Разговор плавно перешел от семейных дел к теме еды. Я рассказала ему о своем опыте питания в уличном ларьке.
— Что? Ты хочешь сказать, что ела что-что, купленное в уличном ларьке? – Он был искренне потрясен. – Ты хоть знаешь, как это опасно? Мясо целый день лежит на солнце… Там сплошная сальмонелла и нечистоты. В самом деле, на улице никто никогда не ест…
— А все эти люди, которых я видела сегодня в очередях в уличные ларьки?
— Да нет, э-э -э… как тебе сказать?.. Образованные люди на улице не едят.
— Ну, а ты сам где ешь?
И снова озадаченный взгляд.
— Я? Ну, в доме у моей матери. Кухарка у нее просто замечательная.
У него был несколько смущенный вид, повисло неловкое молчание.
Я вспомнила, о чем хотела его спросить.
— Слушай, парни из ларька с тортасами сегодня посмеялись надо мной, а я не поняла почему.
— А что ты такое сказала?
— Ничего. Только то, что люблю мексиканские тортасы…
Не успела я закончить фразу, как он поперхнулся мескалем и с трудом сдержал смех.
— В чем дело? – вопросила я.
И тут Октавио открыл мне жизненно важный аспект мексиканского чувства юмора, что безмерно помогло мне в моем стремлении научиться понимать мексиканцев и общаться с ними. Имя ему – albur, или «двойной смысл». Вся соль состоит в том, чтобы лингвистически запутать ничего не подозревающую жертву так, чтобы она дала согласие на секс. Оказалось, что многие повседневные предметы имеют двойное значение: например, сосиски, яйца и куриные грудки… У этих подтекст более или менее очевиден, но у других он не так легко угадывается. Например, orta – это эвфемизм, используемый вместо слова «задница».
Теперь давнишний разговор обрел для меня смысл. Я сообщила торговцам тортасами, что люблю мексиканские задницы и что я лесбиянка (ибо мне не нравятся «сосиски и яйца»). Но пообещала вернуться завтра и попробовать гетеросексуальные сношения.
3
Утренний клуб первых жен
Июль в Мексике – летний месяц. Но в 5.30 утра, когда я вышла из дома, трех тонких джемперов, которые я носила вместо куртки, оказалось недостаточно. На улице тьма кромешная. Можно было бы подумать, что сейчас середина ночи, если бы не все эти машины на дороге и темные фигуры, снующие по тротуарам. Это уборщики улиц и торговцы, ставящие свои палатки. Шагая в одиночестве в темноте, я немного нервничала. Только кому же будет не лень совершать похищение в такую рань? Меня больше беспокоил день, который мне предстоял. Я никогда раньше не работала преподавателем, а потому не знала, чего мне ожидать. В последние недели я посещала дневные обучающие занятия в главном офисе компании, расположенном в Сона-Роса – районе, откуда до моей квартиры можно было дойти пешком. Хотя я обрела там глубокие знания о ключах к всемирному успеху этой франшизы, представления мои о работе, к которой я приступала, все еще были смутными.
В шесть утра на станции «Инсурхентес» толпились зомби в костюмах. Я сверилась по карте метро. Чтобы попасть в Поланко, мне нужно было перейти с розовой линии на оранжевую на станции «Такубайя».
Выйдя из метро на станции «Поланко», я заметила маленькую старушку, закутанную в одеяла, которая сидела на скамеечке у выхода.
– ¡Tamales calientitos! – выкрикивала она.
Из дымящегося металлического котла она раздавала маленькие свертки, завернутые в кукурузные листья. Тамале, которое готовят на пару из кукурузного теста, представляет собой доколумбовый аналог сэндвича: его удобно брать с собой, а начинка может быть какой угодно. Когда-то воины ацтеков и майя брали их собой в битву, а теперь их подают как быстрый вариант завтрака для вечно опаздывающих офисных работников.
Чистильщик обуви возле метро тоже уже был на месте. Он ставил над своей стойкой красный зонтик. Я спросила, не знает ли он, где улица Орасио. Он показал прямо вперед и буркнул что-что, чего я не поняла. Это, в общем-то, было совершенно не важно. У меня было еще полчаса в запасе, и, посмотрев в метро карту, я знала, что это где-то здесь неподалеку.
Я повернула налево, на улицу Омеро. Этот район был гораздо чище, чем место, где я жила в Ла-Рома. На улицах ни мусора, ни ларьков. Он выглядел бы как любой элитный район в любой стране мира, если бы не охранники в униформе, несущие караул у ворот трехэтажных особняков. Соседняя улица, пересекающая Омеро, была как раз улица Орасио. Когда я повернула на нее, роскошные дома сменились офисными многоэтажками и универмагами.
