Чарли заклинал, очаровывал, лгал. Он пустил в ход все свои навыки профессионального притворщика и начинающего мошенника, во всем идя тетушке навстречу, выдавая обещания, как фальшивую монету, и плетя столь густую паутину лжи, что на ней могла бы выстоять любая избирательная платформа. В пятницу Чарли снова водил тетушку в ресторан, и она все так же непрестанно цеплялась к нему. Где он был? Неужели он не мог хотя бы позвонить? Прислать записку? Она провела здесь уже неделю, а он еще даже не видел ее комнату. Должно быть, ему все равно, что с ней и как ее устроили. Значит, ее покой для Чарли – ничто? И ее здоровье тоже? И ее нервный зуд? А что там с фабрикой? Ей уже начинает казаться, что это какой-то воздушный замок.
На этот раз Чарли был готов. Наконец.
– Как насчет воскресенья, тетя? Это единственный день, когда там нет рабочих. Поверьте мне, вы сами не захотели бы посетить это место, когда там стоит такой шум, грохот, в разгар рабочего дня. С вашими нервами…
Амелия сжала вилку, будто оружие. Она замерла, и лучик света застыл в стеклах ее очков. Бриллиант у самого горла сиял неподкупной чистотой.
– В котором часу? – спросила она, поджав губы.
– В семь.
– В семь? Но это же чудовищно рано. У меня шведская мануальная гимнастика, ты же знаешь. И утреннее богослужение.
Чарли улыбнулся во весь рот, во все лицо. Он улыбался, пока кожа у него на затылке не натянулась, словно шторка.
– В семь вечера, – пояснил он.
* * *
В воскресенье сумерки наступили рано благодаря упорному, заунывному дождю, загнавшему сынов земли на тротуар. Четкие линии и хорошо узнаваемые черты Пищеграда начали размываться. Идеальная погода, по мнению Чарли. Как только их кэб выехал за ворота Санатория, уже невозможно было определить, едут они на восток или на запад, на север или на юг, или же они поднялись в воздух подобно аэроплану братьев Райт. Тетушка была вне себя от волнения. Хотя замолкала она только для того, чтобы перевести дух, голос ее звучал уже не столь раздраженно, и Чарли видел, что она начинает смягчаться. Можно ли попросить у нее пять тысяч? – прикидывал он. Десять? Не хотелось шокировать тетю Амелию чересчур большой суммой, но не хотелось и продешевить.
У входа их встретил кузен Делахусси, лысый, в дешевом, но вполне пристойном костюме, с заискивающей улыбкой на губах. Двадцать долларов – немаленькие деньги, но за них Чарли получил полную экскурсию по фабрике, от помещения, где размалывали зерна, до печей, где их обжаривали, и дальше, к упаковочному конвейеру и в похожую на портняжную мастерскую комнату, где складывали и сшивали картонные пачки (сами упаковки, разумеется, были убраны с глаз долой, чтобы не вызывать у миссис Хукстраттен совершенно ненужных вопросов). За свою двадцатку Чарли приобрел (или, вернее, нанял) оракула, способного ответить на самый заковыристый вопрос с такими подробностями, каких не дождешься от целой бригады инженеров. Кузен так хорошо справлялся со своей ролью, что даже Чарли на миг поверил, что все это огромное, в безукоризненном состоянии предприятие и в самом деле принадлежит ему. Он решил перед уходом дать кузену доллар на чай.
Первая проблема возникла, когда они добрались до кабинета директора. Чарли позаботился прикрепить на дверь табличку «Иде-пи», и стол украшала пластинка с его именем. Он полностью очистил это помещение от всех примет подлинного владельца. На столе располагались телефон и печатная машинка, в уютном беспорядке лежали ручки и промокашки, карандаши и ластики.
– А вот, тетя Амелия, – распахивая дверь, произнес Чарли, – мое святилище.
Лицо миссис Хукстраттен перекосилось. Она прикусила губу. Взгляд ее быстро обежал помещение и осудил увиденное.
– Тетя?! – прохрипел Чарли, лихорадочно озирая комнату в поисках разоблачительных следов присутствия «Пуша», губительных, неопровержимых улик. – Что случилось, тетя? Вам не нравится мой офис?
Металл в глазах, губы гневно сжаты.
– Это же вовсе не красное дерево, Чарли! Даже ребенок в состоянии это понять! – она бросила подозрительный взгляд на кузена, словно возлагая на него ответственность за то, что ее мальчик не сумел справиться со столь важным делом.
– Вишня, мэм, – отвечал кузен.
– Раскрашенная под красное дерево, – подхватил Чарли, размахивая руками так, словно только что обжегся. – Верно, Гарт?
– Совершенно верно, сэр.
Но миссис Хукстраттен не унималась.
– Это просто преступление, вот что это такое, – пыхтела она. – Отделать помещение дешевым деревом местной породы, которое и наполовину – и наполовину! – не обладает изысканностью и роскошью красного дерева, и дать мне понять, что… Но, конечно же, ты сам обманулся, Чарли? Если бы ты знал, что это не красное дерево, ты бы сам мне первый так и сказал, правда же?
