Воистину бедный Бланше запутался в сети противоречий, отчего нещадно мучился. С каждым мгновением зрелище этой новорожденной, но сомнительной цивилизации все больше завораживало и одновременно отпугивало его, равно как и речи Прела навязывали уму его неприемлемые, но очевидные сущности, проистекающие из доказательств весьма своеобразных, однако безупречных. И так во всем, включая нововведения в области искусства — такие, как перспектива в рисунке и в живописи, удивлявшая и тревожившая Бланше. Ему чудилось, что плоское изображение, благонравное и по-детски простодушное, внезапно, как бы повинуясь некой магической силе, вспучилось, раздулось, искривилось и, словно одержимое злым духом, устремилось за грань дозволенного. Глядя на фрески или склонившись над гравюрами, он ощущал себя на краю головокружительной бездны. Эта воображаемая пропасть манила его, и он с трудом удерживался от искушения броситься в нее очертя голову. Прела, напротив, плавал, словно рыба в воде, в этой новой стихии, порожденной искусством, наукой и современной философией.
— Вскрыть оболочку вещей, чтобы посмотреть, какие фантомы там таятся, — рассуждал он. — Самому стать таким фантомом… Используя перспективу, рисунок не только мчится за горизонт, но и приближается к зрителю, дабы умчать его за собой. Теперь вам ясно, отче? Дверь открыта на все четыре стороны, но вы-то уже переступили роковой порог. Вот что значит перспектива!
Бланше не соглашался:
— Прела, вы опять пугаете меня своим злоречием! Можно подумать, что это доставляет вам удовольствие. Кажется, я взял на себя непосильную, страшную ответственность, пригласив вас в Тиффож…
Однако он без устали думал о своем несчастном господине и необходимости его излечения. И не находил иного лекаря, кроме Прела.
— После казни Жанны, — рассказывал он, — маршал словно одержим ее призраком. Я слышал, как ночью он бродил по рвам вокруг замка и звал ее. В надежде вновь обрести ее он заглядывает в лица всех юнцов, встречающихся у него на пути. Эти обреченные поиски увенчались безумствами в Орлеане восьмого мая тысяча четыреста тридцать пятого года. Шестью годами раньше Жанна освободила город от англичан. Жиль пожелал устроить и оплатить пышное празднество, должное отметить это событие. Он приказал написать «Мистерию об осаде Орлеана», двадцать тысяч стихов, которые предстояло разыграть пяти сотням актеров в невиданных доселе декорациях. Ради этого спектакля в Орлеан прибыл король Карл и весь его двор. Жилю этот праздник обошелся больше чем в сто тысяч золотых экю. Однако не подумайте, что это безумное предприятие было затеяно из любви к пышным торжествам, потребности выставить себя напоказ! Те, кто судил о нем таким образом, слишком плохо знали Жиля. Нет, это было не так, все было… гораздо хуже.
Бланше замолчал и сощурился, словно восстанавливая в памяти мистерию, чтобы подобрать к ней ключ.
— Да, все было гораздо хуже, — продолжил он, — ибо замысел этот родился в уме, больном от неутолимой страсти. Слушайте же, — заговорил он, вцепившись в руку Прела и в упор глядя на него. — Пышный и разорительный праздник был для Жиля всего лишь приманкой. В том смысле, как понимают приманку охотники. Богатым жертвоприношением, чтобы заставить — да, именно заставить — блуждающую душу Жанны вернуться и воплотиться в того юнца, кто станет исполнять ее роль.
— В юнца? — удивился Прела. — Вы, разумеется, хотели сказать, в девушку!
— Нет, я сказал правильно: именно в юнца. Ибо Жиль постоянно общался с подростками. О, впрочем, Жанна так походила на мальчика, что для исполнения ее роли просто не имело смысла искать девушку. Итак, он набирал мальчиков. Они стекались сотнями, привлеченные огромным вознаграждением, обещанным избраннику. Каждое утро повторялся один и тот же жуткий спектакль. Появлялся Жиль в крайнем возбуждении. Вероятно, за ночь он убеждал себя, что чудо должно случиться именно сегодня. Как сумасшедший бегал он вокруг толпы ожидавших его подростков, чаще всего кудлатых и изголодавшихся, реже изящно одетых и прекрасно воспитанных. Когда претенденты были слишком далеки от взыскуемого идеала, — а среди них нередко попадались бородатые, увечные, слабоумные, — Жиль свирепел, избивал несчастного и прогонял пинками. Иногда он останавливался, словно видел то, что невидимо другим, брал за плечи какого-нибудь мальчика, долго в упор смотрел на него, но потом почти всегда отталкивал с отвращением и разочарованно, горько вздыхал. Наконец пора было решать. Жиль удалился, заперся у себя, не желая больше ни во что вмешиваться. Все его чудовищные усилия были напрасны. Жанна не явилась. Ее не будет на этом небывалом празднике, устроенном только для нее. Распорядитель сам выбрал актера, который, клянусь честью, достойно вышел из положения. Жиль даже не взглянул на него.
