Адель и Поппи, обе тоже в бейсбольных кепках, сидели позади Эдварда в первом вагончике, а старшие дети Клэров с надутым видом ехали в вагончике караульной службы в хвосте поезда, который чух-чухал по кольцу. Нос Адель соперничал с козырьком кепки, так что парламентский художник заметил:
— Боже, вот это шнобель! Чистый авианосец: самолет сядет, и еще останется место для пяти!
Весгь о снимке с галерки прессы уже донеслась до скамей оппозиции.
Смех стал истерическим, пока восторженные политики анализировали картинку.
Тем временем Тим Патрик Джонс требовал от премьер-министра назвать поезд. Назвать поезд!
Премьер-министр отказался отвечать «из соображений безопасности».
Консерваторы-заднескамеечники взорвались, и спикер палаты тщетно старался быть услышанным за всеми этими издевательскими «чу-чу» и «ту-ту», захлестнувшими палату, а депутат с Юго-Востока, у которого партийной эмблемой был поезд «Ройал Скот», покидающий станцию Уэверли, чуть не умер от радости, решив, что наконец-то его оценили по заслугам.
Когда Эдвард сел, на скамьи за его спиной опустилась жуткая тишина. Малкольм Блэк участливо прошептал:
— Не волнуйся, Эд, переживешь.
Выходя из палаты, Эдвард услышал, как кто-то пропел: «Поезд шел под откос и дымил…»
Адель раздраженно отняла у Поппи свой разбухший сосок и сунула ей другой.
— Ради всего святого, поторопись, — обратилась она к младенцу. — Мне же совещание проводить, черт возьми!
Поппи взглянула на мать, на ее недовольное лицо и продолжила неторопливо цедить молоко из груди с голубыми прожилками. Адель ненавидела всю эту неопрятную и неудобную процедуру, по она шефствовала над общественной кампанией «Грудь», которую поддерживали Министерство здравоохранения и многие модные педиатры. Поэтому она не имела права сдаваться, приходилось просто ждать, когда вернут груди в ее личное пользование и не надо будет делиться ими с хрюкающим от жадности младенцем. Боже, ну что за варварство!
Зато посмотрите, какой переполох она учинила в рядах мощного лобби за искусственное кормление, с их главной оппозиционной организацией «Грудничкам — бутылочку», или, сокращенно, ГБ. В ответ гэбэшники коварно атаковали ее с тылу, обвинив в фаворитизме, а к ним присоединилась целая толпа — недавно родившие жены и подруги автогонщиков. Все эти гады сбились в группу под названием «С бутылочкой — в чемпионы». Команда "Феррари» пригрозила выйти из гонок «Силверстоун»[27], а в палате общин уже задавали вопросы, что это там творится.
Адель включила радио и услышала сбивчивый голос мужа, с запинками объяснявшего что-то насчет поезда, а потом его голос потонул в невероятном шуме. Две с лишним сотни мужских голосов кричали: «Чу-чу! Чу-чу!»
Внизу, в малой приемной, где стены были увешаны значительными произведениями новейшего британского искусства, Адель ожидали три властные и пугающие женщины. Они надеялись заручиться поддержкой в издании благотворительной антологии «Ропот», которая должна была помочь непопулярной пока акции «Синдром кишечного недержания». Они уже заполучили рассказ от Мартина Эмиса и рецепт с высоким содержанием клетчатки от Джейми Оливера[28].
Леди Лиэнн Бейкер воспользовалась паузой, вызванной кормлением ребенка, и послала смс-сообщение сыну-подростку, напомнив, что ему следует вынуть футболку из стиральной машины и повесить на сушилку. Напротив нее, через стол, увлеченно сплетничали Розмари Умбаго, слепая редакторша «Дейли войс», и баронесса Холлиоукс, всклокоченный мозг либеральных демократов, — еще час назад она выглядела аккуратно и почти презентабельно, но сейчас ее волосы стояли дыбом, а одежда, похоже, принадлежала женщине совсем другого размера. Баронесса Холлиоукс, чьи груди никогда не утешили ни мужчину, ни женщину, ни дитя, закончила рассказывать не совсем приличную историю о Рое Хэттерсли[29] и заметила:
— По-моему, вы великолепно справляетесь с расстройством зрения, Розмари.
Розмари рявкнула в ответ:
— Пожалуйста, называйте это просто слепотой. Терпеть не могу всех этих политкорректных лицемерных словечек. Я слепая, черт возьми. С рождения. Я не из этих ранимых новых слепых, кто постоянно скулит о своем милом утраченном зрении.
Сообразив, что Розмари не любит политически корректный жаргон, баронесса Холлиоукс светским тоном спросила:
— Так вы, Розмари, вроде как второй раз замужем, за южноафриканцем. Он что, черножопый?