Чарли бросил взгляд на кузена.
– Да, тетя, разумеется, но…
– Ну так вот! – она прихлопнула ладонью по столу, раз и навсегда отвергая этот предмет мебели. – Это просто стыд и позор. Если ты не в состоянии выбрать себе мебель – а на это способен любой младенец! – то я уже не удивляюсь, что ты никак не можешь пристроить свой товар к Оффенбахеру.
Это был трудный момент. Чарли, изобразив на лице праведное возмущение, проклинал поставщиков мебели и их подлые трюки, унижался, сожалел, что тетушки Хукстраттен в тот момент не было в городе – она бы проследила, чтоб его не надули. И, решительно выдвинув вперед нижнюю челюсть, клялся: он заставит этих мошенников вернуться и отделать все помещение, включая деревянные панели, подлинным красным деревом из Малайи. Тетушка одобрительно фыркнула, и первая проблема была разрешена. Они попрощались с кузеном и вышли под дождь, в последний раз оглянувшись на яркую от свежих красок вывеску «Иде-пи».
Чарли уже верил, что уцелел в этой битве. Раскрывая зонтик, он собирался с духом, чтобы заговорить о неотложных нуждах и необходимости новых капиталовложений. И в этот момент на него обрушилась новая и гораздо более страшная опасность. Каких-нибудь двадцать, тридцать секунд – и они без помех добрались бы до своего кэба. Или они могли бы задержаться еще на полминуты, беседуя с мнимым управляющим Чарли, могли побыть несколько лишних минут в зернохранилище, вдыхая сладкий и сытный аромат подсыхающей кукурузы. Но нет, им понадобилось покинуть фабрику именно в этот ужасный, роковой момент.
– Чарли! – пролаял голос из сгущающейся тьмы. – Чарли Оссининг!
Барабанил дождь, расползались лужи, миссис Хукстраттен, съежившись по зонтиком, встревоженно озиралась по сторонам. Чарли замер.
– Это я, партнер, – выкрикнул тот же голос и начал обретать телесные очертания некой фигуры в лохмотьях, чем-то отдаленно знакомой. Тварь в раздавленной шляпе и омерзительном пальто выползла из тьмы, чтобы нанести смертельный удар и без того призрачным надеждам Чарли. Джордж Келлог во всей красе своего позора преграждал им путь.
– Джордж! – произнес Чарли, кивком головы отсылая его прочь. Покрепче подхватил под локоток миссис Хукстраттен и попытался обойти возникшее на дороге препятствие, но Джордж оказался проворнее. Он уже проник под зонтик, его рука обвилась вокруг плеч Чарли. Миазмы земных испарений и запахи человеческого тела окутали их, словно пеленой, наполнив вонью теплый уголок ночи.
– Увидел вывеску, – коротко пояснил Джордж. Приблизив свою рожу вплотную к лицу миссис Хукстраттен, он выдохнул: – Вечер добрый, мадам.
– Послушай, – произнес Чарли, вырываясь из объятий Джорджа и пытаясь в то же время придерживать и зонтик, и миссис Хукстраттен. – У меня сейчас нет времени на эти глупости…
– Кто этот отвратительный тип? – резко спросила миссис Хукстраттен. Капли дождя стучали по ткани зонта, скатывались вниз с его купола, напевая какую-то сонную, слезливую песенку.
– Сказано: убирайся, Джордж! – прорычал Чарли.
Но Джордж не двигался с места.
– Убирайся?! Глупости?! Отвратительный тип?! – повторил он, трезвея на глазах. – Чарли, я задет. Я глубоко оскорблен. Разве так разговаривают с партнером по бизнесу, с человеком, который согласился дать свое доброе и дорогостоящее имя всему этому – этому… – он помахал рукой, указывая на вывеску у них над головами, льнувшую к ночному небосводу, – этому предприятию?
Миссис Хукстраттен окаменела. Чарли чувствовал, как ожесточается ее дух, постигая возмутительный обман.
– О чем он говорит? – требовательно спросила она. – Кто этот человек?
Чарли не успел ответить. Джордж убрал свою руку с его плеча, сорвал с головы шляпу и склонился в шутовском приветствии. Свет упал на его лицо.
– Джордж Келлог – к вашим услугам, мадам. Не найдется ли у вас пары монет?
Как хорошо спится в такую ночь! Ласковый ветерок в кронах деревьев, дождь ритмично барабанит по черепице, дом наполнен тихими, легкими шорохами. Но к Джону Харви Келлогу не шел сон. Он лежал в своей постели, неподвижный, как труп, выскобленный изнутри и снаружи, запечатанный, словно в конверт, в хрустящие белые простыни и свежевыстиранные одеяла. Доктор приказывал себе расслабиться, смыкал веки, прислушивался к окружавшему его домашнему покою. Такая стояла тишина, так вкрадчиво шелестел дождь, что порой он различал приглушенный всхрап, доносившийся из комнаты Эллы – по ту сторону коридора – еле слышный, призрачный звук, почему-то наполнявший его сердце печалью.
