И вот какой он вынес диагноз:
— Ты просто больная на голову.
Мы сидели в малайзийском ресторанчике в Масвелл-Хилл, рядом с его домом, и ждали, когда нам подадут первое; так что трудную часть разговора я решила приберечь на потом. (Вообще-то я не думала, что возникнут какие-то трудности. Как я могла допустить такую промашку? Как я могла настолько заблуждаться? С чего это я решила, что мой братец спокойно снесет эту новость? Я представляла, как мы будем мило шушукаться за столом, перебрасываться шуточками, вести свою семейственную доверительно-конспиративную беседу за холодным пивком и «сатэй» на шпажках из бамбука, но теперь стало очевидно, что расчеты мои оказались несколько неверными — мой братец поступает вовсе не по-братски, а лишь по-родственному улыбается и крутит головой.)
Взглянув на него, я робко улыбнулась.
— Понимаю, как все это выглядит со стороны, — сказала я. — Но ты просто не понял…
— Хорошо, объясни.
— У меня была депрессия, — начинаю я.
Марк знает, что такое депрессия. В семье Карров он является выродком и отщепенцем: ни карьеры, ни даже постоянной работы, неженат, наркотики, психоневрологический диспансер.
— Так пропиши себе антидепрессант — ты же доктор, можешь выписывать любые рецепты. Сходи, поговори с кем-нибудь. С каким-нибудь психоаналитиком. Не вижу, чем тут может помочь любовная связь на стороне. А уж развод — тем более.
— Ты что, не слушаешь меня?
— Естественно, слушаю. Слушать — не значит все время поддакивать, или ты думаешь по-другому? Своим подругам ты бы не посоветовала такой выход.
Подумав о Ребекке, я хмыкнула.
— Ты еще кому-нибудь об этом рассказывала?
— Никому. Кроме одного человека. Но, похоже, она пропустила это мимо ушей.
Марк нетерпеливо затряс головой, словно я перешла на женские метафоры, которых он не понимает и не желает понимать.
— Что это значит?
Я сделала беспомощный жест, не в силах найти слов. Марк всегда завидовал моим отношениям с людьми вроде Ребекки — ему с трудом верилось, что она может просто сочувственно улыбаться мне, словно я пострадавшая, жертва, которая мелет вздор и которую надо просто выслушать и утешить.
— Господи, Кейти. Как ты не поймешь — Дэвид же мой друг.
— В самом деле?
— Ну, конечно, не лучший друг, но ты же сама понимаешь — он как член семьи.
— И, конечно, останется в ней навсегда. Потому что он тебе теперь… кто там — деверь, кум или сват? И вы ходили пару раз в пивную. А я тут вообще не в счет. Неважно, что он делает со мной.
— А что такое? Что он с тобой делает? Может быть, я чего-то не понял — или ты не досказала?
— Неважно… Сделанного не воротишь. Просто он… Он постоянно третирует меня.
— Чушь собачья.
— Боже мой, Марк! Ты выражаешься совсем как он.
— Может, тебе и со мной тогда развестись? Давай, откажись от всех, кто тебе не потакает.
— Он стер меня в порошок. Все пошло вкривь и вкось — он никогда не будет счастлив со мной…
— Ты не хочешь сходить проконсультироваться? У психотерапевта?
Я хмыкнула, и Марк понял, что невзначай озвучил реплику Симпсона-старшего — в этот миг, пускай недолгий, мы снова стали братом и сестрой.
— Ладно, ладно, — сказал он. — Я совсем не то имел в виду. Что же делать с Дэвидом… Может, мне с ним поговорить?
— Нет. Ни в коем случае.
— Но почему?
Я не ответила: я не знаю почему. Кроме того, я не хочу, чтобы хоть слово из нашего разговора проникло во внешний мир. Мне просто хотелось, чтобы брат зашел хоть на вечер ко мне в гости в мой радужный мыльный пузырь, которому вскоре предстоит лопнуть. Мне хотелось сочувствия, а не содействия.
— Но тебе-то какая разница? Это же будет наш разговор — мужской.
Ну, тут я была готова к ответу. Я уже об этом думала и знала текст назубок.
— Я больше не хочу, чтобы Дэвид был Дэвидом.
— Ах вот оно как. И кем он в таком случае должен быть?
— Все равно кем. Но кем-то другим. Тем, кто любит меня по-настоящему, с кем мне хорошо, кто ценит меня и думает, что я — лучшее, что у него есть.
— Он и так весьма высокого о тебе мнения.
Тут я не выдержала и рассмеялась. Это был не иронический смех и не горький смех разочарованного в жизни человека, хотя в этот миг последний был бы как нельзя кстати. Это был обычный нервный смех. Такого я не ожидала даже от Марка. Лучшая шутка сезона — во всяком случае, за последний месяц. Не могу назвать себя самоуверенным человеком — я сомневаюсь во многих вещах, — но я сознавала каждым атомом своего существа, что Дэвид считает меня далеко не подарком.
