Ознакомительная версия.
Он ответил сразу, будто ждал, что я задам ему этот вопрос:
– Я очень несчастен из-за того, что наши отношения не сложились. Это самая большая неудача в моей жизни. Но я не знаю, как это исправить. Не думаю, что у нас когда-нибудь будут хорошие отношения.
– Неужели надежды нет?
– Я отказываюсь признавать, что не любил сына. Может, кто-то скажет, что это так. Я не знаю. Мне кажется, я очень его любил. Я был счастлив, что у меня появился сын. Я же вам уже рассказывал. Никак не мог дождаться его рождения.
Юстас Конвей тоже помнит эти монеты. Каждый вечер час за часом его отец раскладывал их стопками на полу в гостиной и требовал, чтобы Юстас решал задачи на сложение, деление и умножение. Он помнит страшную пустоту в голове, которая возникала при этом каждый раз; помнит, как отец запрещал ему ложиться спать, пока он не решит все задачи правильно, до полуночи заставлял его сидеть напротив стопок монет, один вид которых стал вызывать у него страх. Помнит, как плакал, а отец кричал. Помнит унижения и бесконечные издевки.
Реакция мистера Конвея на поведение старшего сына была и чрезмерной, и глубоко личной. Как будто с самого начала он принял решение не хвалить ребенка ни за что, и это решение доходило до откровенного абсурда. Когда в связи с успехами группы, исполнявшие индейские танцы, фотографии Юстаса начали печатать в газетах, его отец нарочно отказывался читать эти статьи. («По мне так это полный бред, – говорил он, – но вы не хотите меня слушать».) Когда Юстасу вручили награду Смитсоновского института за молодежные достижения, отец не пришел на церемонию.
Однажды в Рождество Юстас-младший потратил все карманные деньги и купил отцу орешков и пачку жевательной резинки. Он знал, как отец любит орешки и жвачку. В утро Рождества Юстас, нервничая, вручил подарок отцу. Тот принял его, сказал спасибо, но так и не открыл.
Вдобавок ко всему, Юстас плохо учился. Если в детском саду он еще делал успехи (в его рекомендации написано, что он хорошо прыгал, сам себе завязывал шнурки, ладил с другими детьми, с готовностью выполнял поручения и знал свой номер телефона), то ко второму классу скатился до одних троек, учился очень средне и, по словам одного из преподавателей, «нуждался в помощи родителей при выполнении домашних заданий».
«Юстас совсем не старается, – писала его учительница в третьем классе. – Он должен выучить наизусть таблицу умножения».
Какой ценный совет! Семилетнего Юстаса и так насильно держали за кухонным столом по четыре часа каждый вечер. Отец запирал дверь и закрывал ставни, таким способом изолируя себя и мальчика от остальных членов семьи, и в мертвой тишине орал на ребенка, который тем временем делал задание по математике. Помощь родителей? Юстас и без того при мысли о школе сжимался, как пружина; он до смерти боялся домашних заданий и в панике ждал кошмарного ежевечернего ритуала, представлявшего собой замкнутый круг бесплодных стараний, неудач и наказаний. О таком виде издевательств над детьми не пишут в газетах. Отец Юстаса не прижигал его тело сигаретами. Но не сомневайтесь: травма, нанесенная отцом Юстасу, была очень глубокой. Юстас был до такой степени несчастен, что его страх нашел физическое проявление. Все детство он страдал запорами – «слишком боялся даже ходить в туалет».
«Каждый вечер, – вспоминает Юстас, – неделями, месяцами, годами мой отец словно отрезал мне ноги. Потом обрубки, оставшиеся от ног. Потом руки. А в конце разрубал меня надвое».
В доме было еще трое детей: Уолтон, Марта и очаровательный малыш Джадсон. Все они описывают свое детство по-разному, что вполне логично, ведь с годами обстоятельства быстро меняются. Когда родились другие дети, им так и не пришлось испытать на себе тот груз, который их отец взвалил на Юстаса.
Самого младшего, Джадсона, почти не затронул наиболее драматичный период в жизни семьи; как свойственно младшим детям, он пребывал в счастливом неведении. Хоть он и называл отца «упрямым эгоистом», он никогда его не боялся. Джадсон был очаровательным малышом; отец любил его и ласково называл Жучком. К тому же, когда родился Джадсон, Юстас-старший уже забросил свою затею по воспитанию идеальных детей, передал их матери и – его собственные слова – «удалился в подвал», погрязнув в молчаливых раздумьях о своей тяжелой судьбе. Поэтому Джадсон и избежал основного удара.
