Ознакомительная версия.
Но это только половина правды. Да, он на стороне угнетенных, но последние интересуют его по-настоящему лишь в тот момент, когда они осмеливаются противостоять угнетению («страдания, если они не ведут к борьбе, становятся соучастием»), когда они утверждаются как персонажи борьбы и оставляют на этот счет свидетельство, пусть нелепое и смешное с практической точки зрения: оперу на лебедином языке или платье королевы майя. «Вопрос не в том, выиграть или проиграть. Вопрос в том, чтобы сражаться». Без этого неумолимого сопротивления не работает «принцип надежды» Армана Гатти. История ужасна в слишком многих своих проявлениях, но только сопротивление спасает ее от отвратительного торжества палачей. Сопротивление и есть надежда.
Театр выстреливал революционными пьесами, которые становились сгустками надежды; увы, нет смысла перечислять их, поскольку ни одна из них не известна ни русскому зрителю, ни хотя бы читателю. В 1969 году цензура запретила пьесу «Страсть генерала Франко». Гатти порывает с официальным театром и уезжает в Германию, чтобы там, на улицах, с актерами альтернативных театров наметить то, что он создаст потом сам, со своими. В конце восьмидесятых со своими «loulous» он начинает самую сложную работу – работу над семантикой языка. Все эти «мальчики и девочки» – отбросы общества – особенно уязвимы со стороны языка, подметил Дж. Иреленд, «ибо быть маргинальным сегодня – это быть прежде всего лишенным своего языка. Циничное присвоение языка улицы рекламой и кинематографом (в коммерческих целях) заключает этих молодых в пустоту слов, которая мешает им думать иначе, чем в терминах общества, которое их обрекло». Противостоять этой деградации слова, превращению слова в этикетку, «запустить» язык, загрузить его новыми возможностями становится как никогда политической задачей. «Быть творцом языка, быть его первопроходцем, его охранителем – значит находиться в эпицентре тех сил, которые нами управляют сегодня».
Вот это сказано!
Ну а что, что противопоставляет он, бывший юный Лермонтофф и Донки, этому безъязыкому миру? Какие гимны он поет и сохраняет ли силу его слово, которое когда-то уже не удержало его в хождении по волнам?..
Слова читают меня
Те, которые я пишу сейчас
И те, что рассеяны вокруг, в книгах
Которые мне удалось прочитать.
А что до слов моих учителей
Мишо
Чжуан-цзы
Грамши
И Рабби Абулафия —
Они поют меня…
Иногда мне кажется, что его подолгу читает и даже поет Элен – удивительная женщина, в волшебном мире которой по-прежнему неустрашимый, но сильно постаревший Донки нашел самое надежное оружие сопротивления – любовь.
IX. Пьер Ландри: человек мечты и силы
Первый город, в который мы направлялись, был Тюлль. Именно там размещался знаменитый книжный магазин Пьера Ландри, который умудрился распродать треть тиража моей книги и не вернуть издательству ни одного экземпляра; позже я узнал, что великий Пьер никогда ничего не возвращает, в отличие от других книготорговцев. Он долго выбирает книги, но, выбрав, покупает нужное, с его точки зрения, количество экземпляров и уж потом распространяет их, как хочет. Мою книгу он заполюбил так, что в новом, только что отстроенном магазине выложил ее на круглом столике рядом с другим русским автором, с которым неуместно любое сравнение. И все. Больше в магазине тогда ничего не было. Только две любимые книги. Именно тогда, в марте, он звонил мне в электричку и приглашал погостить к себе домой.
Я спросил Элен, как мы поедем в Тюлль: автомобилем Жерара или железной дорогой.
– Железной дорогой.
– Почему? – Путешествие на автомобиле представлялось мне куда как более романтичным.
– Потому что Жерар переоборудовал свой автомобиль в пикап, и теперь сзади там просто кузов, в котором он развозит книги.
– Шеф издательства сам развозит книги по магазинам?
– Да. А почему бы и нет?
Я задал еще один идиотский вопрос, на который правильный ответ могла найти только Элен.
– Элен, – спросил я, – а какой вообще смысл издательству отправлять нас втроем, оплачивать нам гостиницу и все такое прочее, если мы объедем от силы пять-шесть городов и увидимся, самое большее, с пятьюстами человек?
– Вася, – сказала Элен, подумав, – такой смысл есть.
Ее убежденности просто следовало верить.
Очевидно, у французских издателей совсем другое отношение к читателям, чем у наших. Им важно показать людям писателя. Живого. Тем более русского, автора успешной книги. Тем более дать им возможность пообщаться. Это стоит затрат. И это отнюдь не прогулка по городам Франции.
