Александр Скоробогатов. Кокаин. Роман. — «Знамя», 2003, № 9.
Автору сорок лет. Из Белоруссии. Ныне живет в Бельгии. Переменил множество профессий, среди которых есть театральные и цирковые. Переводился на нидерландский, полтора года назад издавался в «Олма-Пресс».
Был бы я злой, так написал бы: «Остерегайтесь подделок!» А теперь знаю, что такая как бы суггестивная, мультипликационная, яркая и совершенно, на мой взгляд, искусственная проза в нынешние времена хорошо идет. Сладострастное, раздумчивое такое почесывание: «чего бы еще сюда вставить, как бы еще вывернуть да с какой стороны взглянуть». С авторским, конечно, вступлением — в меру кокетливым, прикрывшим себя карнавальной полумасочкой: я не я, и лошадь не моя. За такое и премию могут дать. Впрочем, название вещи снимает мои претензии, чего не напишешь под кайфом-то. Шутка.
Игорь Фролов. «Ощутить, уже не ощущая…» Памяти Александра Касымова. — «Знамя», 2003, № 9.
Саша Касымов любил словесность, как иные любят женщину. С наркотическим опьянением, религиозным экстазом, провидческой нотой понимания, преданностью и непримиримой войной, состоящей из череды перемирий. Он был настоящим читателем, из этого и выросли его лучшие статьи, написанные не по пожеланию той или иной редакции, а от себя.
Фролов справедливо пишет о том, что зажигался он только зажигательными текстами (для себя, конечно). Он был предельно искренен: между ним и объектом его интреса-любви-неприятия не было никаких посредников, ни «литературной ситуации», ни «расклада», ни «цеховых» или издательских интересов. Я, между прочим, знаю, как дорожат некоторые современные поэты хранимой в своих компьютерах электронной перепиской с Касымовым…
Составитель Павел Крючков.
.
АЛИБИ: «Редакция, главный редактор, журналист не несут ответственности за распространение сведений, не соответствующих действительности и порочащих честь и достоинство граждан и организаций, либо ущемляющих права и законные интересы граждан, либо представляющих собой злоупотребление свободой массовой информации и (или) правами журналиста: <…> если они являются дословным воспроизведением сообщений и материалов или их фрагментов, распространенных другим средством массовой информации, которое может быть установлено и привлечено к ответственности за данное нарушение законодательства Российской Федерации о средствах массовой информации» (статья 57 «Закона РФ о СМИ»).
.
Составители «Библиографических листков» будут благодарны провинциальным/зарубежным издательствам и редакциям провинциальных/зарубежных литературных журналов, если те найдут возможность присылать образцы своей продукции. Это послужит более полному освещению литературной жизни России и Русского Зарубежья на страницах «Нового мира».
.
ДАТЫ: 6 (19) января исполняется 100 лет со дня рождения поэта Александра Ивановича Введенского (1904–1941).
Плювьоз, рассерженный на все живое.
Бодлер.
Плювьоз — название одного из месяцев, введенное после Французской революции; образовано от корня французских слов «дождь», «идти» (о дожде).
ГТС — гусеничное тракторное средство (обычное название для вездехода на Севере).
Рассказ написан в соавторстве с Вячеславом Букуром.
Соловьев Вл. Право и нравственность. М., 2001, стр. 47–48.
Соловьев Вл. Право и нравственность, стр. 48.
В прекрасной статье «Талион и золотое правило: критический анализ сопряженных контекстов» Р. Г. Апресян замечает: «Талион <…> вопреки морализирующей критике то и дело оказывается востребованным в практических отношениях людей как насущный регулятивный, конфликторазрешающий и сдерживающий избыточную, деструктивную агрессивность инструмент» («Вопросы философии», 2001, № 3, стр. 72–73).
Случаи подобного рода выразительно представлены и в художественных произведениях криминально-детективного жанра. Таков, к примеру, известный фильм Артура Пенна «Погоня» (1965).
Из тюрьмы бежит осужденный преступник, — бежит в родной техасский городок. Обстоятельства так складываются, что жители городка узнают об этом. Однако одновременно их ушей достигает полицейское сообщение об убийстве, которое беглец совершил в пути. Сообщение ложно — в его основе всего лишь правдоподобное подозрение. Но и его достаточно, чтобы разжечь массовую мстительную злобу. Техасский городок готовится к линчеванию, — готовится как к празднику. Лишь немногие свободны от общего карательного опьянения. Один из них — шериф. Ему необходимо опередить расправу, арестовать беглого заключенного и вернуть его в спасительное пространство заслуженных наказаний.
