В очередной вечер семья Земцовых решила прогуляться по Елисейским Полям — от Триумфальной арки до площади Согласия. У них появилась идея подняться на лифте на Триумфальную арку, полюбоваться на ночной город, а потом просто пройтись куда глаза глядят по историческому центру. В Москве Павел с Ксюшей начитались разных путеводителей по Парижу, предвкушая фантастические прогулки, да и теперь не выпускали из рук карту. Ну а Юлия с мужем с некоторых пор вообще считали этот город своим…
После смотровой площадки на Триумфальной арке, которая показалась им не очень уж и высокой, они медленно дошли до площади Согласия, присели выпить кофе в маленьком бистро и легко поддались на уговоры детей отправиться дальше на площадь Бастилии, где у брата с сестрой было особое дело.
Они не могли воспользоваться такси, так как парижские таксисты берут только трех пассажиров, но зато удалось договориться с частником, парнем из Армении, который в том же бистро разговаривал с хозяином по-русски. Это упростило дело, и они с удовольствием прокатились по почти пустой дороге, что для Парижа, с его сложными условиями движения, могло считаться большой удачей.
На площади Бастилии, куда так стремились их дети, оказывается, собирались роллеры. Выглядело это почти так же, как и в Москве, на Манежной. Такие же подростки, маленькие и большие, легко и стремительно носились над асфальтом, совершая виртуозные прыжки и пируэты. Для младших Земцовых было очень важно сравнить роллерные достижения двух столиц. Понаблюдав за катающимися и единодушно решив, что московского роллера по имени Таракан никто здесь не перепрыгнет, дети оторвались от захватывающего зрелища. А Юлии, глядящей на них с чуть снисходительной «взрослой» улыбкой, внезапно и самой захотелось покататься. Понятно, что такие экстремальные прыжки ей не по силам, да и не по возрасту, а вот просто подвигаться и поноситься рядом с ребятами — это было бы здорово! Присматриваясь к публике, она обнаружила, что, как и в Москве, на коньках носятся не только крутые отроки, но и взрослые дяди и тети вполне солидного возраста.
— Это они для фитнеса, — пренебрежительно изрекла дочь, заметив, с каким интересом Юлия провожает взглядом своих ровесников.
— Ага, для формы и здоровья. Между прочим, могут и вальс изобразить, как в фигурном катании, — подтвердил Пашка.
И Юлия решила по возвращении освоить роликовые коньки всерьез. А что, хорошая идея! По сути, новый вид спорта, а может, и транспорта — ведь в Москве уже во многих местах хороший асфальт…
Гуляя по Парижу, она все время помнила о своей московской жизни, та ни на миг не выходила у нее из головы. Заботы не отпускали, Юлия совсем не умела расслабляться, полностью оторвавшись от мирской суеты.
Еще одним местом, куда они никак не могли зайти, был огромный магазин-ангар, где продавали музыкальные записи всех видов, жанров и направлений. И тут началась вакханалия мотовства и покупок. Юлия выбрала себе двойной диск Шарля Азнавура, потом нашла Ива Монтана, Эдит Пиаф, в подарок приятельнице купила диск Далиды и поймала себя на том, что просто не может остановиться. Французы оказались верны себе: английской и американской музыки, которой завалены все прилавки в Москве, тут было мало. Зато гигантское количество хорошей европейской музыки по доступным ценам приводило российского покупателя просто в шоковое состояние. Юлия знала о феноменальном воздействии на россиян этих магазинов, но почему-то наивно считала, что ее семьи это не коснется. Однако даже уравновешенный Алексей вдруг впал в азарт и накупил французского джаза. О детях же и говорить нечего — те спустили все карманные деньги, выданные им на Париж родителями и бабушками, да еще заняли у отца впрок, под подарки на день рождения, словом, разгулялись на полную катушку…
Юлия не останавливала этот азартный приступ любви к музыке, она одобрила даже музыку для медитации, которой было полно и в Москве, причем в любом виде. Ей хорошо и тепло было смотреть на свое счастливое семейство, трепетно выбиравшее на память о Франции музыкальные шедевры.
В прошлые приезды в Париж у Юлии с мужем сложилась своя компания. Она состояла из нескольких пар русских эмигрантов, осевших в этом вечном городе насовсем и влюбленных в него так, как всегда влюблялась в Париж русская интеллектуальная элита. Это были в основном богемные интеллигенты — писатели, художники и музыканты, знакомые с Земцовыми еще с Москвы, с давних студенческих времен. До отъезда из страны они считали себя людьми "без руля и ветрил", а здесь остепенились и обуржуазились. Обзавелись квартирами, домами, не говоря уже о машинах. В целом же парижская компания состояла из очень симпатичных Юлии людей, которые понимали, что они по собственной воле выбрали себе эту жизнь, и не сетовали на недостатки и лишения эмиграции.
