет и у нас, думала Вера, с завистью провожая взглядом поклонников нормандской синицы. Но, наверное, еще нескоро.
Есть два вида счастья: большое и маленькое. Первое не длится долго, потому что от него перехватывает дыхание, а сколько можно просуществовать без выдоха? Про такое счастье она хорошо понимала. Оно было ей знакомо. Но счастье маленькое, повседневное, которое даже не называет себя этим праздничным словом, казалось Вере непостижимой загадкой. Как это у них получается? Жить изо дня в день одинаково, размеренно, радоваться простым и естественным вещам: что у детей всё хорошо, что будет уик-енд, а потом отпуск, а еще — долгая пенсионная жизнь, когда мы все отдохнем от забот и будем заниматься не тем, что должно, а тем, что нравится.
У нас в России пока лишь малое число избранных могло позволить себе столь блаженную старость. Эти немногие счастливцы сегодня тоже гуляли в парке, радуясь ясной погоде и еще не растаявшему снегу, редкому гостю здешних зим.
Даже бывший член ГКЧП, исполненный значительности, каждую минуту помнящий, что он — фигура исторического масштаба, и тот разнежился на январском солнышке. Сел на скамейку, откинулся и задремал в своей винтажной неснашиваемой дубленке, наверное, полученной еще из цековского распределителя. Пыжиковая шапка свалилась на сиденье, легкий ветерок шевелил седые волосы, и даже издали было слышно уютное похрапывание.
Мимо шел бывший диссидент Михаил Маркович Кучер. Нагнулся, подобрал что-то, выпавшее из кармана у спящего, положил в шапку. Вера умилилась: даже на идеологических врагов местная атмосфера действовала умиротворяюще. Михаил Маркович уселся на соседнюю скамейку с очень довольным выражением лица, достал из кармана блокнот и стал там что-то писать.
Вера давно уже выработала формулировку, в правдивости которой она всё больше убеждалась: «Главный признак правильно устроенного общества — если в нем старость нестрашна и старики не вызывают жалости». Что ж, цель определена. Понятно, куда двигаться. Как — тоже, в общем, ясно.
Тихий звон отвлек ее от мыслей. Он прозвучал уже не в первый раз. Откуда это?
Люди, проходившие мимо дремлющего члена незадачливой хунты, на миг останавливались, читали что-то написанное на листочке и бросали в меховую шапку монеты. Михаил Маркович на соседней скамейке скалил зубы. Поймал Верин взгляд, подмигнул.
Она встала, пошла прочь, от греха подальше. Едва свернула за стриженый кустарник, как сзади послышались сердитые стариковские крики. Член ГКЧП проснулся. Увидел поданную милостыню, бумажку. Там написано что-нибудь вроде «Пожалейте бывшего члена ЦК» или «Подайте призраку коммунизма». Юмор диссидента довольно однообразен.
Ох, будет сегодня очередной скандал.
Ничего, согласно новейшей психологической методе, умеренные конфликты в доме престарелых даже полезны, поскольку нарушают монотонность эмоционального фона. У французов есть даже специальное пособие, помогающее создавать небольшие турбуленции искусственным образом. Правда, жители «Времен года» пока отлично решают эту проблему без посторонней помощи.
От мысли о скандалах и конфликтах был один шаг до вечной темы Вериных размышлений — как быть со Славой. Всё одно и то же, хождение по замкнутому кругу.
После его осеннего приезда они больше не виделись. Берзин долго пытался преодолеть ее упрямство. И убеждал, и требовал. Просил прощения, сам не понимая, за что. Пробовал давить: не может ведь она ему запретить видеться с родным отцом. «Нет, конечно, — сказала Вера, — ты обязательно должен его навещать. Просто я на это время буду куда-нибудь уезжать». Так она и делала.
Разговаривали они теперь только по телефону, по скайпу общаться перестали. Ей было бы тяжело смотреть в его измученные глаза — могла проявить слабость. Не было у Веры уверенности в себе. Пусть Берзин смирится с идеей, что ничего такого у них никогда не будет. Тогда можно возобновить нормальные отношения. Он, собственно, уже пообещал ей не вспоминать случившееся и оставаться сугубо в рамках деловых отношений. Но это он врёт.
