Фрэнсис самодовольно ухмыльнулся и пожалел, что поблизости нет цифровой камеры, чтобы он мог сделать фотографию и отослать ее Чаду по электронной почте. Фрэнсис представил, как бы тщательно он выбирал нужный ракурс, чтобы вытатуированные на выпирающих мускулах ананасы попали в кадр. Этого, в довесок к широченным плечам и бритой голове, оказалось бы достаточно, чтобы вызвать у Чада приступ ревнивого бешенства.
Он даже мысленно составил сопроводительный текст.
«Дорогой Чад! Взгляни, что я только что поимел. Сожалею, что ты не смог воочию увидеть сие действо!Алоха!»
Фрэнсис вдруг понял, что ему срочно надо отлить, поэтому, стараясь не разбудить «Дика», он осторожно выполз из-под одеяла и на цыпочках прокрался в ванную комнату. Ощути в вдруг резкую боль в ступ не, посмотрел вниз, на пол, и увидел на ковре бюстгальтер из кокосовой скорлупы и юбку из пластмассовой травы. Вокруг валялись разбитые остатки предмета, похожего на дешевую гавайскую гитару. Фрэнсис сел на краешек кровати и вытащил щепку от гитары из ноги. Повертел головой в разные стороны и попытался вспомнить, откуда это могло бы быть. Он что, напяливал на себя этот наряд для танца хула? И каким образом сломалась гитара? Он что, упал на нее?
Теперь уже с большей осторожностью, внимательно глядя под ноги, Фрэнсис пошел в туалет, включил свет, показавшийся ему слишком ярким, и принялся изучать себя в зеркале. Он не помнил, чтобы слишком уж сильно напился — всего лишь полпинты куаалюда, две порции май-тая и бутылка вина за ужином. Но черт, он выглядел так, словно его накануне переехал грузовик. Внезапно Фрэнсиса посетила пугающая мысль. Возможно, он уже стал слишком стар для подобных развлечений. Тогда, выходит, его дело дрянь?
Фрэнсис выловил из аптечки пару таблеток болеутоляющего и запил их несколькими глотками минералки, любезно предоставленной отелем. Нет, конечно же, он не постарел. Просто не в форме. Уже многие годы он так не кутил. К тому же когда последний раз ему доводилось так оттянуться? Пожалуй, вообще ни разу. Когда он последний раз обряжался в девушку, танцующую хулу, а потом его вытаскивал из воды спасатель? Что уж тут скрывать, ответ один — никогда. Конечно, дело вовсе не в старости, нет. Просто не так уж и легко оказаться после многих лет воздержания в гуще событий без потерь.
Фрэнсис сидел на унитазе, когда раздался телефонный звонок. Его помощница, та азиатская девица, невыносимо бодрым голосом напомнила, что у них через полчаса намечен завтрак с представителями профсоюза.
На Вайманало-бич было немноголюдно. Пляж располагался слишком далеко от Вайкики, чтобы туристы из больших гостиниц утруждали себя долгой поездкой, а для большинства местных жителей рабочий день уже начался, поэтому Джозефу было где разгуляться, когда он устроил пробежку по твердой поверхности из влажного песка у кромки воды. Ему нравилось ощущать, как песок приятно холодит босые ноги, а то и дело обвивающая лодыжки морская пена доставляла необыкновенное удовольствие. Он любовался водной гладью: прозрачной, голубой, с зеленоватыми крапинками, темной, сверкающей в лучах солнца — и такое буйство красок мирно сосуществовало в одном океане! Джозеф удивлялся тому, что не было видно даже юных серферов, но, возможно, они все подались дальше к северу, предпочитая укрощение гигантских волн на Пайплайн, или, еще лучше — по крайней мере ему такой вариант пришелся более по душе, — они наконец-то решили отправиться в школу.
Большая волна накатила на пляж, с силой ударившись об обнаженные выступы скал и послав плотную пенную завесу брызг метров на пять вверх. Джозеф пробегал через нее, водные брызги опускались сверху, и он чувствовал на теле прохладно-соленые нежные прикосновения. Как он сможет жить без этого? На самом-то деле он будет скучать по многому: по воздуху, свежей рыбе, ананасам и папайе. Конечно же, он запросто найдет тропические фрукты и в Нью-Йорке, и даже свежую рыбу, если на то пошло. Но нигде невозможно будет купить солнечный свет, подобный этому, или ощутить на своем лице точно такой же соленый водный каскад, какими бы исключительными ни были товары, предлагаемые привередливому покупателю лавочками в Сохо.
