Не по годам развитая. Мюррей не мог этого отрицать. Уже на пятый день после появления на свет Джули перевернулась на животик. На Йом-кипур [3] она уже вовсю разгуливала по дому на четвереньках. Первое слово — «папа»-произнесла, когда ей едва исполнилось двадцать недель, а в восемь месяцев уже уверенно ходила с прямой спинкой и, выдвигая правую ножку, отмахивала левой ручкой. Причем это достижение доставило Мюррею немало хлопот, потому что примерно в полтора года к списку поверхностей, по которым она ходила — песок, трава и пол, — Джули прибавила еще одну — Атлантический океан.
Мюррей не верил своим глазам. Они отправились к морю на обычные вечерние купания, и, пожалуйста, эта девчонка как ни в чем не бывало побежала по поверхности пролива Абсекон.
— Джули, нет! — Мюррей бросился к воде и побрел по отмели. — Не делай этого!
Хочет повыделываться — пусть, он даже на небольшое чудо согласен, но только не это.
Она остановилась. Вода искрилась в лучах закатного солнца. Мюррей прищурился. Какое же она чудо! Стоит себе кроха, а вода тихонько плещет о лодыжки.
— Что случилось? — удивленно спросила девочка.
— Джули, здесь не ходят, а плавают.
— Почему? — Тоненький возмущенный голосок требовал объяснений.
— Ходить по воде нехорошо. Ну-ка, плыви ко мне!
И девочка нырнула. В несколько секунд она доплыла до отмели и уже шлепала к нему по усыпанной водорослями косе. «Крепышка, — подумал про себя Мюррей. — Такая не пропадет».
Может, он все выдумал? Может, дело было не в Джули, а в воде? Какое-нибудь резкое повышение содержания соли, обусловившее сверхплавучесть, вернее, непотопляемость. И все же, с учетом того, что где-то бродят люди, взорвашие Институт, и того, что произошло на Голгофе, сама мысль о хождении по воде, как по суше, приводила в ужас.
— И никогда больше так не делай!
— Прости, папа, я больше не буду, — пообещала ему дочурка, кротко улыбаясь.
В тот же вечер за ужином Мюррей рассказал Джорджине об этом случае.
— Я думаю, что сегодня утром в заливе резко повысилось содержание соли в воде, — поспешил он добавить.
— Не обманывай себя, Мюр. Мы стали свидетелями великой инкарнации. Хождение по воде! Представляешь? Потрясающе! — Сложив губы трубочкой, Джорджина втянула в себя макаронину. — Завтра идем в зоопарк.
— Не люблю я зоопарков. — Мюррей стряхнул с вилки комочек пармезана.
— Это еще почему? Боишься, что она слонов будет взглядом поднимать?
— Джорджина, я просто не люблю зоопарк.
Визит в зоопарк прошел замечательно. Мюррей показывал Джули животных, называя их, как Адам. Она повторяла названия своим тоненьким голоском. И Мюррей понял удивительную вещь: он никогда не догадывался, что можно кого-то так сильно любить, никто не проинформировал его на этот счет. Обычная девочка, говорил он себе, смышленая не по годам, ладно. Ну ходит по воде. Но в основном обычная маленькая девчушка.
После они отправились в парк, чтобы устроить небольшой пикник с хот-догами и особым витаминным салатом Джорджины. Неслышно подкрадывался вечер, выманивая из норок ночных гуляк-светлячков и вдохновляя сверчков на бесконечные трели.
— Посмотреть на нас со стороны — обычная американская семья, — сказала Мюррею его подруга. — И никто даже не представляет, что перед ними лесбиянка с ребенком, родившимся без отца, отшельник, живущий на старом заброшенном маяке, и Божественная Дочь. Кому придет в голову…
Джорджина изумленно умолкла. Джули занялась светлячками, построив их в настоящее созвездие.
— Теперь туда, — командовала она, и насекомые послушно перемещались в сторону. — Покружитесь…
Насекомые выстраивались в длинные призрачные нити, сплетались в косички, рисовали в воздухе причудливые узоры.
У Мюррея похолодело внутри. А Феба, эта миниатюрная копия Монтгомери Клифта женского пола, знай себе хохотала, ну просто визжала от восторга.
— Посмотри, что творится! — Джорджина судорожно сдавила булочку в кулаке, выстрелив в воздух огрызком сосиски. — Непостижимо! Вот это да!
— Это всего лишь светлячки, — жалобно, словно защищаясь, пролепетал Мюррей. — Нужно ей запретить.
Между тем Джули научила насекомых одновременно вспыхивать и принялась выстраивать их в буквы. Эй, би, си, ди…
— Запретить? Зачем?