Земцовы не были просто туристами из Москвы, у них здесь имелась квартира, что делало их как бы причастными к парижской жизни. Квартирой они не пользовались, предпочитая жить в гостиницах, — это было им удобнее по многим причинам, и прежде всего потому, что "парижскую жилую площадь" они выгодно сдавали, — но все равно считались в компании парижанами.
Квартира находилась в нескольких минутах ходьбы от Люксембургского сада. Это были четырехкомнатные апартаменты в самом сердце "Большого Парижа", предмет зависти и французов, и американцев. Цены на недвижимость в этом районе постоянно росли, увеличиваясь в год на пять — семь процентов по причине невероятной престижности района.
Как ни странно, именно недвижимость и сблизила Земцовых с русскими парижанами. Первое время они с интересом шатались с новыми приятелями по парижским злачным местам, по мастерским художников, по русским ресторанам. Алексей с Юлией покупали у них картины, и в последние годы это случалось все чаще. Меценатами они не были, но, как только у Алексея появлялись свободные деньги, он с удовольствием принимался поить и кормить всю эту братию.
Потом появилось еще одно место, которое всегда их притягивало, — так называемый «сквот» Алеши Хвостенко, где он пел полюбившееся всем русским парижанам "Пускай работает рабочий и не рабочий, если хочет"… Этот эмигрантский круг был довольно тесным и замкнутым, попасть в него считалось честью. Из-за языкового и культурного барьеров этим людям приходилось трудно. И потому Юлия с Алексеем, с их опытом жизни в "рыночной экономике", с опытом путешествий по разным странам, стали их добрыми друзьями, консультантами и в какой-то мере опорой. А еще они казались парижским эмигрантам людьми будущего, уже прочно стоящими на ногах в России. Впрочем, именно так оно и было.
Детям же они показывали совсем другой Париж — туристическую Мекку мира, Париж парадный, официальный, такой, каким он предстает гостям со всего света. Они хотели, чтобы дети запомнили это на всю жизнь. Юлия навсегда сохранила в памяти рассказ прабабушки, которую она застала совсем старенькой. У той самым ярким впечатлением детства была поездка в город Красноярск, на празднование столетия со дня рождения Пушкина. Она помнила ту поездку в мельчайших подробностях и любила рассказывать о ней своему внуку, Юлиному отцу, а потом и самой Юлии. И вот теперь, спустя много лет, она нередко задавала себе вопрос: "Интересно, а что будут вспоминать о своем детстве наши дети, что станет их самым ярким впечатлением?…" И сама себе отвечала: "Сие нам не дано знать. Надо жить одним днем"…
Тридцатого декабря в Париже начался холодный зимний дождь, налетел сильный ветер. Его порывы все усиливались, и в конце концов он превратился в шквал. Буря бушевала всю ночь. А наутро в телевизионных новостях сообщили, что прошел ураган, который наделал много бед, особенно в Бретани: повалил огромные деревья, погубил большие площади старого леса… И хотя Париж ураган задел только краем, но и этого оказалось достаточно — к утру тридцать первого декабря, к предновогодней ночи, Париж потерял все свои праздничные украшения. Трогательные красные листочки, прикрепленные к деревьям вместе с электрическими лампочками, многочисленные фонарики, шары и рождественские веночки — все это было безжалостно сорвано, сброшено и унесено как мусор в неизвестном направлении. Город словно оголился, остался в своем будничном неизменном обличье и, сбросив праздничную мишуру, приобрел серьезный и грустный зимний вид.
Европейская зима не украшала Париж. Не было ни белого чистого снега, ни морозного легкого воздуха, а холодный затяжной дождь навевал тоску и лишал радости свободного передвижения по городу. Юлии почему-то щемяще жалко было видеть улицы без праздничных украшений, у нее как-то нехорошо замирало сердце — и потому поездка в Амбуаз пришлась как нельзя кстати.
После Парижа город Амбуаз показался сонной деревней. Воздух здесь был чистым, машин мало, все сидели по домам. "Да, все-таки Новый год надо встречать дома. И зачем только мы все это затеяли?!" — сокрушалась про себя Юлия. Однако сокрушаться было уже поздно.