В фильме нет счастливого финала. Шерифу удается захватить беглеца, но перед самым прибежищем (полицейским участком) фанатик, вырвавшийся из толпы, стреляет арестованному в живот.
Полная монополия государства на карательную репрессию — принцип, который сохраняется и в государстве правовом. Это великое цивилизационное завоевание эпохи абсолютных монархий (правда, деспотически деформированное уже при появлении на свет).
См.: Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., «Ad Marginem», 1999, стр. 67–68.
Действуя под знаком формулы «Мне отмщение и Аз воздам», то есть присвоив себе прерогативу ветхозаветного карающего Бога, абсолютная монархия вполне последовательно претендовала также на почитание и трепет, которые причитались ему по Писанию.
Не могу не отметить, что анализ этот (глава «Казнь») целиком остается в русле той критики монархического деспотизма, которую в конце XVIII — начале XIX века предложил классический либерализм: она лишь углубляется и радикализируется с помощью жанрово-стилистических приемов постмодерна, приковывающих внимание к «технологии господства над телом».
Фуко М. Указ. соч., стр. 52, 57, 72, 76, 80 соотв.
Знаменательно, что огражденными от этой безмерности оказывались лишь те, кто подвергался карательной изоляции. Заточение в середине XVIII века было сословной привилегией. В подвалах замков или крепостей (тюрем в строгом смысле слова еще не существовало) содержались главным образом дворяне. Они не выставлялись на публику и не подвергались карательным пыткам. Скорая смерть считалась их льготой (кстати, гильотина была изобретена и впервые применена именно как убийственная машина для знати). «Места заключения» до конца XVIII века вообще достаточно редки: это острова в океане регулярных, жестоких и театрализованных телесных наказаний.
См.: Фуко М. Указ. соч., стр. 93–95.
В статье «О поговорке „Может быть, это и верно в теории, но не годится для практики“» (1793) она впервые вводится так: «Право [как таковое] есть ограничение свободы каждого условием ее согласия со свободой каждого другого, насколько это возможно по всеобщему закону…» (Кант И. Соч. в 4-х томах на немецком и русском языках. Т. 1. М., 1994, стр. 283).
Доводя это рассуждение до конца, правоведение нашего времени признает, что бессрочная пожизненная неволя есть полное отрицание свободы, а стало быть, юридический эквивалент умерщвления. Но если так, то смертная казнь юридически избыточна. Она — последний реликт телесных наказаний.
Самой глубокой и исчерпывающей характеристикой режима трудового умерщвления являются «Колымские рассказы» В. Шаламова — великий документ антропоэкономической истории XX века.
Арестованный в 1929 году, а вторично — в 1937-м, Шаламов провел около двадцати лет в лагерях и ссылках, из них пять лет на Колыме, которая, по словам А. И. Солженицына, представляла собой «полюс лютости этой удивительной страны ГУЛАГ». В течение нескольких лет работал в преисподней золотого прииска. Свою прозу, сознательно и последовательно противопоставляемую сочинительской культуре повести и романа, Шаламов называл «прозой, выстраданной как документ». Судьба гулаговского раба-каторжника нотариально заверена им от лесоповала и забоя до мученической смерти (подлинность которой проверялась разбиванием черепа) и братских могил-холодильников, выдолбленных в вечной мерзлоте. С научной точностью и мифопоэтической силой Шаламов документирует основной смысл тоталитарного лагерного насилия: «Труд и смерть — это синонимы». Заключенный работает под страхом смерти: «Расстреливают за три отказа от работы, за три невыхода». Угроза смерти загоняет в режим убийственных «уроков» («четырнадцатичасовой рабочий день <…> в резиновых чунях на босу ногу в ледяной воде золотого забоя»). Умерщвляющая работа поддерживается «тремя китами»: голодом, холодом и побоями. Каждое из этих воз действий и дестимулирует (ослабляет, уродует, убивает), и побуждает (то есть гонит все дальше в жизнеразрушительный труд).
