В конце концов все же пришлось зажечь свет, завязалась; беседа, участия в которой не принимала одна Илона. А поскольку приблизилось время представления, а расходиться нехотелось, то Гернерт пригласил гостеприимных хозяев посетить представление. Они собрались и на трамвае отправились в город. Обе дамы прошли в вагон, мужчины же устроились на платформе, дабы покурить сигары, Холодные капли дождя по падали на их разгоряченные лица, и это было приятно.
Август Эш покупал обыкновенно свои дешевые сигары у торговца Фрица Лоберга. Это был молодой человек приблизительно возраста Эша, и это вполне могло быть причиной, по которой Эш, постоянно общавшийся с людьми более старшего возраста, обращался с ним, словно с идиотом. Тем не менее идиот этот занял, должно быть, определенное место в жизни, конечно, не ахти какое, однако Эш, как, собственно, и многие другие, был озадачен тем, что столь быстро привык именно к этому магазинчику и стал постоянным клиентом Лоберга.
Удобно то, что магазинчик был ему по дороге, но это еще далеко не причина, чтобы сразу же ощутить себя там как дома. Это был чистенький магазинчик, и в нем было приятно находиться: светлые клубы табачного дыма витали в помещении, легонько щекотали в носу, и доставляло удовольствие провести рукой по полированному столу, на краю которого постоянно лежали открытые коробки со светло-коричневыми сигарами для пробы и спички рядом с блестящим никелированным кассовым аппаратом. Тот, кто совершал покупку, получал в подарок еще и коробку спичек, и это свидетельствовало об изящной широте натуры владельца магазинчика Здесь имелось устройство для обрезания сигар, которое господин Лоберг держал всегда под рукой, и если высказывалось пожелание сразу же прикурить сигару, то резким коротким щелчком он отрезал кончик протягиваемой ему сигары, Это было подходящее местечко для времяпрепровождения: за сверкающими витринами светло, солнечно и приятно, в эти холодные дни над белыми каменными плитами, которыми выложен пол помещения, распространялось мягко окутывающее тепло, что выгодно отличало магазинчик от наполненной нагретой пылью стеклянной клетки экспедиционного склада. А этого было достаточно, чтобы с удовольствием зайти сюда после работы или в обеденный перерыв, но не более того. В подобной ситуации хвалишь порядок, проклинаешь дерьмо, в котором сам сидишь, не разгибая спины; все это, конечно, не на полном серьезе, поскольку Эшу было хорошо известно, что отличный порядок, поддерживаемый им в учетных книгах и складских списках, не может быть перенесен на складирование ящиков, тюков и бочек, даже если бы распорядитель склада очень пристально за всем этим следил. Здесь же, в магазинчике, царила странно успокаивающая прямолинейность и почти женская педантичность, которая тем более казалась странной, что Эш едва ли мог, а если и мог, то только с больной головой, представить себе, чтобы сигареты продавала девушка; при всей ее изысканности это была мужская работа, напоминающая ему хорошую дружбу: именно так должна выглядеть мужская дружба, а не столь бегло и фамильярно, как беспорядочная готовность помочь какого-то там профсоюзного секретаря. Но над этими вещами, собственно, Эш не так уж сильно ломал голову. Комичным и странным было то, что Лоберг не казался довольным тем, что выпало на его долю и чем он вполне мог бы быть счастлив, еще комичнее были причины, которыми он все это объяснял и из которых абсолютно однозначно следовало, что имеешь дело с идиотом, потому что хотя он и повесил возле кассового аппарата картонную табличку с надписью: "Курение еще никому не навредило" и в коробки со своими сигаретами вложил симпатичные фирменные карточки, на которых был указан не только адрес его магазинчика и названия специальных сортов сигар, но и написана пара стихотворных строк: "Курить, вдыхать и наслаждаться- к врачам за помощью не обращаться", сам он тем не менее во все это не верил. Да, он курил собственные сигареты, но просто из чувства долга и осознания своей вины, пребывая в постоянном страхе перед так называемым курительным раком, он испытывал на себе, на своем желудке, своем сердце, своей глотке все отрицательные воздействия никотина. Он был хилым, маленького роста человечком с жалким подобием усов темного цвета и блеклыми глазами, в которых, казалось, не было зрачков, а его слегка странные аллюры и движения находились в не менее примечательном противоречии с прочими его убеждениями, чем дело, которым он занимался и о смене которого даже не помышлял: в табаке он усматривал отравление народа и мотовство национального благосостояния, непрерывно повторяя, что следует избавить народ от этого яда, он вообще выступал за широкую, созвучную природе, истинно немецкую жизнь, и большой трагедией для него было жить, лишившись мощной груди и яркой, кричащей белокурое Он все же постоянно стремился хотя бы частично возместить этот недостаток членством в антиалкогольных и вегетарианских обществах, поэтому возле кассы постоянно валялись соответствующие журналы, которые он получал в основном из Швейцарии. Он был, и в этом не приходилось сомневаться, идиотом.
На Эша, который с удовольствием курил, поглощал огромные порции мяса и попивал вино везде, где только представлялось возможным, аргументы господина Лоберга, несмотря на завлекательные слова о спасении, не производили бы особого впечатления, если бы только в них не наблюдались довольно странные параллели с позицией матушки Хентьен. Впрочем, матушка Хентьен была умной женщиной, даже мудрой, у нее не может быть ничего общего с этой тарабарщиной. Но когда Лоберг, верный кальвинистским мыслям, которых он нахватался в журналах из Швейцарии, критиковал, подобно пастору, чувственные наслаждения и в то же время, словно оратор-социалист на митинге вольнодумцев, выступал за свободную, простую жизнь на лоне природы, когда он таким образом позволял ощутить на примере своей жалкой персоны, что мир болен, что сделана ужасная бухгалтерская ошибка, что к спасению может привести только чудодейственная новая запись, то в таком смешении просматривалось прежде всего одно — дело с заведением матушки Хентьен обстояло точно так же, как и с лавкой по продаже сигар Лоберга: ей приходилось зарабатывать на пьяных мужиках, и она тоже ненавидела и презирала как свой заработок, так и свою клиентуру. Это, без сомнения, было довольно редкое совпадение, и Эш даже подумывал над тем, не написать ли ему об этом госпоже Хентьен, чтобы она тоже удивилась столь странному стечению обстоятельств. Но он отбросил эту идею, когда представил, какой будет реакция госпожи Хентьен, она может даже обидеться на то, что он сравнил ее с человеком, который, невзирая на все его добродетели, был идиотом. Эш решил оставить эту тему для устного рассказа; все равно он скоро должен побывать в Кельне по делам Службы.
Несмотря на все это, случай с Лобергом стоил того, чтобы о нем поговорить; как-то вечером Эша, который с Корном и фрейлейн Эрной сидел за столом, прорвало.
Само собой разумеется, что брат и сестра знали торговца сигарами, Корн уже как-то делал у него покупки, но никаких странностей за этим человеком он не заметил. "А я к нему что, присматривался?" — заключил он после длительной паузы, которая свидетельствовала о его согласии с Эшем в том, что речь идет об идиоте. Фрейлейн же Эрна испытывала живую антипатию к духовному двойнику госпожи Хентьен и прежде всего поинтересовалась, не является ли госпожа Хентьен столь долго скрываемым от них сокровищем господина Эша. Это ведь должна быть очень добродетельная дама, но Эрна предполагает, что вполне могла бы помериться с ней силами, А что касается добродетели господина Лоберга, то это, конечно, плохо, когда кто-нибудь, подобно ее почтенному братцу, прокуривает в доме абсолютно все, но, по крайней мере, замечаешь, что в доме есть мужчина. "Мужчина, попивающий только водичку… — она задумалась, подыскивая подходящие слова, — …меня бы тошнило от такого".
Затем она справилась, познал ли уже господин Лоберг любовь женщины. "Ну что ж, еще одним девственником больше, идиот", — высказал свое мнение Эш, а Корн, предвидя, что еще представится возможность над ним позабавиться, весело заорал: "Целомудренный Иосиф!" Потому ли, что Корн стремился удержать своего квартиросъемщик под контролем, потому ли, что просто так получилось, но он отныне тоже стал клиентом в магазинчике Лоберга, а у того поджилки начинали трястись, когда в последнее время столь часто стал заруливать к нему мягким шагом господин таможенный инспектор. Страх не был необоснованным. Это случилось в один из ближайших вечеров; буквально перед самым закрытием магазинчика к Лобергу зашел Корн с Эшем и тут же скомандовал: "Собирайся, дружище, сегодня самое время тебе потерять свою невинность". Глазки Лоберга беспомощно забегали, показывая на человека в форме Армии спасения, который находился в магазинчике. "С бал-маскарада, что ли", — сделал вывод Корн, и Лоберг растерянно представил: "Мой друг". "Мы тоже друзья", — отреагировал Корн и протянул человеку из Армии спасения ручищу. Это был веснушчатый, слегка прыщеватый с рыжей шевелюрой малый, который усвоил, что к любой душе следует относиться с дружеским участием; он улыбнулся прямо Корну в лицо и пришел на помощь Лобергу: "Брат Лоберг обещал нам принять сегодня участие в нашем диспуте. Я зашел за ним". "Значит, вы отправляетесь подискутировать, ну так и мы с вами, — Корн был в восторге, — мы же друзья…" "Мы рады приветствовать у нас друзей", — обрадовался солдат Армии спасения. Лоберга никто не спрашивал; на его лице просматривался испуг, он с озадаченным видом запер свой магазинчик. Эш с удовольствием положился на волю событий, но поскольку у него вызывала раздражение заносчивость Корна, он снисходительно похлопал Лоберга по плечу точно так, как это имел обыкновение проделывать с ним самим Тельчер.