Так и вышло, что детство Джадсона было похоже на летний лагерь, где никогда не кончались каникулы. У него был старший брат Юстас, который брал его с собой в лес, учил лазать по горам и показывал прочие крутые штуки, связанные с дикой природой. С самого рождения Джадсон стал для Юстаса чем-то вроде особого проекта: он стремился увести его из дома в лес, где было намного безопаснее. Пытался вывести Джадсона за пределы видимости Юстаса-старшего. Это было сознательно решение, и Юстас ясно помнит, когда его принял. Он понимал, что Уолтона с Мартой уже не спасти (отец уже успел «промыть им мозги», считал он), – но когда родился Джадсон, Юстас взглянул на него и решил: «Этот мальчик будет моим. Я спасу ему жизнь». В ответ Джадсон начал боготворить Юстаса, хотя сегодня он признает: «Я никогда не был выдающимся учеником, каким хотел видеть меня Юстас. Я был ленивым. Он все время говорил что-то вроде: «Пойдем свежевать оленя!» А мне хотелось остаться дома и поиграть с фигурками героев «Звездных войн». Но я готов сделать всё, лишь бы быть рядом с ним».
Марта, единственная дочь в семье, была серьезным и ответственным ребенком, и она помнит, что ее детство кардинально отличалось от жизни ее подружек. У нее были змеи, черепахи и лисьи детеныши, которых надо было кормить; у нее были живые птицы и долгие лесные экспедиции с Юстасом («он был нашим главарем»), во время которых случались всевозможные приключения. Она помнит все те опасности, которые ей пришлось одолевать вместе с братом. Сколько дней они провели на берегу порожистых речек, в самодельных домиках на деревьях и наблюдая за ядовитыми пауками! Марта выросла и стала очень ответственной и заботливой матерью и даже представить не может, почему ей со старшим братом вообще разрешалось заниматься такими вещами без присмотра взрослых. Она помнит, что их отец был суров, – но также помнит свою непоследовательную и чрезмерно либеральную мать и постоянную родительскую ругань по поводу вопросов воспитания. («Когда же вы наконец договоритесь!» – хотелось крикнуть ей тогда.) А Юстас… Юстас, по ее словам, «сам напрашивался на неприятности», потому что не учился так хорошо, как рассчитывал папочка, и был слишком упрямым.
Что касается Уолтона Конвея, он почти не помнит свое детство. Оно видится ему «сплошным пятном, широкими темными мазками». Правда, он помнит, что в детстве его преследовал повторяющийся кошмар: ему снилось, что отец ведет его в подвал, привязывает к столу и отрезает руки и ноги. И еще помнит один случай, когда ночью родители поругались, и отец кричал на мать и грозил «заколоть ее ножом для льда». А еще вспоминает отца, который склонился над десятилетним Юстасом и грозился «размозжить ему башку».
Но всё же Уолтон уверен, что всё было не так плохо, как говорит Юстас. Отцу были свойственны проблески любви – например, когда он вытирал слезы ребенку, который свез колено. А как же та кошмарная ночь, когда Уолтон пригрозил сбежать из дому и отец выломал дверь в его комнате, застал мальчика в тот момент, когда тот вылезал в окно, чтобы убежать, и выбросил его из окна? Нет, он, конечно, его не выбросил. Не может быть, чтобы мистер Конвей нарочно выбросил сына из окна второго этажа; нет, он «всего лишь немного меня подтолкнул», говорит Уолтон.
Ну да ладно. Одно Уолтон помнит точно – что вовсе не его отец был главной причиной несчастий и проблем в доме. Нет, главной причиной был Юстас. Это Юстас всегда был проблемой. Даже в раннем детстве он всегда осложнял всем жизнь. Был угрюмым, недовольным, капризным ребенком и «не делал домашнюю работу». Папа был строгим и вспыльчивым, но ему можно было угодить, притворившись послушным. Уолтону и Марте, которые всегда учились лучше всех в классе, решение семейных проблем виделось очевидным: если бы Юстас хорошо учился, отец был бы доволен. Если бы Юстас перестал упрямиться, отец прекратил бы кричать на мать и остальных детей.
«Почему нельзя было просто признать, что он прав? – спрашивал Уолтон у Юстаса много лет спустя. – Почему нельзя было уступить? Почему ты должен был всегда делать всё по-своему, даже в два года, – всё делать ему назло? Почему вечно ему перечил и выводил его из себя?»
Однако если попросить привести конкретный пример, Уолтон не может вспомнить ни одного раза, когда Юстас действительно перечил отцу. И всё же Уолтон уверен, что так и было. Мало того, его представление о Юстасе как о строптивце, бросающем вызов отцу, его равноправном и упрямом противнике («даже в два года») в точности совпадает с тем, как Юстаса описывает сам мистер Конвей. Видимо, все младшие дети в семье покорно усвоили то, что им внушили. Однако образ своенравного малыша никак не вяжется с рассказами людей со стороны, которым приходилось бывать в доме Конвеев в те годы. Мистер Стаут из музея Шиле вспоминает, как его приглашали на ужины в дом Конвеев и маленький Юстас ел в полной тишине, с забитым, нервным видом, старательно пытаясь «ни в коем случае не взглянуть отцу в глаза».
Ознакомительная версия.
