– Ладно, хватит философствовать, скажи лучше, каков твой план?
– Есть ли у вас план, мистер Фикс Арамис Алия?
– Давай быстрее, я в любой момент умереть от любопытства могу, а ты медлишь. Так мы твой план, чего доброго, не осуществим.
– Что ты взялся хандрить, Давид? – Петр по-прежнему не спешил. – У меня к тебе предложение столетия: как в старые добрые времена, взять и рвануть в Черногорию.
– К Эфлисону?
– К Эфлисону.
– И там нарезаться?
– Нарезаться. Но сначала в Грецию! Потому что в Греции есть все! И даже огромный внешний и внутренний финансовый долг-геморрой. Долг на грани дефолта. Я задним бампером чувствую, что там, на золотых курортах Халкидики, прохлаждается сейчас Большая Женщина. Переплыла, как корова Ио, Дарданеллы. Ищет себе загорелого мальчика-альфонса. А тут мы, грозные албанцы, нагрянем!
– Не могу я нагрянуть, не хочу, чтобы мои жены получили моральное право изменять мне при жизни. Ничего, недолго им ждать осталось.
– Вот заладил: смерть придет, смерть придет. Ну какая она, твоя смерть?! Где она?! – Петр нагнулся, просунул голову в самое крупное отверстие решетки. – Здесь нет.
– Понятное дело. Когда это смерть гордых и независимых албанцев пряталась на территории суверенного государства?
– Значит, нам самое время ехать в Грецию, раз ты считаешь, что у смерти паспорт гражданки Албании. Эфлисон тебя быстро от любой смерти избавит. И не только тебя, но и весь албанский народ. Он на эти дела мастер.
– Почему Эфлисон?
– У меня такое предчувствие. А потом, сам знаешь, Эфлисон – он такой большой, Эфлисон – он виночерпий.
– А может, нам после Эфлисона лучше в Италию рвануть? Если я не умру. Что там делать, в этой Греции? В Италии, говорят, уровень жизни выше. – Давид вытянул руку, пытаясь показать, насколько в Италии выше уровень жизни. Сначала до уровня члена, затем грудной клетки. Остановился у горла.
– Посмотрим.
– Тебе легко говорить «посмотрим». У меня четыре жены, и ты на них только исподтишка смотришь. А их еще кормить нужно. И потом, хочется перед смертью мир повидать.
– Помнишь, все, кто уезжал в мае 90-го, обещали подзаработать денег и вернуться. Но никто не вернулся. А мы с тобой обязательно должны вернуться в Албанию после поездки. Обязательно. Это же наша родина.
– Тебе легко говорить. А если меня на родине смерть поджидает? Ты что, забыл: смерть с избирательными правами гражданки?
– И кто тебе сказал, что ты умрешь? От чего умрешь, сердце как у… – Петр подбирал выражение, – красно-зелено-белого какаду. При всех режимах работать сможет.
– Я сам себе сказал. А умереть я могу, например, от похмелья…
– Я так и думал.
После посольства Петр и Давид пошли просить у дяди Петра его старенький «Пежо».
– Что, опять в Грецию? – спросил дядя, протягивая потертые, как старые джинсы, ключи.
– Ага, в Грецию.
– Вы с ним осторожней. Там масло подтекает, и шкворня чего-то свистит. Я его уже давно утилизировать собирался. Под клумбу, ты же знаешь, у жуков при жизни любимое место – клумба или палисадник.
– А на чем вы тогда ездить будете, дядя Ташим? – поинтересовался Порошкански.
– А я не собираюсь никуда ездить, – дядя, как и племянник, был патриотом, – здесь и помру.
– А какое ваше любимое место? – спросил Порошкански. Из вежливости и на всякий случай.
Но тут же пожалел, потому что у дяди любимым местом была двадцать седьмая авеню в Нью-Йорке. А трупам визу не дают даже в греческом посольстве.
Они выкатили из дядиного палисадника жучок «Пежо». По-весеннему нарядный – солнечный, с ярко-красной полосой на крыше и заднем капоте. Жук трещал, как стрекоза, и жужжал, как муха, попавшая в паутину первой весенней травки.
– Давай назовем его «Жоржик», – предложил Порошкански.
– Ну, ты скажешь!
– Он же теперь наш друг, как и солнце, этот пижон в желтом пиджаке. Значит, у него должно быть имя.
– Хорошо – друг так друг. Но только раз ты ему дал имя, тебе его и на поводке водить. Нянчить.
И Порошкански пришлось, упершись пятками, толкать Жоржика под горку. Несмотря на то что машина была маленькой, она была еще и старой, а потому тяжелой. Порошкански изо всех сил упирался Жоржику в зад.
– Что ж, старый друг лучше новых двух, – изрек Петр народную албанскую мудрость.
– Я что, так и буду ее толкать каждый раз? – спросил Порошкански, когда колымага наконец завелась.
