– Говорят, что в России приватизация была воровская, но вот, например, в Восточной Германии приватизация была настолько криминальной, что женщину, которая возглавляла там приватизационное ведомство, застрелили среди бела дня. У нас такого не было.
– Да, это беда, я ее знал, но и в России тоже стреляли. Вот, например, Мишу Маневича, которого я тоже знал, застрелили в Петербурге… Хотя ты прав. И у нас, в Германии, конечно, была огромная преступность после воссоединения. Когда в восточных землях проходила приватизация, то почти пять лет организованная преступность только этим занималась.
Убийства в приватизационном ведомстве – это все недовольные «покупатели». Потом была еще «конвертация» восточных марок в западные, вьетнамская мафия торговцев сигаретами и т. п.
– Что для меня интересно, так это то, что мы часто говорим про Россию, что она отсталая, крестьянская, соответственно – патерналистская, с отсутствием гражданского общества, с тягой к сильной руке и так далее. Однако вот, пожалуйста, Германия – развитая страна, перед Второй мировой войной или даже перед Первой, в чем проблема, почему именно Германия пала жертвой вождизма? Почему именно Германия ушла на долгие годы в болото тоталитаризма и несвободы?
– Мне иногда кажется, что Первая мировая была во многом случайностью. Если бы не убили этого герцога в Сараево, то ничего бы не было… Хотя, с другой стороны, везде к этому дело шло. Война приближалась.
– Это был достоверный факт, что вот уже все, войска приближаются к фронту, уже начинается война, а правительство Британии посылает германскому императору телеграмму, в которой говорится, что оно принимает условия Германии и предлагает отменить мобилизацию, а Германия отвечает: «Уже поздно отменять приказы».
– Это вариант британской историографии. Немецкие же историки так объясняют это обстоятельство. Любая армия, и немецкая в том числе, имеет мобилизационный план. Этот план должен выполняться в жесткие сроки. И армии должны выдвигаться на линию фронта в нужное время. Особенно это важно, когда включен механизм мобилизации у противной стороны. Так вот, Англия, Франция и Россия включили свои мобилизационные планы. И Германия с Австро-Венгрией тоже включили. Опоздание хоть на полсуток в реализации этих планов грозило немедленным военным поражением. Теперь представьте: вы получаете телеграмму, в которой вам предлагается остановить мобилизацию вашей армии, при этом не дается никаких гарантий, что противник свой план также приостановит. Ваши действия?
Потом, конечно, делается утечка в СМИ, и пожалуйста, миротворцы-англичане и немцы-агрессоры. Это теперь уже банальность; как говорится – факт мировой истории. Однако обращаю твое внимание на то обстоятельство, что еще за несколько дней до английской телеграммы император Вильгельм обращался к своему племяннику, русскому императору Николаю, с призывом остановить мобилизацию русской армии. Кстати, тогда мобилизационные планы Франции, Англии и Германии еще не были включены. Мобилизацию провела только Австро-Венгрия. Как ты прокомментируешь такой факт?
– А что его комментировать? Все хотели воевать, у всех чесались руки. И Россия отнюдь не была исключением. Там было и такое, что Сазонов, министр иностранных дел, специально отключил телефон, чтобы царь до него дозвониться не мог. Генералы ему сказали: «Ну спрячься хотя бы на полдня, чтобы тебя царь не нашел». После послания Вильгельма царь его искал, искал, но не нашел. А потом отбой было давать уже поздно. Началась мобилизация у всех…
– На самом деле нужно посмотреть в дневниках царя. После того, когда он подписал указ о мобилизации российских войск, что это самый черный день в его жизни, потому что чем все это кончится, никто не знает. Кстати, я думаю, что Николай, на самом деле, знал. Он был не самый умный человек, но, думаю, понял, что он эту войну не переживет. И Россия тоже не переживает. И я совершенно не исключаю, что германский император это про себя и Германию тоже понял.
– Но германский император, кажется, закончил лучше, чем русский царь?
– После 18-го года он рубил дрова. Его любимым занятием было рубить дрова. Он умер своей смертью в Нидерландах. И даже успел послать Гитлеру телеграмму в связи с его избранием на пост канцлера. Правда, на самом деле эту телеграмму прислал его старший сын, он был убежденным нацистом, потому что думал, что Гитлер – мессия, который смоет с Германии позор Версальского мира.
– А когда Вильгельм умер?
– Я точно не помню. По-моему, году в 40-м или 41-м. Чуть-чуть позже победы над Францией и взятия Парижа.
КОММЕНТАРИЙ КОХАЧТО ТАКОЕ СЧАСТЬЕ?
В 40-м году сирень расцвела поздно, в конце мая, и потом еще долго цвела, до середины июня. Лето началось тогда солнечно, ярко, тепло. Вся Голландия была залита радостным светом – и каналы в Амстердаме, и мельницы, качающие воду, и каменные замки в глубине старых парков.
