«Мне кажется, — воскликнул президент, — я знаю этого человека! Это же»… — осекся.
«Любое сходство с конкретными людьми на совести компьютера, — запротестовал Савва. — Я пытался ограничить его доступ к российским СМИ. Там слишком много заказных, искажающих истину, статей. Компьютер сам конструирует реальность, поэтому»…
«Как бы там ни было, — перебил президент, — вы приглашаете меня к самоубийству. Я давно присматриваюсь к вашему фонду. Кто его финансирует? Почему вы не платите налоги? Где разрешение на вневедомственную охрану? По какому праву вы занимаете этот особняк?»
«Мне импонирует ваша манера вести дела, — улыбнулся Савва, — так сказать, сразу к сути, в дамки, быка за рога, без дураков. Поэтому отвечаю сразу: вы, конечно, можете прихлопнуть фонд. Но я не хочу вам зла, не участвую в заговорах, не плету интриги. Я всего лишь хочу помочь»…
«Кому? — опять перебил президент. — Я не нуждаюсь в вашей помощи».
«России, — тихо произнес Савва. Глаза президента блеснули, как у волка, высматривающего в сумерках добычу. Никита понял, что Савва сам подписал себе приговор. — И тебе, — вдруг перешел с главой государства на “ты”, усугубляя приговор, Савва, — раз уж ты по чистой случайности в данный момент сидишь в Кремле».
«Круто, — прошептал президент, — круто берешь. В чем же заключается твоя, — тоже перешел на “ты”, — помощь? Какой из двух сценариев я должен выбрать?»
«А в том, — стиснув зубы, побелев щеками, произнес Савва, — что ты не понимаешь, что происходит. Не понимаешь, что сделался одинаково омерзительным, как тем, кто тянет влево, так и тем, кто вправо, и даже тем — кто хочет стоять на месте. Почему? Да потому, что ты в данный момент олицетворяешь собой все самое гибельное, позорное, смутное, что только может случиться со страной. Во-первых, ненормальность существующей системы власти, ничтожность государственной машины, за руль которой, оказывается, можно посадить любого. Во-вторых, пустоту, в которую ты, как некогда царь Мидас в золото, превращаешь все, к чему ни прикоснешься. Ты не знаешь, какой это взрывчатый материал — пустота обманутых надежд, не глядя, рассыпаешь ее, как тротил вокруг костра. В-третьих, цивилизационный тупик, куда ты загоняешь страну. Только идиот сейчас не понимает, что историческое время Запада на исходе, что грядет Великая Антиглобалистская революция, что дни доллара и нынешней финансовой системы сочтены. Но ты, как быка на бойню, тащишь Россию в сырьевой обоз исчерпавшей себя, не имеющей будущего западной цивилизации, продлеваешь ее существование за счет разорения собственной страны, лижешь задницу ее ничтожным, ни на что не способным лидерам. Ты спрашиваешь, как я могу тебе помочь? Да, в сущности, никак, если ты сам не хочешь себе помочь. А поможешь себе ты лишь в том случае, если осознаешь, что спасти страну могут только цивилизационный сдвиг, новая реальность, иная система ценностей, жизнь по новым правилам. Ты должен впустить это в себя, сделать своей сутью. Пока еще есть призрачная возможность отвалиться от тонущего западного корабля. Ты должен философски обосновать этот сдвиг, сформировать новую реальность, утвердить новую систему ценностей, детально расписать жизнь по новым правилам. Только тогда ты останешься в истории. Ты же пока боишься очистить страну от дерьма твоих предшественников. Ходишь по нему, не замечая, как сам начинаешь смердеть. Держишь руки на руле, но не крутишь его ни влево, ни вправо, не давишь ни на газ, ни на тормоз. Ты даже представить себе не можешь, как скор и внезапен будет твой конец. Так можно управлять Люксембургом, но не Россией. Ей нужен иной масштаб решений. Ты должен на что-то решиться. Иначе»… — Савва махнул рукой, отступил от президента, как если бы тот и впрямь смердел.
Никита понял, что пришел конец их беспечальной (как на поляне у солнца в горсти посреди периметра черного урагана) жизни. Он вдруг с (совершенно неадекватным предполагаемому событию) ужасом подумал, что Савва… продаст водяной матрас. Хотя, непонятно было, при чем здесь водяной матрас, почему (кому?) Савва должен его продавать, и что до этого Никите? Ему захотелось схватить президента за горло. Он едва сдержался, чтобы не завопить: «Не трожь, гад, наш матрас!» Никита понял, что (во всяком случае, его) разум — инструмент тонкий, ненадежный, а главное, ускользающий. Куда, подумал Никита, ускользает разум, неужели туда, где ему лучше и проще? Но где это место?
«Ах ты, ублюдок, — шагнул к Савве президент определенно с намерением дать ему в морду. — Мне говорили, что ты ублюдок, что тебя давно надо прихлопнуть, но я, дурак, не верил. Я отвечал, не мешайте парню работать. Теперь я понял, чем ты здесь занимаешься!»
Воистину Фонд «Национальная идея» превращался в филиал дома для умалишенных.
«Только не объявляй меня американским шпионом, — ввинтился в окончательный (из которого уже не выйти) штопор Савва. — А то придется быстренько отпустить. Ты ведь у нас гроза всех шпионов».
