Уже зима, а снегу нету, и лето было без дождя…
Одна возлюбленная пара всю ночь гуляла до утра!..
- А я себе думаю, что за идиот на такой жаре говорит: «Уже зима, а снегу нету»! Таки вспомнил! Эту пароль мне давали зимой! Двадцать лет тому назад, но зимой! Представляешь?! Мне двадцать лет высылали жалованье, так могу я за эти деньги ответить, что «лето было без дождя»? - кричал пьяный Циперович.
- Арон… Я тебя уважаю, - сказал Зайцев, еле ворочая языком. - Но сведения по Антону Францычу должны быть кристальными. Поял? Это такой человек!..
- Он мне будет рассказывать!
- И еще… - Тихон вдруг стал расстегивать штаны.
- Эй! Эй!.. - испугался Арон. - Только не здесь. Идем, я покажу.
- И еще! - с тупым упрямством повторил Тихон и вытащил из штанов плотный сверток. - Я тут захватил с собой на полтора миллиона акций… Их надо того… Нам очень нужна валюта для закупки паровозов в Англии…
- Муха не пролетит! А что я с этого буду иметь?
- Я пришлю тебе личное приглашение на открытие нашей дороги…
Ранним утром, когда весь Петербург еще спал, в двери особняка «Железной дороги» раздался громкий стук. Заблеяла Фрося.
Со второго этажа на лестницу выскочили заспанный Пиранделло в одних портках, Герстнер в ночной рубашке, Родик в халате. С «девичьей половины» вылетела наспех одетая Маша.
Пиранделло открыл дверь, и в особняк ворвался загорелый, по-заграничному ярко одетый Тихон Зайцев.
- Тихон!.. - закричала Маша и повисла у него на шее.
Со слезами на глазах Тихон облобызал каждого, даже Фросю, проговорил дрожащим голосом:
- Я в «Кулон», а там говорят - выехали… Так соскучал…
- Мы из экономии здесь теперь живем, - пояснил Пиранделло.
- Счас… Счас… - забормотал Тихон и открыл небольшой саквояж. - Я тут гостинцы… - протянул напульсники Пиранделло. - Это тебе, Федор… Чтобы жилы не растягивал, когда будешь гирей упражняться. Это вам, Антон Францыч… - протянул Герстнеру красивую курительную трубку. - А табак у меня на таможне изъяли. Говорят - не положено. А это вам, Родион Иваныч.
- Зайцев достал из саквояжа дешевые карманные часы. - С боем! А это тебе, Манечка. - Тихон подал Маше шляпу с искусственными цветами. - Ну, вроде все… Ох, пустая голова!.. Фросю-то забыл!.. - Достал из саквояжа аккуратный ошейник с поводком, отдал его Пиранделло. - Примерь-ка ей. Вроде бы в самый раз должно быть…
- Ну, Тихон!.. - потрясенно проговорил Родик, и все бросились радостно и благодарно тискать Зайцева.
- Стойте! Стойте!.. - закричал Зайцев. - Самое главное!.. Отвернись, Манечка…
Маша отвернулась. Тихон стал лихорадочно расстегивать штаны.
- Ты что, Тишка, офонарел? - спросил Пиранделло.
- Да погоди ты!.. - Тихон вытащил из штанов увесистый пакет. - Тута австрийской валюты на полтора миллиона русских рублей! Я там наши акции того… Двинул. При помощи одного товарища.
- Так вы были в Австрии?! - воскликнул Герстнер.
- Нигде я не был!!! - в ужасе завопил Тихон. - Не имею полного права ничего говорить!.. Государственная тайна!.. Все! Меня извозчик ждет! Манечка! Картошки навари! Жрать хочу, как семеро волков!..
И Тихон выскочил за дверь.
Потом он стоял перед столом Бенкендорфа, прижимал к груди легкомысленную шляпчонку и ел глазами начальство.
- Я доволен тобою, братец.
- Да я… Ваше сиясь… Верой и правдой на благо Отчизны…
- Верю, голубчик. Ну что ж, матерьял на Герстнера самый благоприятный
- у нас к нему претензий нет. Вот и наш венский агент подтверждает. Неплохо, неплохо поработали. Благодарю вас обоих за службу.
Бенкендорф выдвинул ящик стола и стал выкладывать оттуда банкноты. По мере того, как росла кипа денег, лицо Тихона вытягивалось от сладостного ужаса перед щедростью награды.
- Здесь десять тысяч, - сказал Бенкендорф.
- Ваше сиясь!.. - Зайцев уже готовился упасть на колени.
- На эти деньги тайно купишь мне акции вашей железной дороги. Не именные, а на предъявителя. И чтоб ни одна душа… Понял? А то на первой осине вздерну!
Стараясь остаться незамеченным, граф Бутурлин крадучись вышел из особняка «Царскосельской железной дороги» и юркнул в карету.
