У Сиэрз были не слишком стройные ноги. Наткнувшись в его романе на героиню с «непростительно толстыми лодыжками», она невинно спросила: «Дик, насколько толстыми позволительно быть лодыжкам, пока они не станут „непростительно толстыми“?» Грех неидеально стройных ног был ей отпущен: там, где дело идет о политике, чувство юмора важнее эротических ожиданий. На совещаниях у Кеннеди они обменивались уморительными записками и карикатурами, после них — за кружкой пива в баре издевались над выступавшими, потом шли к себе на съемную квартиру, атмосферу которой не отягчали ни матримониальные планы, ни ожидания долгой счастливой жизни. Это было в начале шестидесятых, но и полтора десятилетия спустя Уэнди, успевшая за это время выйти замуж в Италии, развестись и вернуться в гущу нью-йоркской жизни, не переставала удивляться, насколько постоянным был ее боевой приятель Дик Йейтс: по ее словам, что в шестидесятые, что в восьмидесятые он продолжал существовать в атмосфере пятидесятых, намеренно не желая покидать эпоху, в которую создавался роман, принесший ему славу и, вероятно, сломавший ему жизнь.
Впрочем, завсегдатаем нью-йоркской «Плазы» Йейтс стал именно в годы своего спичрайтерства у Боба Кеннеди: на праздники он приезжал из Вашингтона, снимал в отеле апартаменты и привозил туда двух своих дочерей, Шерон и Монику, живших тогда с матерью в пригороде Нью-Йорка. Роскошь отеля покоряла дочерей, хотя младшая не могла избавиться от беспокойного чувства, что отцу все это не по карману. Возможно, именно эти воспоминания заставили его требовать апартаментов после презентации «Плача юных сердец».
С первой женой, Шейлой, Ричард Йейтс расстался незадолго до публикации «Дороги перемен» (Revolutionary Road, 1961) — тревожного и отчаянно реалистического повествования[91] о пригородном существовании семейной пары, попытавшейся честно бороться за свое счастье, не разрушая взаимной близости. Борьба героев этой книги, завершившаяся самоубийством жены, была настолько жизненной, что старые приятели Йейтсов считали своим долгом сразу по прочтении романа осведомиться, жива ли Шейла, — и узнавали о разводе. Непосредственным поводом к разводу послужило пьянство. Кроме того, Шейле казалось, что начинающий автор не задумываясь переложил на нее все заботы о заработке, тогда как сам погрузился в бесконечные препирательства с собственным текстом, которому, по ее понятиям, уже давно пора было выйти в свет. Последний аргумент задел писателя до глубины души, и после развода Шейла не могла упрекнуть бывшего мужа только в одном: в том, что он просрочил или пропустил выплату алиментов. Отсутствующий муж стал для нее гарантом финансовой стабильности. Каковым никогда не был в совместной жизни.
Но, даже дисциплинировав себя до абсолютно надежного алиментоплательщика, Ричард Йейтс остался крайне неровным писателем по части производства новых текстов. После громкого дебюта с «Дорогой перемен» (в 1962 г. роман вошел в список финалистов Национальной книжной премии вместе с «Фрэнни и Зуи» Сэлинджера, «Уловкой-22» Джозефа Хеллера и «Кинозрителем» Уокера Перси, причем премию получил, разумеется, последний), после выхода сборника рассказов «Одиннадцать видов одиночества» (1962), за который Йейтс удостоился от французского критика Жака Кабо титула «Флобера, прошедшего суровую школу журнальной литературы», должно было пройти семь долгих лет, прежде чем свет увидел роман «Дыхание судьбы», не снискавший особого успеха. Когда еще через шесть лет был опубликован следующий, «Возмутитель спокойствия» (1975), критики единодушно наградили Йейтса обидным для сорокасемилетнего писателя званием «автора одной книги». Даже поверхностных сведений о его писательской биографии достаточно, чтобы понять: в жизни Йейтса была какая-то фундаментальная проблема, и все, что с ним происходило — от огромного успеха его первых двух книг до отсутствия апартаментов в «Плазе», — эту проблему лишь углубляло.