– Ничего не поделаешь, если гора не идет к Аврааму, то Авраам возьмет своего сына и… – Петр вдруг, о чем-то вспомнив, спохватился: – Садись быстрее, у нас мало времени.
– А куда мы, собственно, спешим?
– Садись скорее, поедем искать бензин.
Они объехали почти весь город, но бензин как испарился. Запасы нефти таяли, ученые Евросоюза ратовали за увеличение производства биотоплива. Вырубить джунгли и засеять поля кукурузой. Но это грозило человечеству голодом и парниковым эффектом. Где найти баланс? И решить проблему потепления климата? Экологический климакс назревал.
У бензоколонок выстроились огромные очереди. Таксисты и водители грузовиков без бензина – как фаршированная щука в акваланге.
Петру тоже ничего не оставалось, как пристроиться в одну из таких очередей на окраине города.
– Ты пока сиди здесь, а я сбегаю проведаю своих жен.
– Добежишь? Далеко ведь.
– Добегу.
– Ладно. Я пока посплю. За быстрый сон добежишь?
– А сколько он длится?
– Обычно десять минут.
– Добегу, – утвердительно кивнул Порошкански.
Петр откинулся на спинку, выставил одну ногу на улицу, а другую подогнул под себя.
Не успел закрыть глаза, как ему вновь приснилась Большая Женщина.
Она шла сквозь разрушенный город, перешагивая через черепичные крыши. Кирпичные трубы напоминали ей огромные дымящиеся мужские члены.
В руках у нее была трехлитровая банка из-под огурцов, в которой, впрочем, плескался красноперый окунь.
А в это время Порошкански как раз убегал от очередной любовницы – своей будущей жены. Спасался от любви через трубу.
– Привет, – сказал Порошкански, натягивая штаны. – Рыбак рыбака…
– А я не рыбак, – сказала женщина, – я, как и рыба, часть моря, Дениза.
– У-уп, – прикусил губу Порошкански, – ну и влип.
– Что ты там делал? – спросила женщина.
– Проверял снасть, – честно признался Порошкански.
– Ага. – Женщина взяла Давида за шкирку и поместила в банку вместе со своим сердцем – красноперым окунем. Так, для забавы.
– Вставай, – тормошил Петра за плечо Порошкански.
Петр протер глаза руками.
– Смотри, что я нашел! – Порошкански держал в руке трехлитровую банку с мутно-желтой жидкостью. Бензин.
– Где ты его раздобыл?
– Хурхуд запаслась – моя любимая жена… У меня жены хозяйственные. Чего у них в кладовке только нет. Но особенно Хурхуд.
– Но его же мало.
– Надо доехать до армейской части в Элисбане. А там мы у солдат бензин на «Шибко» обменяем.
– Золото, серебро, бензин не сдаете? – подошел к ним широколицый мужчина.
– Нет.
– Ничего не сдаете? – спросил другой.
– Нет.
– Золото, серебро?
Бензин в трехлитровой банке был трехслойным, как море. И таким же старым. Не бензин, а распадающееся от старости дерьмо. Золотой, поносный, серебристо-сизый.
– Золото, серебро, бензин не сдаете?
– Поехали скорее отсюда!
Глава 7
Новоколумбийский картель
На следующий после приезда Жана день у меня поселился еще один, на этот раз канадец, красавец брюнет в отличие от маленького, кривоногого, рыжего, широколицего Жана.
Прямо с порога он заявил:
– Ищу все, что связано с одной женщиной. Ее зовут Александра. Вы, кажется, с ней дружили. Это правда?
– Зачем вам это, ребята? – спросил я, когда мы выпили по банке безалкогольного пива «Эфем Пилсенор».
– Тебе трудно понять, ты знал ее живой, – сказал Жан.
– А я вообще видел ее только на фотографии, – в сердцах признался Рауль.
Рауль родился в городке Олбани, что на северо-востоке США. Там же пошел в хоккейную школу. Затем их семья перебралась в центр Новой Англии – Бостон, штат Массачусетс. Затем по экономическим причинам в городок Сент-Албанс. И в конце концов в Новую, или Английскую, Колумбию, что в Канаде. В прекрасный прибрежный Ванкувер. На родину всех великих канадских вратарей. По крайней мере, последних из могикан – Бродо и Руа.
В 13 лет на льду хоккейной школы в Ванкувере против Рауля применили силовой прием. Перелетев через резко нагнувшегося игрока и бордюр, Рауль ударился о пластиковые сиденья. Потерял несколько зубов, получил серьезные травмы черепа и грудной клетки. Впрочем, он довольно быстро пошел на поправку, но кости грудной клетки срослись неправильно, теперь у Рауля, по его словам, рос горб не только сзади, но и спереди. Женщин Рауль избегал, стеснялся, с хоккеем завязал. Но любил смотреть и на женщин, и на большой спорт.