Когда машина премьер-министра вернулась из палаты общин, Джек с удивлением заметил, что премьер-министр выглядит больным, а от его вечной улыбки, ставшей почти такой же частью лица, как нос или рот, не осталось и следа.
По распоряжению Александра Макферсона перед домом Номер Десять фотографов не было. Поймав взгляд премьер-министра, Джек спросил:
— У вас все в порядке, сэр?
Премьер-министр жестом загнал личного секретаря в здание.
— Меня только что выпороли в палате, Джек.
Джек с тревогой отметил, что глаза у премьер-министра блестят чем-то, подозрительно похожим на непролитые слезы.
— Весьма сожалею, сэр, — резко сказал он.
Вместо того чтобы пройти в здание, премьер-министр задержался на крыльце и принялся рассказывать о фарсе с поездом. Джек слушал, сложив руки на груди. Когда премьер-министр наконец замолчал, Джек сказал:
— Сегодня первое апреля, сэр. Может, ваш ответ на вопрос о поезде — шутка?
Эдвард помотал головой:
— Нет, я просто глупо соврал. А если честно, я уже много лет не ездил на общественном транспорте, не покупал молока и не сидел в очередях в заведениях национальной системы здравоохранения. Я совершенно потерял связь с тем, как живет большинство людей.
— Но разве ваши советники не обеспечивают такую связь, сэр? — спросил Джек.
Эдвард выпалил:
— Они живут в том же стерильном пузыре, что и я, Джек! Я уже много лет не ел рыбу и жареную картошку из газеты[30].
— Все уже много лет ничего такого не ели, — возразил Джек. — Это противоречит Закону о здравоохранении от 1971 года. — Впрочем, он не получил удовольствия от того, что подтвердил изолированность премьера от парода, которым тот управляет. Чей-то голос шепнул Джеку на ухо, чтобы тот передал премьер-министру, что звонит полковник Каддафи и желает срочно с ним поговорить. Джек передал сообщение, но премьер-министр, похоже, не собирался входить в дом.
— А как вы отдыхаете, Джек?
— Беру пакет чипсов с сыром и луком, бутылочку «Кроненбурга» и сажусь смотреть «Полдень»[31], сэр.
— «Полдень»! — восхищенно повторил премьер-министр и запел: — «Не покидай меня, любимая…»
— Оно самое, — сказал Джек. — Я уже раз двадцать видел, если не больше.
Зайдя наконец в здание, премьер-министр переговорил с личным секретарем. Если Каддафи очень надо, пускай перезвонит. Затем он отменил очередную плановую встречу — с начальником штабов НАТО. Потом позвонил Венди, попросил достать пиво «Кроненбург», чипсы и кассету с «Полднем» и принести все это наверх в его личную гостиную.
После чего премьер-министр позвонил Александру Макферсону и попросил устроить интервью с Эндрю Марром с Би-би-си по поводу его искусной первоапрельской шутки. Он хотел было пригласить к себе Джека, но понял, что слишком поздно перетасовывать график дежурств лондонской полиции. Поэтому сел смотреть фильм в одиночестве.
Малкольм Блэк сидел за столом, в хаосе своего кабинета, и ел яйцо-пашот на пригорелом тосте. Он сам его приготовил. Жена ушла, а тревожить персонал он не любил.
Александр Макферсон сказал:
— Не понимаю, как ты можешь работать в таком бардаке, Малк.
Малкольм огляделся, словно впервые видя беспорядок.
— Я-то вроде бы очень хорошо работаю, и опросы это подтверждают. И психическое расстройство мне не грозит.
Дэвид Самуэльсон сидел обхватив голову руками.
— «Полдень», — с отвращением произнес он. — Он же деградирует. Сюжет примитивный, сплошные метафоры, а у Гэри Купера деревянная манера исполнения.
— Если мне будет нужен совет какого-нибудь долбаного кинокритика, я пошлю за Барри Норманом, — прорычал Александр.
Малкольм тихо сказал:
— Биржевой индекс «Файненшл таймс» при закрытии был на два процента ниже. Банк Англии опасается скачка инфляции. Бедняга Эдди малость становится обузой.
— Малкольм, у тебя на галстуке яичница, — сообщил Самуэльсон.
Малкольм ткнул в тонкий ручеек из желтка и облизал палец.
— С Эдом нее в порядке, — заявил Александр. — Просто человеку нужен отпуск. Господи, если бы мне его работу, я бы уже сидел в очереди к психиатру.
Малкольм поставил пустую тарелку на шаткую кипу финансовых документов.
— По-моему, я бы с его работой справился. Самуэльсон напомнил:
