«Еще немного, — говорил Савва, — и любое, даже самое правильное его решение, автоматически пойдет во вред стране. Все будет оборачиваться против него, независимо от того, будет он что-то делать, или нет. Конечно, — качал головой Савва, — не выполнять обещания плохо. Но еще хуже — выполнять, когда их время прошло, когда люди хотят другого».
«Чего люди хотят?» — спросил Никита.
«Люди хотят знать точное время, — ответил Савва, — хотят знать, когда им просыпаться утром и ложиться спать ночью. Лидера нации можно уподобить часам. Всякие часы имеют свой завод, ресурс, будильник. Наши часы не зазвонили в назначенное время. Людям это не понравилось. Никто не может понять, какое время они показывают? Когда народ перестает верить часам, он их в лучшем — для часов — случае выбрасывает, в худшем — разбивает. И заводит себе новые».
«Но ведь они еще идут», — возразил Никита, вспомнив как бодро президент взбежал по застланному красным ковром трапу самолета с надписью «Россия», унесшего его с визитом дружбы в островное государство Фиджи.
«Только время по ним никто не сверяет», — вздохнул Савва.
… «Хочешь показать макет президенту? Зачем?» — искренне удивился отец.
«Как зачем? — не менее искренне удивился Савва. — По меньшей мере, по двум причинам. Во-первых, власть в России священна даже тогда, когда лишена внутреннего содержания. А во-вторых, страну жалко. Смотри, что будет с нами, если оставить все как есть, через… — ввел в компьютер команду, — пять лет».
Человечки, реки, горы, леса и города сбились в сплошную серую массу, как если бы из них варили студень. Потом макет как-то незаметно просел, обеслесел и обезлюдел. Освещенными во всей России остались Москва, Питер и почему-то Ханты-Мансийск, по главной улице которого двигалось что-то вроде бразильского карнавала. Вдоль многих рек, дорог и горных хребтов определенно возникли укрепленные границы. Человечки, хоть их и стало значительно меньше, обрядились в камуфляж, зарылись в окопы, то тут, то там постреливали друг в друга из гаубиц. Чукотка, Дальний Восток отвалились от макета. Какую-то разорванную мерцающую (видимо, напоминали о себе зарытые ядерные отходы) гармонь напоминала теперь укороченная Россия. Большинство нефте- и газопроводов уже не действовали, бесследно растворились в земле, как хирургические нитки в человеческом теле. Вдоль действующих — обветшавших, заштопанных, как носки, вылезших, как варикозные вены наружу — зелеными носатыми жуками ползали танки.
«Хочешь напугать президента плохим предсказанием? — усмехнулся отец. — С каких это пор наша власть боится плохих предсказаний? Плохая конъюнктура — воздух, которым она дышит, среда обитания, внутри которой она кует свою копеечку».
«Ладно. Посмотри, что будет через десять лет», — склонился над компьютером Савва.
Светящийся смерч, как штопор, ввинтился в макет. Европейские области, похоже, отпали. Россия начиналась теперь за Уралом. Если, конечно, это была Россия, потому что по степям там гонялись за… бронепоездами всадники в лисьих малахаях и с пиками. Россия (точнее изломанный, как чудом не вылетевший из оконной рамы кусок стекла, ее остаток) предстала в виде дымящихся развалин, вселенской свалки, по которой замедленно бродили люди (отребье) в отрепьях. Относительно цивилизованная жизнь теплилась в огороженных то ли гетто, то ли укрепленных колониях, куда (это было в высшей степени странно) постоянно (на самолетах и этих самых, преследуемых всадниками в малахаях с пиками, бронепоездах) доставлялись люди из-за пределов России. Столицей страны, похоже, теперь был Иркутск. Вокруг него по берегам Байкала расположились загадочные гетто.
«Что это такое?» — полюбопытствовал Никита.
«К нам со всего мира будут свозить больных СПИДом и какой-то новой, разрушающей мозг, болезнью, — объяснил Савва, — чтобы они, значит, спокойно доживали на берегу Байкала — единственном в России свободном от ядерных отходов месте. За каждого больного российскому правительству выплачиваются какие-то деньги. Это будет основная статья пополнения бюджета страны. Сначала от больных очистят Скандинавию, потом Австралию и Канаду. До Африки, кажется, дело не дойдет. Если верить компьютеру, то соответствующий закон Дума примет в две тысячи седьмом году чуть ли не единогласно. Во-первых, объяснят депутаты, к нам будут привозить культурных, свободных людей, носителей демократии на генетическом, так сказать, уровне. Общаясь с ними, наш серый, косный народ будет учиться жить по законам свободы и рынка. Во-вторых, наконец-то в стране появятся необходимые деньги для дальнейшего продвижения по пути реформ. В-третьих, наши ученые-медики получат шанс выйти на лидирующие в мире позиции в борьбе со СПИДом, создать вакцину против этой “чумы двадцать первого века”. А почему нет? — усмехнулся Савва. — Какая, собственно, разница между отходами — ядерными и человеческими? Разве они виноваты в том, что они — отходы?»