— Ее враги только и ждут чего-нибудь подобного.
А перед ними в ночном воздухе уже колыхался живой плакат, вспыхивая надписью «Привет, папа». Джорджина улыбнулась.
— Я тут подумала, — заговорила она, как-то непривычно смутившись, — э-э… может, я лезу не в свое дело, но… Ты уверен, что правильно воспитываешь Джули?
— А?
— Ну, мне кажется, вполне логично, что сестра Иисуса Христа должна быть воспитана как христианка, католичка, я имею в виду.
— Чего?
— Как католичка. Лично мне это здорово помогло в юности. Я, пожалуй, запишу Фебу в воскресную школу.
Мюррей фыркнул.
— Никакая она не сестра Иисуса.
— Это мы еще посмотрим. В любом случае Джули пойдет только на пользу, если ты будешь воспитывать ее как католичку. Ну, или как протестантку. Я ничего против не имею, хотя это более скучное направление в христианстве. Пусть ребенок почувствует свои корни. Понимаешь, что я имею в виду? Рождественская елка, пасхальные яйца. Детишкам нужны корни.
— Пасхальные яйца?
— Я просто пытаюсь рассуждать логически, вовсе не хотела тебя обидеть.
«Хочу колу», — весело мигали светлячки.
Обидеть? Вот именно, что она его обидела. И все же на следующий день в обеденный перерыв он предпринял вылазку в «терра инкогнита» под названием «Иисус» — отправившись на другой конец городка на Огайо-авеню в книжную лавку «Свет истины». Он и надеялся, и боялся, что предполагаемый отпрыск Бога поведает ему что-то о его Джули.
— Что вас интересует? — обратилась к нему служащая лавки, худенькая пожилая женщина, напомнившая Мюррею цветок, засушенный между страницами книги. — Вы один из этих евреев?
— Из каких «этих»?
— Преподобный Милк говорит, что с приближением Второго Пришествия, — женщина расплылась в улыбке, — евреи начнут обращаться в христианство.
— Посмотрим.
Прямо над головой у Мюррея висела репродукция — толпа пилигримов, заполнившая крестообразный мост, стекала к золотому, величественному, похожему на крепость городу под названием Новый Иерусалим.
— Скажите, мне обязательно покупать всю Библию или можно приобрести только ту часть, что касается Иисуса?
— Вся Библия касается Иисуса.
— Нет, я имею в виду без Торы?
— Конечно.
Иисус был повсюду: книги об Иисусе, брошюры, плакаты с изображением Иисуса, сервировочные салфетки, кофейные чашки, настольные игры, футболки, пластинки, видеокассеты. Мюррей снял с полки Новый Завет.
— Версия короля Иакова? — Продавщица махнула перед Мюрреем брошюрой под названием «Благая весть для современного человека». — Я бы для начала посоветовала вот это.
Король Иаков. Месяц назад на распродаже у Херба Мельхиора Мюррей откопал биографию самого образованного монарха Англии после Альфреда Великого. Версия английского короля Иакова I была хорошей стартовой площадкой, надежной точкой опоры для вставших на путь постижения Иисуса.
— Нет, я возьму Иакова. Сколько с меня?
— Для новообращенных — бесплатно.
— Я вовсе не новообращенный.
— Сказать по правде, мы скоро сворачиваемся. Нам отказываются продлевать аренду. Знаете, сколько «Международные курорты» дают хозяину за это место? Восемьсот тысяч долларов. Вы можете себе представить?
В тот вечер Мюррей открыл для себя Евангелие. И понял, что это не для него. Ощущение было такое, словно копаешься в чужом белье или ведешь чужую машину. Но он настойчиво продирался сквозь дебри, раскапывая одно волнующее событие за другим.
Вот партеногенетическое зачатие.
А вот случай с хождением по воде.
Голгофа…
Он даже нашел место, где речь шла о покушении на жизнь младенца: «Тогда Ирод… послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже…»
Мюррей закрыл почтенного короля Иакова. Иисус, эта парадоксальная личность, чья жизнь была принесена в жертву божественной миссии, этот пассивно сносивший нападки пророк, позволивший себя убить, когда ему не исполнилось еще и тридцати трех лет, этот иудей, который, даже воскреснув, так и не зашел утешить осиротевшую мать и родных. Неужели Джули — сестра такого человека?
Нет, ему больше нет дела до Джорджины с ее безумными идеями. Новый Завет — на полку. Все это сущий бред.
И в самом деле, в течение последующих месяцев ничего, пусть даже отдаленно противоречащего законам природы, в юго-восточном Нью-Джерси не произошло.