Тюлль – это маленький город, который кажется большим, потому что он втиснут в долину Корреза и как бы карабкается на его почти отвесные берега; и по первому взгляду кажется, что там, за вершинами, тоже скрывается город, может быть, даже большая его часть. Но этого города нет. Там, за вершинами, – еще и еще вершины, там «плато Тысячи Коров» и лес Бербейролль, где когда-то начинал свои опыты сопротивления Арман Гатти. Здесь, в Тюлле, он сидел в камере смертников. И можно было бы даже найти дом, где была эта камера: домов-то ведь не так уж много. Все улочки круты и каскадами сбегают к реке. Несколько ключевых развилок, несколько великолепных обзорных точек, набережная, вязы, центральная площадь с собором Св. Мартена (XII век), несколько кафе на той же центральной площади и – книжный магазин Пьера Ландри. Если бы мне сказали, что некий книготорговец в Тюлле, население которого не перевалило «максимума» XVII столетия, когда город славился знаменитым оружейным заводом и мануфактурой по производству тюля и равнялось, как и сейчас, 21 тысяче человек, продал среди этого количества людей 2 тысячи экземпляров моей книги, я бы не поверил. Это невероятная цифра для такого маленького городка. Но надо знать Пьера: он заказал у «Verdier» еще тысячу экземпляров!
Когда мы вошли в librairie64 , из-за прилавка, чем-то неуловимо напоминающего барную стойку, к нам вышел человек могучего сложения, с крупными чертами лица, седой шевелюрой, в маленьких очках, болтающихся на носу, и стиснул меня так, как будто ждал всю жизнь. Почему-то я неважно понимал его по-французски (он говорил с каким-то странным акцентом), но Элен поправила обстановку. Как сказала Элен, книжный магазин Пьера – это одно из мест, благодаря которым в Тюлле можно жить. Если бы в Москве продвинутый книжный бутик имел бы такой набор книг, это составило бы ему честь. Словари по истории и по искусству, энциклопедии всех сортов, живопись, география, фотоальбомы на выбор, французский аналог «Библиотеки всемирной литературы», полный подбор классических и новых авторов. Пьер в курсе всех книжных новинок, он связан примерно с 14 директорами книжных магазинов на юге и продавливает среди них свою политику. Например, неистово продвигает мою книгу. Честно говоря, именно Пьеру я обязан своей известностью во Франции: «Éloges…» взяли Тюлль и покатились отсюда по всей стране…
Позже я увидел, как работает Пьер: любого, кто заходит в магазин, он горячо приветствует, усаживает за стол, угощает чашкой кофе, рассказывает о наиболее удачных, на его взгляд, новинках, которые он приобрел, и предлагает свободно пройтись и порыться в книгах. А напоследок говорит: «Но я все-таки советую тебе приобрести то-то и то-то». И друг-читатель, он начинает вертеть в руках присоветованную книгу и в конце концов покупает. Но если Пьер видит человека, который давно к нему не заглядывал, он раскрывает ему объятья, как лучшему другу, и говорит:
– Ты видел мой новый магазин?
– Еще нет.
– Ну, у тебя будет время посмотреть… Что желаешь: коньяк, вино, кофе?
На столике в центре магазина появляется рюмка коньяка, бокал вина или чашка кофе.
– Ну, расскажи, как дела, сто лет тебя не видел, – говорит Пьер.
И посетитель, может быть случайный, сдается такому напору радушия, которое излучает Пьер, и начинает рассказывать что-то про нелады с женой, про виды на урожай, про детей, про работу – ну, про что там еще рассказывают…
И вдруг Пьер говорит:
– Слушай, а я знаю, какая книга тебе сейчас нужна.
И дает ему. Ту самую. Нужную. Единственную.
И человек уходит осчастливленный.
Мы немного устали с дороги и поэтому, выпив кофе, спросили, где можно было бы сейчас пообедать.
На лице Поля изобразилась боль досады.
– Господи! – сказал он. – Тюлль не Париж – сейчас невозможно. Слишком поздно для обеда. Единственное – вот там, на углу, продают сэндвичи и салаты. Пойдите купите и идите пока домой, расположитесь…
Он дал ключ, объяснил, как идти, и в придачу к ключу еще сунул мне в руку двадцать евро.
– Нет-нет-нет, – запротестовал было я.
– Послушай, дорогой, я хотел бы тебя accueillir65, поэтому эти деньги – они не имеют никакого значения…
И каким-то добрым напутствием буквально выдохнул нас из магазина.
Мы с Элен условились, что она пойдет, отыщет своих «горных философов» и обоснуется пока у них, а мы воспользуемся гостеприимством Пьера и его жены. Поэтому, попрощавшись, мы действительно купили сэндвичи и отправились по указанному адресу. Улица была крута, узка и живописна: стены домов казались нарочно украшенными средневековым фахверком – толстыми брусьями дерева, связанными в сложную несущую конструкцию. Цвет стен Тюлля: серый. Голубые ворота. Голубые или розовые рамы окон. Почти все двери на нашей улице были огромны, так что казалось проще достучаться кольцом-колотушкой (которое представляла из себя дверная ручка) до обитателей этих домов, чем обычным ключом открыть такую… Впрочем, подалась она легко. Мы поднялись наверх, интуитивно ища глазами двери множества квартир, но дверь была толька одна: дом прежде принадлежал аристократии и строился из расчета одна квартира на этаж. Ко всему прочему дверь была приоткрыта. Этого обстоятельства в предписании Пьера не было, и мы замешкались было у этой двери, как вдруг она открылась. Миловидная, крепкая женщина в очках стояла внутри.
Ознакомительная версия.