— Так, значит, Жанна не явилась, — повторил Прела.
— Нет, как же, явилась, — быстро возразил Бланше.
— По крайней мере, Жиль был в этом убежден какое-то время. Речь шла об одной девушке, называвшей себя Девой и утверждавшей, что ей удалось избежать костра. Однако не забывайте, что Жиль был в Руане тридцатого мая тысяча четыреста тридцать первого года и собственными глазами видел привязанный к столбу обгорелый труп Жанны. Но ему все равно! Желание увидеть Жанну живой столь властно, что он не считается с очевидностью. Впрочем, эта женщина, действительно, была очень похожа на Деву, ибо родные братья Жанны признали ее, а граждане Орлеана осыпали дарами.
— Жилю не было дела до фактов, — промолвил Прела. — Он искал боготворимый образ. Он нашел его. При чем тут факты?
— Вы никогда не видели сеньора де Ре, — удивился Бланше, — но из моих рассказов уже поняли его образ мыслей. Что же будет, когда вы познакомитесь с ним!
— Мне думается, я разгадал сердце и душу сеньора де Ре, — согласился Прела. — Но продолжайте. Что стало с этой второй Жанной?
— Она бесстыдно вышла замуж за некоего сеньора Дезармуаза. У них родились дети. Тем не менее она была хорошей наездницей и владела мечом. Жиль доверил ей отряд и поручил освободить Лe-Ман, как она, по ее словам, когда-то освободила Орлеан. Но прежде ей надо было получить согласие короля Карла. Тут-то все и лопнуло. Карл ловко задавал ей различные вопросы, она запуталась в ответах и наконец призналась в обмане. Это новое разочарование — словно удар хлыста для Жиля!
Так беседовали они, бродя по берегам Арно, по улочкам старого города, по крепостным стенам, откуда хорошо видны выжженные летним солнцем поля, и постоянно спорили — маленький кюре из Сен-Мало, вырванный из благочестивого сумрака своей веры, и отрекшийся от сана священник, поклонник восходящего солнца.
— Вольно вам рассуждениями своими искушать мой разум, — говорил Бланше. — Сердце мое остается свободным, и оно восстает против этой богатой и жестокой Тосканы, этой Флоренции, переполненной чудесами и покрытой отвратительными болячками. Как мне хочется поскорее вернуться во Францию, с ее простодушной верой и грубыми нравами!
В ответ на подобные высказывания Прела лишь презрительно хохотал:
— Полно, полно, отец Бланше. Вы же прекрасно знаете, что отныне уже ничто не будет для вас по-прежнему, как было перед вашим путешествием. Вы слишком много видели, слишком много слышали. Прежний «человек готики» умер. Для вас началось новое время. Хотите вы того или нет, вы вкусили от плода познания и не сможете забыть его вкус. А вот и доказательство: вы спорите со мной по любому вопросу, но тем не менее везете меня с собой в Вандею к сеньору де Ре!
— Я везу вас потому, что не могу поступить иначе. Жиль де Ре утратил всякую надежду. Он послал меня в Тоскану на поиски спасителя. Я нашел вас, и надежда, что вы сможете помочь ему, не покидает меня. Но вы сами видите, как мне страшно. Вы излучаете ослепительное сияние, но я не знаю, исходит этот свет с небес или из преисподней.
После подобных слов Прела тут же принимался рассуждать на свою излюбленную тему:
— Свет неба и адское пламя гораздо более близки, нежели нам кажется. Не забывайте, что Люцифер — Светоносец — изначально был одним из самых прекрасных ангелов. Из него сделали Князя Тьмы, абсолютное Зло. В этом-то и состоит ошибка! Человек, созданный из праха и одушевленный дыханием Господним, нуждается в посреднике между собой и Богом. Разве может он напрямую обратиться к Создателю? Ему необходим посредник, который стал бы его союзником в том зле, что он творит и замышляет, но при этом также имел бы свой ход на небо. Вот почему человек испытывает потребность посоветоваться с колдуньей, просит помощи у мага, вызывает на тайные свидания Вельзевула.
— Так вот, значит, какова она, ваша современная наука! Она питается кровью и нечистотами! Принимает в долю Дьявола, утверждая, что жертвует на благотворительность! Любая наука отвратительна, Прела!