«Согласен не виноваты, назовем их так, вынужденные отходы, — сказал Никита. — Но почему Россия добровольно превращает себя в страну отходов?»
«На эту тему можно говорить бесконечно. Но лучше, — кивнул на макет Савва, — этому помешать. Что я и пытаюсь сделать. Один», — внимательно посмотрел на отца..
«Ну и что?» — повторил отец.
Худой, седой, всклокоченный, с мотающимся по шее кадыком, в длинном расстегнутом белом плаще, он напоминал Никите попугая, выучившегося задавать дурные вопросы и принципиально не слушать на них ответов.
«А то, что через десять лет России не будет, — ответил Савва. — Я понимаю, — упреждающе поднял вверх руку, — ты скажешь, что ему плевать. Но ведь он-то исчезнет еще раньше. Это должно его волновать?».
«Ты находишься в плену ошибочной версии, — пожал плечами отец, — пытаешься служить проигранному делу, спасти то, что нельзя спасти».
«Не спасти, — уточнил Савва, — дать новую жизнь, если угодно, переиначить генетический код, направить по новому пути».
«Ты знаешь, что эти твои действия, — остекленев глазами, покачнулся отец, на мгновение потеряв сознание, — приведут к диаметрально противоположному результату. Ты хочешь спасти щепку внутри огромного водоворота, который должен утянуть в себя весь мир. Более того, думаешь, что если ты каким-то образом вытащишь щепку из водоворота, он сам собой успокоится, отступит, пощадит мир. Это изначально непродуктивно. Знаешь, с чем можно сравнить судьбу?» — вдруг спросил у Саввы.
«С чем угодно, — ответил Савва, — перечень сравнений бесконечен, как список мертвых».
«С непорочным зачатием, — ответил отец. — Оно происходит независимо от того… стоит у кого-то или не стоит. Отойди, сынок, не мешай событиям идти своим чередом».
«Отойду, — усмехнулся Савва, — если ты внятно объяснишь мне, почему у меня нет шансов на успех. Я тоже верю в судьбу. Она подсказывает мне, что у меня получится. Мы с тобой как будто стоим посреди чистого поля. Ты говоришь, что ветер подует в эту сторону. Я — что в ту. Почему ты так уверен, что ты прав, а я нет?»
«Потому что речь идет не о ветре, — сказал отец. — О ветре я бы не стал спорить. Хорошо, я попробую объяснить то, что объяснить невозможно, потому что это вне логики, доступной человеческому сознанию. Ты хочешь определить конечную цель происходящего? Ты только что, — кивнул на макет, — видел результат. Но ты его не понял. Ты говоришь о каком-то президенте, от которого будто бы что-то зависит, который будто бы может что-то изменить. Тогда когда суть и смысл происходящего заключаются в том, чтобы превратить Россию в… Луну! Как ты можешь этому противостоять? Попробуй доказать мне, что я не прав!»
«Смысл уничтожения СССР, политических и экономических реформ, попыток приобщить Россию к мировому сообществу, учредить в ней демократические нормы и так далее заключается в том, чтобы превратить Россию… в Луну? — тихо уточнил Савва. — Зачем?»
«А на Луне, — продолжил отец, — как тебе известно, люди не живут. Поэтому, — закончил совершенно спокойно, — Россия превратится в Луну, независимо от того, будешь ты этому помогать или противодействовать. Ты, видишь ли, во всех своих построениях опираешься на логику, между тем как человеческая логика сегодня — крайне ненадежный, я бы сказал, морально устаревший строительный материал. Думаешь, что строишь устремленную в небо башню, — закончил отец, — а на самом деле копаешь яму. Ты поймешь, что я прав, — посмотрел на часы, — уже… сегодня. Точнее, через десять минут».
«Но зачем превращать Россию в… Луну?» — спросил Савва.
Никиту удивило, что он отнесся к дичайшему этому предположению столь серьезно.
«Отвечу, — усмехнулся отец, — если ты ответишь мне, зачем вообще существует Луна?»
«У меня каждая минута на счету, — тихо произнес Савва, — но этими десятью минутами я пожертвую», — уселся в глубокое кожаное кресло, мрачно уставился в мозаичный овальный бассейн, над которым почти бесшумно струился фонтан, и внутри которого совершенно бесшумно плавали золотые и красные рыбки.