Кулак президента просвистел в воздухе, но не коснулся лица Саввы, перехваченный… блоком, который поставил восставший из кресла отец. Сейчас он совершенно не походил на чучело, пустой ворох одежды. Глаза отца весело (как у сытого ворона) блестели, тело излучало энергию. Да он ли это, изумился Никита, расслабленно бродил с пивком по Кутузовскому? Похоже, «Самоучитель смелости» был не только теоретическим трактатом, но и практическим руководством.
«Ладно, ребята, погорячились, и хватит. Закрывайте базар, — сказал отец, отпуская руку президента, делая знак лезущему в подмышечную кобуру охраннику, что все в порядке. — Я понял, что тебя гнетет, сынок, — повернулся к президенту, — и знаю, как сделать так, чтобы овцы были целы, а волки сыты. Ты ведь именно к этому, быть может даже неосознанно, стремишься всей своей душой. Потому тебя и поставили. Чтобы не тронул тех, кто наворовал — раз. Чтобы особо не суетился, не путался под ногами — два. Ну, а пока ты тут сидишь, они решат, что делать дальше. Я тоже к тебе давно присматриваюсь. Знаешь, кто твой тотемный зверь? Овца в волчьей шкуре. Пока еще народ видит волчью голову. Но уже видит и копытца, слышит не рык, но блеяние. Я знаю, как сделать так, чтобы ты проходил в волчьей шкуре… долго, точнее, сколько тебе нужно. Говоря, по-простому, я знаю, как не только отсрочить то, что показал на макете он, — кивнул на Савву, — но как все это переиначить в твою пользу».
«Еще один вечный оппозиционер, — усмехнулся президент, — теоретик восстания масс. Я знавал в прошлом трудовые династии сталеваров, механизаторов и даже… чекистов, но впервые встречаюсь с трудовой династией революционеров. Откуда вы взялись, уроды?»
«Из России», — вдруг сам того не ожидая, подал голос Никита.
«Ну, а ты, парень, конечно же, знаешь, как мне заплатить долги, покончить с криминалом, задавить сепаратистов, договориться с американцами, чтобы не закидали нас ядерными бомбами, с китайцами, чтобы не оттяпали Дальний Восток, исламскими террористами, чтобы не взорвали, к чертовой матери, Кремль?» — спросил президент.
Никита хотел сказать ему, что малые решения не просто находятся, но бесследно (автоматически) растворяются внутри больших. Все, кажущиеся невозможными, бесконечно трудными, решения, в принципе, скрываются (как матрешки) в одном — главном — какое человек принимает или не принимает. Стоит только принять главное решение, и все прочие, текущие принимаются легко, незаметно, а главное, в нужное время и к месту. Главное решение можно уподобить муравейнику, прочие же — муравьям, согласованно исполняющим свою работу. Муравьи-солдаты делают одну, муравьи-регулировщики — другую, муравьи-ассенизаторы — третью. Надо просто решиться принять, хотел (не боясь тавтологии) сказать Никита президенту России, решение, но не успел.
«Мои дети — мое продолжение, — подал голос отец, — причем сразу во все стороны: бытия и сознания, пространства и времени, истории и современности. Вот почему, какой бы вопрос передо мной ни ставили, я с легкостью нахожу на него ответ. Если ты, господин президент, настаиваешь на том, что экономика должна быть либеральной, то направление главного удара должно быть иным, нежели полагает мой старший сын. Не по ребятам, богатеющим на горе народа, экспортирующим ресурсы и вывозящим капитал надо бить, а… — посмотрел на макет отец, пальцем поманил к себе старшего компьютерной группы, — по ним, по малым сим, по всей этой, подлежащей уничтожению, сволочи, именуемой великим российским народом. Они должны неустанно пополнять казну, чтобы властям жилось легко и приятно. Но как этого добиться? Ты, парень, в общем-то, правильно, — повернулся к президенту, — понимаешь либеральную экономику, только вот действуешь слишком робко, непоследовательно. В принципе, проблемы либеральной экономики и свободного рынка решаются предельно просто, — усмехнулся отец. — Для начала надо сделать пять вещей. Многократно увеличить плату за жилищно-коммунальные услуги — раз. Чтобы народу жизнь медом не казалась. Чтобы он платил за газ, свет, воду и жилье не сто, а сто двадцать процентов, то есть еще и пополнял казну. Резко поднять собираемость налогов с бюджетников и малоимущих, коих в России не счесть — два. Чтобы боялись налоговых инспекторов сильнее ОМОНа, который колотит их по головам, когда они собираются на свои бессмысленные митинги. Форсировать продажу земли — три. Пусть эти ленивые свиньи работают на хозяина, если не хотят на себя. Поставить своего человека в Пенсионный фонд, чтобы он выдирал взносы со всех работающих, за исключением, естественно, богатых, пенсию же не платил бы практически никому, потому что они, гады, не должны доживать до пенсии! И последнее, — добавил отец, — хотя, конечно, здесь могут быть варианты. Прекратить эту канитель с бесплатными образованием и медицинским обслуживанием. Чем меньше народ учится, тем ему проще жить. Ну а лечить лентяев и пропойц за казенный счет — верх легкомыслия и глупости. План ясен? Программируй, любезный, — велел, вытаращившему в изумлении глаза старшему компьютерщику, — как я сказал, а мы поглядим, что получится. Вперед, любезный, поспешай, не торопясь!»