В одном из таких парков, недалеко от своего замка, сидел и грелся на лавочке старик. Это был очень старый человек. Длинный, худой и костистый, он сидел прямо, и, несмотря на дряхлость, в нем чувствовалась осанка и военная выправка. Седые старомодные усы его торчали вверх, седой ежик волос торчал вверх, и лицо его, разбитое на части глубокими морщинами, тоже было поднято вверх, к солнцу.
На лице старика было умиление. Даже, наверное, счастье. Из уголков близоруких глаз катились редкие слезы, и он даже не пытался их вытереть. Он весь был погружен в свои мысли, и они его радовали.
Как странно устроена жизнь, думал он. Я всю жизнь работал для счастья моей любимой Германии, для ее величия и славы, а Германия отвергла и прогнала меня. Она сказала, что не верит в свою великую роль. Что никакой такой роли попросту нет и что ей нужно всего лишь влиться в дружную семью народов и обзавестись всей этой разжижающей кровь гадостью – демократией, республикой… Что там еще они говорили? Эти демократы, социалисты, коммунисты, пацифисты… Вот и договорились до того, что у Германии все отняли. Землю, армию, флот, честь. Это всегда так бывает, когда начинаешь торговаться с англичанами и американцами. Они все равно обманут. Они никого, кроме себя, за людей не считают.
Да ладно я. Я хоть с ними воевал, то есть я был им враг. А бедный дурачок Ники? Поверил им, пошел против меня, родного дяди. И что? Спасли они его? Валяется болван вместе с Аликс и детьми где-то в Сибири, в яме. Наверное, и костей-то уже не найти. Братец Жорж, с которым они в молодости вместе трахали японок, предал его. А ведь, наверное, клялся, что никогда, ни при каких обстоятельствах… Я уж не говорю о французах.
А ведь я его предупреждал! Сколько я ему говорил – не верь этим лягушатникам. И Жоржу не верь. Тогда, на яхте в норвежских фьордах. Сколько писал, умолял, заклинал… Все без толку, не послушался Ники дядюшку. Очень хотел водрузить крест на Святую Софию. Вот и поверил обещаниям англичан и французов. Забыл, глупец, как эти самые его союзники воевали с русскими в Крыму за шестьдесят лет до этого. Как раз за то, что его прадед хотел в Константинополь войти после Синопа. Дедушка с Бисмарком потом мирили их. И где благодарность?
Господи! Ники, Ники… Слабый, милый, глупый оберст. Вот сейчас даже зла на него нет. Как не вовремя умер его отец. Как не вовремя. Тот был настоящий солдат, он-то пороху понюхал. Не то что Ники. Да и Аликс тоже хороша. Немка называется. Да что уж теперь. Давно это было. Почти тридцать лет назад… Или двадцать пять? Сколько ж мне тогда было? Пятьдесят? Или больше? Не помню уже… Что-то около этого… А ведь Ники младше меня. Жалко его.
Как странно устроена жизнь, снова подумал старик. Совсем еще недавно казалось, что все, о чем я говорил, во что верил, за что боролся, что все это пропало, ушло в никуда, исчезло. Что наступила какая-то неведомая новая жизнь, где все народы объединились, где нет границ и где правит один царь – доллар. Что все мои мечты о великой Германии это бред, что мир стал другим, а все разговоры о нации, ее чести и ее праве – пустой звук откуда-то из средневековья…
Может быть, и так… Но их доконала жадность. Я знал, что все этим кончится! Их подвела жадность! Они не смогли удержаться и в Версале устроили Германии чудовищное аутодафе. Они ее ограбили, изнасиловали и плюнули в ее душу. Они думали, что это им сойдет с рук. Никогда ни один народ в мире не смирился бы с таким унижением. И немцы не смирились. И вот, по прошествии стольких лет, немцы опять говорят теми же словами, что и двадцать пять лет назад: величие нации, ее право, ее честь… Ну разве это не счастье, пусть перед смертью, но убедиться в собственной правоте? Конечно, счастье…
Как странно устроена жизнь. Я, имея все законные права, без устали работая и отдавая все силы счастью моего народа, все равно не добился от него той любви, которую он дарит этому странному австрийцу. Фантастический человек! Воистину неисповедимы пути Господни! Как можно было в размякшей, раскисшей, потерявшей ориентиры стране, стране, парализованной кризисом и упадком, стране сломленной, сдавшейся и ограбленной, воспитать целое поколение патриотов? Поколение чистых белокурых мальчиков, готовых отдать жизнь за любимую Родину! Ох, если бы у меня в восемнадцатом году была хотя бы одна такая дивизия! Я бы с ней вошел в Париж! Я бы по дну Ла-Манша прополз и ворвался в Лондон!