Джозефа раздирали противоречивые чувства. Порой на него накатывала клаустрофобия оттого, что он жил на таком маленьком островке, где все друг друга знают. Бывали и времена, когда эти места казались ему самыми прекрасными на всем белом свете. И так он колебался и не мог решиться уехать отсюда, мысленно взвешивая все за и против, пока тяжесть на душе не стала притягивать его к земле и ему не пришлось просто-напросто выкинуть подобные мысли из головы. Но все-таки Джозеф понимал, что такого шанса больше не представится. Он сможет работать в одном из первоклассных итальянских ресторанов Нью-Йорка, готовить блюда из самых изысканных ингредиентов со всего мира, оттачивать свое мастерство, узнавать тайны ремесла и учиться тому, как управлять настоящей кухней. Джозефу все это представлялось так, словно судьба выталкивала его из безвестности прямо на поле между второй и третьей базами на стороне нью-йоркских «Янки».
Ему выпал счастливый билет. Один шеф-повар, тучный и громогласный американец, который провел несколько затворнических лет на кухне какой-то забегаловки в глухой итальянской деревушке ради совершенствования своего мастерства, приехал в Гонолулу, чтобы снять эпизод японского документального телесериала, в котором прославленные повара встречались друг с другом в кулинарной битве. Джозеф и его дядя обеспечивали питанием съемочную группу. Джозеф поджаривал в грузовике свежую муа, когда заметил пристальный взгляд шеф-повара. Как оказалось, муа готовится почти так же, как лаврак, и американца весьма впечатлило мастерство Джозефа. Он попробовал одну из приготовленных рыб и тотчас же предложил Джозефу работу в своем манхэттенском ресторане. Джозеф тогда ответил, что подумает над предложением, и, по правде сказать, только этим теперь и занимался.
Не то чтобы он серьезно рассматривал возможность перемен. Нет, у него была хорошая работа, причем любимая. Имелась подружка. Рядом находились его семья и друзья, которых Джозеф знал всю свою жизнь. У него было все, о чем можно только мечтать, и все же юношу снедало неотступное желание уехать.
Джозеф даже подумывал о том, что ему следовало бы сходить на прием к психоаналитику. Однако все было не так уж и просто. Оаху маленький остров. Здесь все друг друга знают. Как только он признается психоаналитику, что подумывает об отъезде, бабушка и дядя насядут на него с просьбами остаться. И как поступить с Ханной? Не следует ли ему жениться? Разве не в долгу он перед ней после всех этих совместных лет?
Мысли об ароматах, запахах и вкусах, которые ждали его за тихоокеанским горизонтом, неотступно преследовали Джозефа. Он жаждал отведать блюд национальной кухни в Мексике. Острую индийскую приправу карри съесть в Бомбее. Салат из зеленых плодов папайи взять из рук уличного продавца в Бангкоке. Он хотел отправиться в Париж и заказать обед из двенадцати блюд в трехзвездочном ресторане. Он желал выпить белого испанского вина в каком-нибудь барселонском баре. Джозеф стремился попробовать все вкусы мира. Как вообще он сможет стать великим поваром, если не будет иметь возможность изучить мир? А как, скажите на милость, можно исследовать мир, когда ты застрял на таком крошечном островке? Но все же, почему у него возникло подобное желание покинуть такое необыкновенное и прекрасное место, где его окружают друзья, семья и любимые люди?
Юки повесила трубку и недоуменно покачала головой. Ну почему ее начальником оказался такой воинствующий козел? Почему ему надо вести себя так пренебрежительно, так развязно? Может, Фрэнсис относится к разряду тех гомосексуалистов, которые вымещают собственную злобу по отношению ко всему остальному, такому правильному миру, выискивая малейший повод к драке? Хотя, возможно, он сам по себе слишком эгоцентричен и враждебен, но в любом случае поведение Фрэнсиса ранило ее чувства. Юки всегда считала себя очень непредвзятой в том, что касалось сексуальных предпочтений других людей, и многие из ее друзей нетрадиционной ориентации могли бы подтвердить это.
Девушка стала мысленно перебирать все свои поступки и слова, чтобы понять, чем именно она могла его обидеть. Ее поведение никогда не выходило за рамки сугубо деловых отношений. Что ж, возможно, в самолете она разговаривала слишком пылко. Наверное, слишком много трепалась. Но ведь она просто была не в состоянии обуздать свой восторг. Предстояла ее первая большая работа! Юки вдруг вспомнила, каким взглядом он ее смерил, когда она встала и пошла к стюардессе, чтобы пожаловаться на нехватку свежего воздуха. Но ведь она поступила так не только для себя одной, она старалась для всех. Кто-то же должен был выступить в защиту пассажиров.
