После похорон провожавшие группами возвращались по аллеям этого города мертвых. Смеркалось. Когда они спустились по лестнице, перед ними предстал другой город. Солнце шафранового цвета догорало вдали на бетонных громадах центра. Там мерцал какой-то одинокий огонек, такой ясный, такой ясный… Почему так печален электрический свет при солнце?…
Через два дня в газетах появилось страшное сообщение: могила богатой сеньоры осквернена. Венки отброшены прочь, земля разрыта, гроб вскрыт, драгоценности похищены.
Об ограблении заговорили все, но вскоре наступили веселые дни карнавала, и внимание города сосредоточилось на этом радостном событии. Балы за балами, сражения конфетти и серпантина, великолепные выдумки и конкурсы масок – вот что занимало город.
Во вторник в полночь в кинотеатре «Одеон» состоялся конкурс карнавальных костюмов. Шествие масок длилось бесконечно. Вдруг раздались шумные аплодисменты и восторженные возгласы – они были вызваны появлением молодого человека в костюме принца, он выделялся из сотен других участников карнавала. Никто больше не обращал внимания на пьерро, коломбин, пиратов, моряков и ковбоев. Взоры всех устремились в сторону этого высокого бледного юноши, одетого по моде времен Екатерины Медичи. Кто он? Шелковые, обтягивающие ноги штаны, бархатный камзол, фетровый берет с колышущимся пером… Но самым эффектным и фантастическим был великолепный черный плащ из королевского штофа, он волочился за принцем более чем на два метра, словно неотступно следующая зловещая тень.
Кто же этот миллионер? Какой-то любопытный уже пробирался через живописную шумную толпу, чтобы рассмотреть и пощупать драгоценную ткань плаща. Принц тщеславно улыбался, своим костюмом он возбудил всеобщую зависть.
Любопытный, о котором мы упомянули, присутствовал несколько недель назад на похоронах знатной сеньоры из Жардин-Паулиста. И вот теперь в маскарадном плаще принца он, как ему показалось, узнал саван покойницы.
Страшное подозрение промелькнуло у него в мозгу. Он подошел к полицейскому и шепнул ему несколько слов. Представитель власти, пораженный, вытаращил глаза. Затем побежал к телефону и переговорил с ночным дежурным полиции.
– Нет, пока я всего-навсего три, только три раза приложился к виски и никакие призраки мне еще не мерещатся…
В центре зала находились подмостки, обтянутые желтым и голубым атласом. Здесь-то и собралось жюри конкурса. Скрывавшийся под маской карнавальный принц времен Медичи, костюм которого сейчас обсуждало жюри, с высокомерным видом расхаживал взад и вперед, величественно волоча за собой свой великолепный плащ.
Ему была присуждена первая премия.
Председатель жюри, весело улыбаясь, повернулся к таинственному принцу, поднял кубок и в воцарившейся торжественной тишине начал свою речь:
– Мы взяли на себя смелость обратиться к вашему высочеству…
В этот момент в зале произошло замешательство. Двое агентов полиции набросились на принца, в мгновение ока скрутили ему руки, выволокли из зала и впихнули в стоявший у входа черный полицейский автомобиль.
Неожиданное происшествие еще больше развеселило публику, и бал продолжался до самого рассвета.
На допросе принц во всем сознался; он был ослеплен своими подвигами и приобретенной известностью. Это был Летучая Мышь. Уже около года он грабил мертвых и проматывал их деньги с живыми в шикарных кабаре. Он пользовался успехом у женщин, в доказательство чего назвал немало громких имен и пышных титулов. Следствие целиком подтвердило его показания. Не были они опровергнуты и на суде.
Летучая Мышь был серьезно болен, близок к смерти. Пока следствие шло своим обычным чередом, его держали в тюремной камере при полиции. В конце концов, к чему торопиться? Ведь нет сомнения, что преступник не дотянет до отправки в тюрьму одиночного заключения…
Наконец его перевели в лазарет. Арестованные сгорали от любопытства: всем хотелось узнать, что с ним произошло потом…
Однажды вечером, как обычно, в камеру вошел Домингос в сопровождении рыжего, коренастого помощника, который нес жестяной бачок из-под керосина с баландой, почему-то именуемой супом. Вместе с тюремщиком и его помощником в камеру проник косой луч заходящего солнца. Солнце! Какую радость оно принесло в темницу!
Набравшись храбрости, Марио решил спросить:
– Домингос, что с Летучей Мышью?
– Сегодня умер, скоро закопают.
– Закопают… ночью?…
– Какое это имеет значение, приятель? Даже если и в полночь. Летучая Мышь – это летучая мышь, она найдет дорогу в преисподнюю.