Каменно непреклонной Вера стала не сразу. Когда Слава унесся в аэропорт, ей сделалось ужасно жалко и его, и себя. Чуть не схватилась за мобильник. Еле-еле с собой совладала.
Вечером, вся в раздерганных чувствах, полезла на крышу любоваться звездами одна. Звезд, увы, не было, но по темному небу несколько раз проползли огоньки самолетов — и она даже заплакала, представив, какой несчастный и нахохленный Слава летит сейчас в Москву.
Чешуйчатая крыша шато блестела после недавнего дождика, как панцырь сказочного чудовища. Ажурный флюгер на дымоходе слегка покачивался, хотя ветра не было. Этот непонятный феномен привлек Верино внимание. Она вгляделась в мрак — и показалось, что под чугунной стрелкой чернеет какой-то ком. Птичье гнездо? На открытом всем ветрам месте? Странно.
Вдруг ком шевельнулся, многократно увеличился в размере и с пронзительным писком понесся прямо на Веру. Это была летучая мышь, только и всего. Но Вера, как большинство женщин, испытывала необъяснимый страх перед шмыгающими, юркими, пищащими обитателями сумеречного мира: мышами, крысами, пауками, тараканами. Что уж говорить о летающем кошмаре с фосфоресцирующими глазенками и растопыренными перепончатыми крыльями.
Если б эта мерзость запуталась коготками в прическе, Вера, наверное, скончалась бы на месте. Но ей и так пришлось скверно. Гораздо хуже, чем тогда, с выпрыгнувшей из-под колес черной кошкой.
«Всё-всё-всё-всё!», — ударила в уши бешеная капель, и Вера испугалась не смерти, а того, что здесь, в дурацкой башенке, ее тело не найдут. Мелькнула картинка — разлагающийся труп на крыше. Может, кто-нибудь обратит внимание: что это вороны над замком каркают? Но до очередного приезда трубочистов, а они появятся только в следующем октябре, сюда вряд ли кто-то полезет.
Умереть она не умерла, отдышалась. Но мозги ей этот инцидент вправил.
Очередная глупая случайность? Как бы не так. Случайности кажутся глупыми только тому, кто сам глуп.
А если бы Слава, как планировалось, был рядом и она окочурилась бы прямо в его объятьях? Запросто. Аневризму может прорвать не только в разгар африканской страсти, а в любой момент. Даже без особенной причины — что-то там внутри щелкнет, треснет, скакнёт, и привет горячий.
Она же очень хорошо это знает! Всё давно обдумано и решено, а то, что она позволила себе с Берзиным, это слабость, эгоизм и даже, будем называть вещи своими именами, подлость. Оказывается, иногда любить значит отказать в любви. Если, конечно, любишь по-настоящему.
Так что летучая мышь была не глупой случайностью, а знаком и напоминанием. «Спасибо тебе, Бэтмен, но больше не прилетай, а то ты меня в гроб загонишь. Я и так всё поняла». Вера печально усмехнулась и стала спускаться. Осторожно, без спешки.
Был бы еще человек другого склада, а Слава для такой любви точно не вариант. Слишком трезв и рассудочен, подобные люди эмоцинально уязвимее всяких романтиков-импрессионистов. Пробить их доспехи нелегко, но если уж латы дали трещину, рана будет смертельной.
Нет-нет, нечего и думать! Женщина-мина в подруги Берзину не годится. Пусть найдет себе такую же, как он, разумницу. Без опасной червоточины.
Вместе делать дело — пожалуйста. Про это Вера тоже много думала. Цели у нее с Берзиным, конечно, разные, но есть и общий интерес.
Скажем, телевизионное шоу для старых людей, про их проблемы и надежды — штука полезная. Известность, узнаваемое лицо — мощный рычаг, при помощи которого можно многого достичь. Привлекать спонсоров, договариваться с местной администрацией, да мало ли. Но рычагом в чьих-то руках Вера не будет. Об этом она Берзина честно предупредила, и он принял к сведению.