Пересчитал купленные акции и крикнул кучеру:
- На Крестовский! К князю Меншикову!..
В беседке на Крестовском острове Меншиков, Воронцов-Дашков, Потоцкий и Татищев слушали нервный отчет Ивана Ивановича:
- …Я не привык так работать, господа… Ни одна моя акция, выстроенная по всем логическим законам Запада, не может увенчаться успехом!.. Я ставлю взрывной механизм в карете на десять часов, а Герстнер с группой умудряются опоздать с выходом на пятнадцать минут! После чего мне говорят, что это национальные особенности русского характера!.. Я получаю новейшее, секретнейшее оружие из Морского министерства, а оно оказывается с кривым дулом!!! Это тоже национальная особенность?! Единственное, чего я сумел добиться, - статьи господина Булгарина. Так он, слава Богу, на поверку оказался не очень-то русским…
В дверях показался молодой лакей Меншикова:
- Их сиятельство граф Бутурлин приехали-с…
Иван Иванович увидел молодого лакея, сделал ему пальчиками и незаметно послал воздушный поцелуй. Лакей томно прикрыл глаза и вышел.
Впорхнул граф Бутурлин:
- Я, кажется, слегка опоздал, господа? Прошу прощения…
Меншиков указал ему на кресло, задумчиво произнес:
- Может быть, поменять тактику? Задержать строительство, сорвать сроки… Создать компромат. Придать ему политический характер, и тогда государь сам…
- А стоит ли? - глядя в сторону, уронил Бутурлин.
Воронцов-Дашков все понял и тоже проговорил небрежно:
- А может, действительно, пусть их строют?..
- Дудки! - взъярился Потоцкий. - Террор так террор!.. За что деньги плачены?!
- Затронута моя профессиональная честь, - печально улыбнулся Иван Иванович. - Но видит Бог - не по моей вине! Естественно, я еще попытаюсь кое-что сделать. Может быть, даже используя ваши пресловутые национальные особенности…
Когда Родик подкатил на линейке к строительной площадке, перед его глазами открылась ужасающая, леденящая кровь картина: на насыпи, под насыпью, в придорожном кустарнике на целую версту недвижимо лежали сотни людей в крестьянской одежде и солдатских мундирах… Валялись десятки лошадей, запряженных в неразгруженные телеги… Брошены были опрокинутые тачки…
В ужасе Родик спрыгнул с линейки и кинулся в «бытовку» - карету без колес. Первое, что он увидел, - неподвижно лежащую Фросю. И совершенно пьяных Зайцева и Пиранделло!
- Родион Иваныч!.. - в тихом восторге прошептал Тихон.
- Родик… Мы и тебе взяли… - еле выговорил Федор.
- Где?! - яростно затряс Зайцева Родик.
- Рядом… Совсем рядом!.. - счастливо пробормотал Тихон. Родик рванул крышку сундука, схватил два пистолета и выскочил из «бытовки». И почти тут же увидел огромную очередь, тянущуюся к странной карете. По периметру крышки кареты 6ыли укреплены четыре узких рекламных щита со словами:
Очередь увидела Родика, почтительно завопила:
- Наше почтение, Родион Иваныч!.. Премного благодарны, Родион Иваныч!.. Мужики! Родион Иваныча пропустите без очереди!..
На запятках кареты был пристроен прилавочек, торчали два крана. Над кранами окошечко, через которое было видно, как Иван Иванович, с привязной бородой и накладными усами, изнутри открывал краны, наливал каждому столько, сколько тот хотел. Приветственные крики мужиков всполошили Ивана Ивановича. Он выглянул и увидел Родика с пистолетами.
- Назад!!! - страшным голосом закричал Родик, и очередь шарахнулась в ужасе от кареты.
И тогда Родик выстрелил сразу из двух пистолетов по карете!
Пули прошили карету насквозь. Из дыр по обе стороны кареты сразу хлынули четыре водочные струи. Толпа сокрушенно ахнула, бросилась было с котелками, с кружками…
- Кому сказано - назад?!! - еще страшнее закричал Родик.
Толпа снова отхлынула от кареты, но тут прыгнул Иван Иванович с длинной шпагой в руке. В мужестве ему было не отказать!
Родик вскинул пистолет. Курок сухо щелкнул - выстрела не последовало. Иван Иванович улыбнулся и сказал:
- Мой дорогой, однозарядные пистолеты - архаика…
И сделал первый выпад шпагой. Родик увернулся, выхватил у кого-то из мужиков грабли и бросился в бой.
Иван Иванович легко взмахнул шпагой и, как бритвой, срезал добрую половину грабель Родика. С остатком Родик снова кинулся в атаку, но последовал еще один элегантный взмах, и в руках Родика остался обрезок не более двух вершков. Тем более что Родик уже был прижат спиной к карете. И тогда Иван Иванович, мило улыбаясь, сделал последний смертельный выпад…