Я нашла дом номер 354. Под большой красной вывеской «Школа английского языка «Пятая авеню“» дверь была открыта. Войдя в здание, я не могла понять, что это – курсы английского или банк? Дизайн интерьера основывался на корпоративной эстетике: синтетические синие ковры и безликая мебель. Целью этого, похоже, было донести до вас мысль о том, что изучение английского обеспечит вам шансы на работу в банке.
– Buenos dias, – попробовала я отвлечь секретаршу на рецепции, которая, глядя в карманное зеркальце, наносила на веки сиреневые тени.
— Ах да, вы новий преподавател, – улыбнулась она мне и показала на огромное расписание занятий на неделю, висевшее на стене у нее за спиной. – Ваш первый урок сегодня – общественный клуб.
Как я узнала во время обучения, клуб нужен только для того, чтобы заставить студентов разговаривать друг с другом на английском.
— Двое баших студентов уже ждут, – сказала секретарша, провожая меня по коридору в маленький кабинет с темно-фиолетовыми и лимонно-зелеными стенами.
Две массивного сложения женщины сидели на желтых диванчиках. Не успела я испугаться их туфель на шпильках и вычурных костюмов, как они вскочили, обняли меня и поцеловали в щечку:
— Наконец-то у нас есть преподаватель, мы так вам рады!
— Приятно с вами познакомиться.
Мы сели и представились друг другу. Их звали Эльвира и Марисоль. Пришла еще одна женщина, Вероника, с короткой стрижкой. Женщина гораздо старше их вошла, с трудом передвигая ноги, и села на свое место. Ее звали Консепсьон, а за ней вошли Рейна и Сильвия. В классе непреодолимо пахло губной помадой с химическим цветочным ароматом, косметикой, духами, дезодорантом и лаком для волос. Большинству женщин было за сорок, хотя Консепсьон могло быть и шестьдесят, а Рейне, должно быть, чуть за тридцать.
— А где же наши мужчины? – спросила я учениц.
Они обменялись понимающими взглядами, и Рейна объяснила:
— Видите ли, мужчины здесь, в Мексике, очень ленивы. Они не любят так рано вставать по утрам.
Все засмеялись.
— Меня зовут Люси, я из Австралии.
Они непонимающе улыбались. Я выдала свою обычную тираду:
— Ну, знаете: кенгуру, Рассел Кроу, охотник на крокодилов, Кайли Миноуг…
— Ах да, – наконец сказала Эльвира. – Я видела на канале «Дискавери» про змеи и пауки – преопасные в мире. Никогда туда не еду.
Остальные согласно закивали. Я пояснила, что на самом деле все это имеет отношение к дикой природе и люди гибнут очень редко. У них все равно остались сомнения на этот счет.
У большей части моих студентов была административная работа в крупных корпорациях. Сильвия была бухгалтером, Марисоль – инженером по компьютерам в «Телмексе», телекоммуникационной компании Карлоса Слима, Эльвира работала в области маркетинга, а Консепсьон была личным секретарем.
Хотя они работали в соседних с курсами офисных зданиях, никто из них на самом деле не жил в Мехико. Они ездили на работу из Эстадо де Мехико – штата, который окружает Мехико, но формально является отдельной структурой со своим правительством. Жить в столице было просто слишком дорого. Чтобы избежать дорожных пробок, женщины выезжали из дому в четыре утра и в шесть добирались до работы. Так что у них было время, чтобы сделать прическу (некоторые парикмахерские в Мехико открываются в шесть утра), позаниматься английским или поспать в машине до девяти часов, когда начинается рабочий день. Времена, когда у мексиканцев был долгий обед с последующей сиестой, закончились в 1980-х годах вместе с началом глобализации.
Зачем они изучали английский? Для большинства из них это было жизненно необходимо – либо для общения с клиентами со всего мира, либо для общения с владельцами их компаний, которыми чаще всего были gringos. Однако Эльвира сказала, что изучает английский потому, что надеется уехать жить в Соединенные Штаты.
Вероника резко возразила:
— Зачем тебе туда ехать? Разве ты не знать, что там одни расисты?..
Марисоль была с ней согласна:
— Да… Лучше ехать в Канаду… они не такие психи, как гринго.
Эльвира не сдавалась:
— Но гринго не все расисты: там жить мои дядюшки и их дети, и они очень счастливы. У них большой дом – два этажа.