В камере, охваченной унынием, воцарилась гробовая тишина. Домингос открыл дверь и приказал арестованным выстроиться. Они знали, что это означает. Предстоял очередной отбор: бродяг, которые были всего лишь бродягами, собираются выбросить на улицу, так как полицейская машина привезла новую партию арестованных.
Стоя у двери вместе со своим помощником, Домингос пристально разглядывал каждого из тридцати узников, прислонившихся к стене, и приказывал:
– Вот ты!..
– И ты!..
– Ты тоже…
По буйно отросшей гриве он определял время пребывания в заключении. Его метод был всем настолько хорошо известен, что обеспокоенный Напо счел необходимым предупредить:
– Домингос, примите во внимание, я лысый!
– И на бороде лысина?… – с иронией спросил тюремщик.
Все засмеялись. Домингос, удовлетворенный своей остротой, сказал:
– И ты, Напо!..
Восемнадцать человек, обросшие и изъеденные язвами, отпуская шуточки, по очереди вышли из участка. Среди них был и Марио. Он стал совсем другим. Не только внешне, но и внутренне.
В эту дождливую ночь, промокший до костей, он не нашел уголка, где мог бы укрыться. Марио достиг дна. Он стал королем нищеты, подобно тому как есть короли кофе или муки.
Очутившись у какого-то дырявого забора, он протиснулся через одну из узких щелей, прошел в глубь сада, улегся на мокрую землю под кустами, с которых капала вода, и тут же заснул.
Через несколько часов он проснулся от холода, у него зуб на зуб не попадал. Дождь усилился и превратился в настоящий ливень. Но у Марио не было сил подняться. Да и к чему вставать? Где он найдет лучшее пристанище? Глаза снова сомкнулись, и Марио забылся.
Глубокой ночью он услышал голос, настойчиво звавший в тишине:
– Куика!.. Куика!..
Разомкнул веки. В двух шагах от него горела яркая звезда. Марио зажмурил глаза. А голос продолжал упорно звать:
– Куика!.. Куика!..
Марио сделал над собой отчаянное усилие и приподнялся, опершись на левую руку. Его лицо и туловище находились в полосе яркого света. С трудом соображая, он пытался догадаться, в чем дело.
– Куика!..
Наконец он увидел человека, державшего в руке фонарик.
Сначала это видение не возбудило в нем ни любопытства, ни изумления, ни страха. Ровно ничего. Потом, пристально вглядевшись, он увидел, что перед ним стоит, опираясь на толстую палку, старик в берете и темных очках.
Где он встречал его раньше?
– Вы Куика?
Марио молчал.
– Буфетчик из 38-го кафе?
– Э… Когда-то был им…
– Ну, а я Жоаким.
Это имя ничего не говорило Марио, но весь облик бродяги, опирающегося на палку, в очках и берете, был ему знаком: он узнал того несчастного посетителя кафе, который неизменно ровно в 5 часов 55 минут приходил выпить одну «медиа», проглотить бутерброд. Марио, как это ни покажется странным, пожелал узнать кое-какие сведения об этом субъекте:
– Но как вас, собственно, зовут?
– Жоаким… Свистун.
– Разве это человеческое имя? Неужели отец не мог подыскать для вас в календаре чего-нибудь более благопристойного?
– Имя Жоаким я получил в церкви, а Свистун – в тюрьме.
– Хороша визитная карточка…
– Какая есть… люблю говорить все начистоту. Если вы брезгуете помощью шарманщика, скажите сразу, и я оставлю вас в покое.
Марио испугался.
– Что вы? Брезгливость – это прихоть того, кто накопил больше восьмисот конто…
– Очень хорошо! Вижу, что мы понимаем друг друга. В таком случае для сна вам следует подыскать более подходящее местечко. А потом, если соблаговолит господь бог и позволит полиция, мы позаботимся о том, как утолить голод…
Старик протянул Марио палку, чтобы тот, опершись на нее, мог подняться.
С большим трудом, охая и вздыхая, Марио встал, сделал несколько шагов. Ноги у него совсем застыли. Свистун поддерживал его. Увидев, что Марио ступает уверенно, он приказал:
– Идите за мной!
Они пустились в путь. Дождь лил не переставая. Холод пронизывал до костей. Некоторое время шли молча. Ноги утопали в лужах. Предрассветный ветер начинал раскачивать деревья, с них капало. Неожиданно Марио остановился:
– Это не Жардиндас-Флорес?
Свистун, не ответив, свернул на улицу Жозе Кустодио. Марио последовал за ним. Пройдя около пятидесяти метров, они остановились перед старыми дощатыми воротами; одна створка была полуоткрыта. Старик зажег электрический фонарик, и дрожащий круг света затанцевал у его ног. Вошли во двор. Жоаким, освещая дорогу, шел впереди, Марио плелся сзади, теряясь в догадках. Обошли вокруг погруженного в сон дома. Огромный пес бросился на них. Марио испугался, однако Жоаким успокоил его:
