— Ну, хорошо, но интересно угнать, как ты все это осуществишь? — спросил я, только для того, чтобы легкой язвительностью замаскировать свое поражение.
— О, я уже все обдумала, — радостно подпрыгнула моя жена.
— Вот как? — я считал, что мне следует притвориться слегка обиженным.
— Сказать по правде, я была уверена, что ты согласишься, поэтому уже давно начала приготовления, — вывернулась она.
Все, что она тут же изложила, относилось к первой субботе декабря. Итак, в то утро мы отправимся к Станиславе Т. И пока ее друг будет у нее в гостях, моя жена будет изображать ее дочь, а я зятя. Под вечер, когда он удалится, мы вернемся к себе.
— Мне кажется, это невозможно, — я махнул рукой. — Мы еще и супа не попробуем, как он разглядит наш обман! И тогда эта и без того вечно печальная дама почувствует себя непоправимо несчастной!
— Невозможно?! Похоже, ты стареешь! Возьми и запиши все, что будет происходить, ты под конец еще и спасибо мне скажешь за то, что я тебя уговорила! Только умоляю, когда будешь дополнять свои описания, ничего не преувеличивай, потому что у тебя обязательно получится, что единственная непоправимо несчастная особа это я! — вот кратчайшее резюме всего того изобилия, которое рассыпала передо мной моя жена.
Я решил, что умнее будет отложить разговор на эту тему до какого-нибудь другого дня. Тогда мне казалось, что важнее всего не сделать жену несчастной. Просто потому, и этого было абсолютно достаточно, что я любил ее.
В общем, мы начали готовиться. Иногда мы встречались по утрам. Иногда жена устраивала мне репетиции. Это нужно иметь в виду, это я должен знать, а об этом не должен забыть ни в коем случае. Свою тещу я должен называть Сташа. Его — с едва заметным холодком — господин. Никакого хлопанья по плечу, о чужбине я должен говорить с легким презрением, обязательно похвалить обед, между прочим упомянуть о наших планах отправиться осенью отдыхать, как мы обыкновенно и делаем каждый октябрь, чтобы накануне зимы накопить немного тепла.
Я и раньше имел возможность убедиться в дотошности моей жены. Но эти приготовления стали чем-то из ряда вон выходящим. Она не только перенизала всю грустную жизнь Станиславы Т. в яркие бусы радостных дней, но и позаботилась о том, чтобы в ее квартире появились наши фотографии времен молодости, а на стене портрет несуществующего супруга — Сташа якобы уже пятый год была вдовой.
Кроме того, все видимые складки одинокой жизни были разглажены, а все ее приметы просто выметены метелкой из травы, изгоняющей тоску. Моя жена расчесала скукожившиеся узоры ковра, стерла с поверхности зеркала избыток меланхолии, чтобы нам было уютнее, распорола время стенных часов надвое, отправила в подвал всю грусть из углов комнат. Я произвел необходимые ремонтные работы, заменил шум воды в кранах, изгнал из умывальника ночное капанье, устранил звук тройного щелканья дверного замка, населил глухую тишину паркета звуками сотен мелких оживленных шагов. Мы облегченно вздохнули, когда на лице Станиславы Т. появился, кто знает, где и когда утраченный румянец. Когда от решающего дня нас отделяла только одна ночь, а я делал свои последние записи, жена серьезно предупредила меня:
— Воздержись от собственных описаний, позволь жизни самой рассказать свой рассказ.
Многая лета
Утром первой декабрьской субботы моя жена потребовала, чтобы мы совершили выход в город. Во-первых, она хотела, чтобы мы принесли моей теще в подарок букетик цветов и бутылку вина. Во-вторых, она считала, что таким образом мы постепенно войдем в образ. В-третьих, она никак не хотела, чтобы мы просто в нужное время поднялись этажом выше. Я согласился на все, главным образом потому, что сопротивляться было бессмысленно.
Проведя несколько часов в бесцельной прогулке, мы направились в ту часть города, где мы якобы жили, чтобы оттуда заспешить к Сташе. В подъезд мы внесли с собой первые снежинки и увлеченный разговор. В дверь мы позвонили, но тут же отперли ее ключом и вошли. Еще из прихожей моя жена крикнула:
— Мама, с днем рождения!
Когда мы вошли в столовую, я сказал:
— Сташа, многая лета!
Станислава Т. ответила:
— Спасибо, дети, но, право, не стоило вам так тратиться.
Затем она представила нас господину, который уже сидел за столом. Она сказала мягко, так, что я почти поверил:
— Это моя дочь. Это мой зять. Это мой старинный друг из дальних стран!
— Очень приятно. — Я пожал его руку.
— Мама рассказывала о вас, Хранислав, — сдержанно поклонилась моя жена.
— Станислава, у тебя красивая дочь, — как того и требовали приличия, сказал гость, впрочем, он и выглядел соответствующим образом.
Моя жена посмотрела утвердительно. Это означало: все идет как по маслу. Станислава Т. позвала свою дочь на кухню помочь ей, должно быть, набраться храбрости. Я предложил гостю что-нибудь выпить. Сказал:
— Рекомендую ореховую настойку.
— К сожалению, алкоголь мне противопоказан, — отказался Хранислав.
— Проблемы со здоровьем? — спросил я, что было вполне уместно.
— Как вам сказать, для этого есть длинное и запутанное латинское название, но, говоря попросту, по-нашему, у меня были многолетние угрызения совести. Вы, должно быть, знаете о нашем со Сташей романе. Правда, с того момента, как я увидел, что она так довольна жизнью, мне стало легче. А что это она выращивает в пустых горшках на окне?
Я вздрогнул. Неужели он так быстро все разгадал? В кармане я сжимал бумажку со своими записями, но не было никакой возможности извлечь ее оттуда незаметно, и мне пришлось положиться на первое, что придет в голову:
— Вот жалость! Если бы судьба привела вас сюда весной! Вы бы посмотрели, чего здесь только не растет! Такая красота! Прошлым летом даже птицы сюда залетали! Чудо! А еще и солнечные лучи! Иногда так запутаются в цветах, что не могут выбраться всю ночь! Я не преувеличиваю! Не отличишь ночь ото дня!
— Да-да, только наша земля может родить такие чудеса, — пробормотал гость с отсутствующим видом.
Чужбина счастьем богата, это у нас оно редкость
Это был настоящий домашний обед. Все много говорили, блюда с закусками переходили из рук в руки, мы передавали друг другу слова и соль, угощали, доливали, дули на ложки с супом, с интересом пробовали и слушали друг друга.
Может быть, из-за своей болезни, может, из-за чего-то другого, гость угощался меньше всех. Он, и это было очевидно, с любопытством раскрыв глаза, старался из нашего разговора узнать как можно больше о жизни Сташи, обо всем том, чего он не знал тридцать лет и о чем у него не хватало храбрости расспрашивать.
Однако чем больше времени проходило, тем молчаливее мы становились. Боялись, как бы неосторожным замечанием не разрушить уже сложившееся впечатление, что жизнь Сташи полна так же, как этот богатый стол, за которым мы собрались.
Гость с явным удовольствием, а может быть, еще и подбодренный бестолковостью наших стенных часов, говорил все больше и больше. Он описывал все, чем занимался: как добился несомненных успехов — слово «несомненных» он подчеркнул двойной чертой; как был назначен советником Правительства — слово «правительство» произнес многозначительным шепотом; как стал совладельцем одной из крупнейших тамошних горнорудных компаний — слово «крупнейших» он изобразил, разведя в стороны руки. Правда, жена от него ушла, и он оказался разлучен с детьми.
— Вы добываете уголь? Железную руду? Что-то другое? — спросил я и встал, чтобы приоткрыть окно — мне показалось, что в комнате от таких величественных слов стало тесно.
— Нет, — ответил он. — Моя компания занимается поисками счастья.
— Чужбина счастьем богата, это у нас оно редкость, — сказал я не без некоторой зависти.
— Возможно, — не очень уверенно согласился Хранислав. — Но сначала нужно переработать не вообразимые количества несчастья. Вы не можете и представить себе эти огромные горы пустой породы. Знаете, счастье теперь вовсе не прихоть судьбы. Просто нужны знания и современные технологии.
— И все же счастье это счастье. Когда его однажды найдешь, можно жить дальше, больше ни о чем не беспокоясь.
— Нет, молодой человек, — ответил Хранислав. — Когда мы находим кусочек счастья, то продаем его, чтобы можно было продолжить наши изыскания и исследования. Постоянные капиталовложения чрезвычайно важны.
— Хорошо, допустим, но ведь когда-то можно и остановиться.
— Ни одна компания не может себе этого позволить. Начинать разведывательные работы заново очень трудно...
— Не понимаю! — прервал я его. — Не понимаю смысла такой работы!
Хранислав замолчал. Воцарилась звонкая, как стекло, тишина. Станислава Т. посмотрела на меня испуганно. В глазах жены я заметил укоризненный блеск. Гость продолжал молчать, но цвет его лица изменился, теперь он стал красным.