— В чем дело? Что я такого сказал?
Успокоилась я не сразу. Потребовалось некоторое время.
— Прости. Дико извиняюсь. Просто меня смешит сама мысль о том, что Дэвид мной гордится.
— А вот я знаю, что гордится.
— Откуда?
— Ну, просто… Сама знаешь.
— Нет. Не знаю, не знаю. В том-то и дело, Марк.
Это была правда — я в самом деле не хотела, чтобы Дэвид оставался прежним Дэвидом. Конечно, желательно, чтобы все оставалось на своих местах: чтобы он пылал отцовской привязанностью к детям, чтобы он оставался со мной в браке, я даже не говорю о его проблемах с весом и со спиной. Просто не хотелось больше слышать этого голоса, этого тона, этого постоянного недовольства. Я хотела, чтобы он стал таким, как я, вот чего я хотела в действительности. Разве это так много, разве этого нельзя хотеть от мужа?
Не успела я вернуться с работы, как Дэвид буквально набросился на меня. Он выбежал навстречу из своего кабинета — это у нас называется «встречей».
— Смотри! — изогнулся он передо мной так ретиво, словно я королева, а он — какой-то полоумный роялист.
— В чем дело?
— Моя спина. Я уже совсем ее не чувствую. Никаких болей.
— Ты ходил к Дану Сильвермену? — Дан Сильвермен — остеопат, которого нам порекомендовали в поликлинике. Я уже несколько месяцев пыталась убедить Дэвида, чтобы он посетил его. Нет, пожалуй, даже несколько лет.
— Не ходил. Никуда я не ходил.
— Так что случилось?
— Я сходил к кое-кому другому.
— К кому же?
— К одному парню.
— Какому парню?
— В Финсбери-парк.
— В Финсбери-парк?
Вообще-то у Дана Сильвермена практика на Харли-стрит.[8] А в Финсбери-парк, насколько мне известно, нет улицы с таким названием.
— Где ты его нашел?
— По объявлению в газете.
— По объявлению? И что же у него за квалификация?
— Ровным счетом никакой.
Произнесено это было с изрядной долей воинственности. Еще бы: медицинская квалификация — единственное, в чем он не может тягаться со мной, а стало быть, эта область заслуживает презрения.
— Так, значит, ты доверил свою спину некомпетентным рукам. Благоразумное решение, Дэвид. Он же тебя искалечил на всю жизнь.
Дэвид снова принялся демонстративно кланяться и сгибаться, принимая разные позы.
— Ты видела когда-нибудь такого калеку?
— До сегодняшнего дня — нет. Но еще никто не вылечивал больную спину за один сеанс.
— Да, естественно, никто не может этого. А вот ГудНьюс смог.
— Что еще за «Добрые Вести»?[9]
— Это его фамилия. ГудНьюс — большая литера «Г» и большая литера «Н», а в целом получается диджей ГудНьюс. Так его имя звучит полностью.
— Так он, значит, диджей, а не доктор.
— Доктор — это его призвание. Просто раньше он работал в клубах и дискобарах, обслуживал вечеринки и прочее.
— Всегда полезно знать, куда потом обращаться с жалобой. Ну ладно. Значит, ты встречался с человеком, называющим себя ГудНьюс.
— Когда я пришел к нему, я еще не знал, что его зовут ГудНьюс.
— Интересно, о чем же тогда извещало его объявление?
— Не помню дословно, что-то вроде: «Болит спина? Вылечу за один сеанс», и потом телефонный номер. И все.
— И это произвело на тебя такое впечатление?
— Да. Конечно. Само собой. А в чем дело? Почему это не должно было произвести на меня впечатления?
— Как бы этот ГудНьюс не оказался шарлатаном.
Дэвид, надо сказать, вплоть до этого самого дня не признавал альтернативной медицины: гомеопатии, магии, иглоукалывания и прочего. Он ожесточенно спорил на эту тему как со мной, так и с читателями своей газетной рубрики. Дэвид, между прочим, безумно консервативен во всем, кроме политики. Как я заметила, есть люди, которые готовы лезть на стенку, когда речь заходит о возвращении смертной казни или репатриации афрокараибов на их историческую родину, но в то же время проявляют полнейшее равнодушие к тому, что творится у них за спиной, в их почтовом округе. Ведь они — либералы, и их поднакопившаяся злоба должна выйти совсем через другие отверстия. Вы можете прочитать их мнение в рубрике «Письма наших читателей» на страницах либеральных ежедневок, где они обливают помоями фильм, который им не понравился, или комиков, которых они посчитали не смешными, или женщин, которые носят платки не там, где бы хотелось. Иногда мне кажется, что Дэвиду было бы проще, живи он во время грандиозной политической перестройки: ведь тогда он мог бы изливать свой гнев на гомосексуалистов и коммунистов, а не на гомеопатов, стариков в автобусах и ресторанных критиков. Ведь очень нелегко спускать накопившийся пар в столь крошечные выходные отверстия.