Ричард Уолден Йейтс родился 3 февраля 1926 года в ближайшем пригороде Нью-Йорка, Йонкерсе. Свое детство он зафиксировал довольно близко к реальности в целом ряде произведений. Как и герой рассказа «Ах, Иосиф, я так устала!» из «Влюбленных лжецов», он жил с сестрой и матерью в Нью-Йорке и окрестностях, редко видел отца — сотрудника отдела продаж компании «Дженерал электрик», наделенного (по свидетельству сестры) чуть ли не оперным голосом. Мать Йейтса Рут, которую все кругом звали Дуки и которую сам он слегка переделал в «Пуки» в романе «Пасхальный парад»[92], была начинающим скульптором. Расставшись с мужем, она отправилась (прихватив детей) учиться мастерству в Париж, но уже спустя семестр вынуждена была вернуться домой из-за финансовых сложностей. Что не отвратило ее от творческой работы: всю свою жизнь Дуки упорно продолжала заниматься скульптурой, изрядно выпивала, то и дело впадая в истерики, и без конца надеялась на персональную выставку, богатых коллекционеров и окончательное решение финансового вопроса. Она действительно лепила голову только что избранного президента Рузвельта, действительно заставляла своего сына позировать для садовых эльфов и фавнов, действительно (как героиня «Пасхального парада») переехала жить за город к замужней дочери, действительно продолжала работать по выходным до последнего дня. То же упорство позднее проявил в отношении словесного творчества ее сын. Только славы ему досталось заметно больше. Дуки не смогла получить не только посмертного признания, но даже и непредвзятой оценки: ко времени создания первой биографии ее сына[93] наследникам не удалось обнаружить ни единой скульптуры Рут Йейтс-старшей.
Старшей — потому что была еще и младшая Рут Йейтс, сестра писателя. Ее судьба с документальной точностью зафиксирована в романе «Пасхальный парад». Рано выйдя замуж за красавца-соседа (вылитый Лоуренс Оливье!), Рут, с детства стремившаяся стать писательницей, стала вместо этого матерью троих детей, жертвой семейного насилия и жесткого алкоголизма. Она умерла в сорок шесть лет, и если у нее с младшим братом и была общая фундаментальная проблема, то Рут так и не смогла ее преодолеть.
Проблемой, очевидно, был затрудненный — с финансовой, психологической, образовательной и прочих, какие только можно представить, сторон — старт. Для одного только преодоления всех этих затруднений требовалась едва ли не вся жизнь. Однако в придачу ко всем отягчающим обстоятельствам у этого старта имелся еще и рано артикулированный финиш: сын «ненастоящей» скульпторши Рут Йейтс хотел стать «настоящим» писателем. Сделать это было почти невозможно.
Переходя из школы в школу из-за вечных переездов, вызванных столь же вечной неуплатой за очередное снятое жилье, Йейтс рано понял, что значит быть худшим: он был хуже всех в классе одет, хуже всех накормлен, хуже всех учился и хуже всех проводил выходные. Говорить о каникулах даже не приходилось: к очередным каникулам они, как правило, успевали в очередной раз переехать. В какой-то момент стремление Дуки к прекрасному и невозможному принесло плоды, и Ричарда, уже вообще отказывавшегося ходить в какую-либо школу, отправили в частный интернат для мальчиков «с проблемами». Школа, подробно описанная в романе «Хорошая школа» (1978), действительно оказалась неплохой, и Йейтс мог бы стать совершенно счастливым молодым человеком — главным редактором школьного журнала «Крылатый бобер», начинающим литератором с вечной сигаретой в зубах и завидным красавцем, — если бы не смерть отца. Винсент Йейтс умер от пневмонии в 56 лет, и его единственный сын остался в конце 1942 года не только без отца, но и без денег, необходимых для оплаты последних полутора лет школы.
Школу — правдами и неправдами — удалось окончить. Ради этого Йейтсу пришлось работать каждые каникулы газетным курьером, а Дуки — расстаться на время с артистическими замашками и устроиться на фабрику, выпускающую манекены. Но даже и такая жертва не могла уберечь ее сына от армии. Шла война, и, пройдя начальную подготовку пехотинца в 1944 году, Йейтс в начале января сорок пятого очутился в Англии. Последняя серьезная операция, проводившаяся при участии американских пехотинцев, в Арденнах, подходила к победному концу, и прибывших новобранцев переправили прямиком на континент, в Нормандию. Йейтсу хватило недели, чтобы получить серьезное воспаление легких, которое вывело его из строя до самой весны и оставило на всю жизнь легочным больным.
За год военной службы (Йейтс демобилизовался в январе 1946 г.) он не сделал ни одного выстрела, зато увидел Париж и Лондон, получил пожизненное право на бесплатное лечение в ветеранских госпиталях, а также возможность обучаться в университете за счет государства. Впрочем, последней возможностью Йейтс воспользовался только как упущенной: до конца своей жизни он, уже имея немалый опыт преподавания в разных университетах, не уставал горевать, что сам университета так и не окончил.
