Бежать. Куда? «Катти-Сарк». По лестнице со свистом, через три ступеньки. Голоса следом. Какая комната? Сюда. В шкаф, хо-хо.
Он нашел под стопкой рубашек бутылку, вылил треть содержимого в рот и сунул бутылку за ремень горлом вниз, забыв воткнуть пробку, так что остатки холодного виски полились по ноге в носок и ботинок. Перевод добра. Изверг. Должно быть еще. Под рубашками? Нет. Жлобская харя. Заберем тогда шмотки, коробку с запонками. Туалетная вода «Старая Пряность», собьет запах виски. Это что? Святый Боже, клизма! Берем, мало ли что. Голоса ближе, меня ищут. Шаги в соседней комнате. Жди, пока не увидишь белки их глаз. Уже у шкафа.
Бах! Дверь нараспашку, три незнакомых лица и Пил. Напугать.
— ХАААААА!
Они в шоке отпрянули, стукнувшись друг о друга. Гноссос проскочил мимо, точно лассо, размахивая над головой клизмой. Опять по лестнице, через тюдоровскую гостиную, мимо группок, что собрались у серебряного самовара и лопочут сейчас высоким контральто, как кастрированные бурундуки.
— Пааааберегись, стерильцы! — На улицу через парадную дверь. Хо-хо. Куда? Убежище. Портативное чрево. Отличный обзор. Вверх, вверх и прооооочь.
Супермен летит над Метрополисом, плащ вьется на вольном ветру. Пока никто не достал из свинцовой коробки криптонит — в безопасности. Уиииии, по гаревой дорожке за юрфаком, народ отпрыгивает в стороны, уступая дорогу. И правильно. Стальной Человек непобедим, рентгеновский взгляд видит каждое ваше движение. Теперь на Авеню Академа, мигающие огни, неоновый газ в ломких трубках вычерчивает наши кишки тончайшими ионовыми цепочками. В левом ботинке хлюпает пойло. Ебаный бог, полиция. В подъезд.
Он прятался в фотоателье, за дверью черного хода, пока красная мигалка благополучно не исчезла. На улицах народу не так уж много. Из-за поворота с Дриад-роуд показалась полузнакомая фигура и медленно прошла мимо, заглядывая в витрины закрытых магазинов. Волосы собраны медной заколкой, зеленые гольфы, мокасины, что-то мурлычет еле слышно, вся в себе. Ушла к кампусу, руки сложены на груди. Кто?
Но берегись мартышки-демона, когда ищешь перемен.
Повернув голову, он бросил резкий взгляд за плечо, собираясь застать врасплох притаившегося в темноте наемного убийцу, но вместо этого обнаружил фотографию Хеффалампа — тот подмигивал ему в отраженном красном свете Студенческой Прачечной: поза Хамфри Богарта, к губе прилипла сигарета, один глаз полузакрыт от дыма, в яркой вспышке умного фотографа играет марево. Бобровьи зубы. Мырг, мырг, мырг.
Теперь по улице, вниз с холма, легавых уже нет, бегом от любых преследователей, посмотри налево-направо, где же он, черт побери? Вот, белые швейцарские наличники, 109. Вверх по ступенькам к двери. Поправить галстук. Звонок. Шаги.
— Да, пожалуйста.
Господи. Желтые глаза глядят на меня с бенаресского лица. Скажи что-нибудь.
— Что такое?
— Простите, пожалуйста, но? — Длинные волосы, в костлявой руке вишневая шипучка. Одет в марлевый балахон. Пьян.
— Видимо, ошибся дверью. На самом деле, ищу Памелу.
— Вы мистер Паппадополум, конечно, да?
Конечно. Примерно. А также Дракула. Но откуда ты узнал? Прячь горло.
— Вы мистер Матту?
— Раджаматту, разумеется. — Четкий, разжиженный, певучий акцент. — Когда перевезете свои принадлежности, вы обязательно должны прийти к нам с женой определенно познакомиться.
— Обязательно. Может быть… — Дверь захлопнется у меня перед носом?
— Тогда всего доброго. Мисс Памела безусловно несомненно дома. — Ушел. Господи.
Гноссос на цыпочках обошел крыльцо и заглянул за бамбуковую штору. Сидит в одиночестве на индейском ковре у камина и доедает полуфабрикатный ужин. Черпает ложкой оттаявшую и разогретую пищу из одноразовой жестяной тарелки. Тертая кукуруза, говядина с соусом, мятая картошка. Глаза, как у водяного спаниеля. Постучать по стеклу. Поднимает взгляд. Меня не видит, здесь слишком темно. Прижать нос к стеклу. Не бойся, птичка, это всего лишь Резиновая Маска.
Он вернулся к двери и стал ждать.
— О, мистер Эвергуд, здравствуйте. С чем на этот раз?
— Всего лишь небольшой подарок. — Протягивая ей туалетную воду «Старая Пряность», одновременно пряча коробку с запонками и клизму. Несуществующие брови теперь подрисованы.
— Что ж. Спасибо. Надумал зайти?
— Просто шел мимо и решил посмотреть, как ты здесь пакуешься. — Уууф.
— От тебя запах, как из винокурни. — Пропуская его в дверь. Медленно обернуться, улыбнуться; ради Христа, дышать в сторону. — С вечеринки? — Ее вопрос.
— Всегда. Мое обычное состояние. Только меня зовут Паппадопулис.
— Да, ты что-то такое говорил; если честно, я решила, что это шутка.
Пять слогов, слишком много для благозвучного имени. Для ушей лучше три. Бакингэм. Боулинброк. Паттербол. Мама родная, какой в хате бардак: коробки, разбросанные книги, женские штучки. Что за фотография?
— Твой муж? — коварно спросил он.
— Жених. В прошлом году закончил фермерскую школу. — Не слышу энтузиазма в голосе. Одета все в то же кимоно, кошачий пух, высокие каблуки.
— Знаешь что, ты ешь, не обращай на меня внимания. Лишняя энергия не повредит. — Разжечь камин, станет уютнее. Белый медвежий ковер. Черная месса.
Пока она несла в рот второй кусок говядины, японский халат слегка распахнулся, и Гноссос разглядел на груди волосок.
— Ты действительно студент, Паппадопулис? Ничего, что спрашиваю?
— Буду, как только оформлюсь. А что?
— Ты не совсем тот тип. — Смотрит на меня. Хо-хо, начинает веревочка виться.
— Без этого никак. Вообще трудно классифицировать. Но однозначно лучше, чем просто болтаться. — Кивок в пустоту, означающий время, проведенное за городской чертой Афины. Скотч — чистая амброзия. После еды парегорик вставляет меньше.
— Я не совсем понимаю. Чем лучше?
— Все из оргонового ящика. Что-то там происходит в микрокосме.
— Никакой ответственности, ты хочешь сказать.
— Точно.
— Очень впечатляет, всюду одно и то же.
Будь скромнее. Ври. Настойчивый взгляд Брандо:
— Гмм, а когда вы собираетесь пожениться?
Замялась, рассеянно оглянулась через плечо, ложка с тертой кукурузой остановилась на полпути ко рту.
— Я не до конца уверена. Понимаешь, у него ферма, гибридная кукуруза в Айове. Зависит от того, как идут дожди и все такое.
— Господи.
— Почему господи?
— Ужасное место. Свиньи-людоеды и «Б-47». В прошлом августе прошел пешком половину штата, никто даже не подвез.
— Ты был один?
Напустить печали:
— Всегда. Вечно повторяю одну и ту же ошибку. Застрял в провинции, выпил пару кружек пива и потащился по 40-й трассе: хоть бы кто подобрал. Приходится топать до следующего города, понимаешь? Над головой бомбардировщики, вокруг моря химических зерен, без этого никак. Говорят, должны хорошо плодоносить, но на вид совсем пустыня. Понимаешь, короче. Слишком густо. Масляно. Промотали, спустили на жир. Боже, храни Америку. Будь здорова. — Он глотнул еще. Заинтригована.
— Это интересно, так мотаться?
— Не имеет значения.
— Должно иметь, раз ты этим занимаешься. То медведи, то автостоп.
Последняя ложка, ура. Нельзя приставать к человеку, пока он ест.
— Я разведу огонь?
— Да, конечно. Можешь налить мне выпить, пока ты на ногах, если не трудно.
И еще один себе. Не перенестись ли нам в Маргейт или в Брайтон, белый коттедж, английские розы в цветочных горшках, окованная дверь шести дюймов толщиной. Выключить лампу.
— Зачем ты это сделал?
Осторожнее.
— Камина не видно.
— А. — Затем: — Ты ведь не астроном на самом деле, правда? Это из той же серии, что и мистер Эвергуд, да?
— Простой звездочет.
— Я так и подумала — ты слишком лирик.
— Самосознанию моей иллюзорной расы нет до меня дела, малышка. Но я держусь, если ты понимаешь, о чем я.
— Ты не можешь говорить без загадок?
Всегда будь движущейся мишенью.
— Дай определение вещи, и она тебе больше не нужна, правда? Иди сюда.
— Нет. То есть, подожди. Мне хочется узнать тебя получше.
— Еще бы. Но у тебя на груди волосок, и он меня заводит.
— Оххх. Как ты можешь такое говорить. — Но покраснела не от омерзения. Двигаемся поближе. Коснись руки. Вот так. Клизму на пол.
— Какая гладкая кожа. Лосьон «Джергенс» и прочее.
— Пожалуйста. Я же просила тебя не… — Шея, кончиками пальцев по шее. Ха, посмотри, глаза закрываются, что я говорил. Колено?
— Пожалуйста…
— Тебе понравится.
— Ты слишком уверен.
— Опыт.
— Правда, это ужасно…
Мой бог, сисек нет вообще. Даже не прыщики. Но этот волосок. Какой прекрасный изъян. Попробуем бедро.
— Ох, пожалуйста, подумай о Симоне.
— Симон? — Что еще за Библия?
— Мой жених.
— Точно. — Поцелуй в шею: ага, извиваешься.
— Ты ужасно вульгарен.
— Я заведу тебя, малышка.
Глотнуть скотча, уложить ее на спину. Я знал, я точно это знал.
